Чтение 40–й страницы книги ~Киноповести~

- Три! Три штуки он запросил!.. - Крикнула я в ярости.

- Мог бы и больше, не ты первая, - тихо сказала Гулливер и показала
глазами на Кисулю.

- Помоги, Кисуля!.. - Взмолилась я.

- Что же, у тебя "капусты" нет? - Не поверила мне Кисуля. - Ты же
последний год молотила, как лошадь.

- Откуда. Я же не жмусь, как ты. Да, у меня было одиннадцать штук!
Так четыре я тебе отстегнула за шубу, две себе оставила на жизнь, а пять
положила в сберкассу на мамино имя, чтобы она потом без денег не сидела,
когда меня здесь не будет! И все! И наличманом у меня сегодня полторы и
хрен с прованским маслом!.. С материной книжки мне теперь не снять, в
больнице ни у кого рубля лишнего нет. А нужно еще три тысячи доставать. И
жить до зимы!..

- У меня денег нет, - твердо сказала Кисуля. - У меня все в
облигациях трехпроцентного займа, а через две недели розыгрыш. Я не могу
рисковать.

- Гулливер! Симка!.. Ну, поскреби по сусекам, - униженно попросила я.
- Выберусь "за бугор" - сочтусь...

- О чем ты, Танька! У меня все в валюте, я уже сколько не сдавала ее.
Одного моего приемщика уголовка замела, сама сижу - трясусь. Второй -
вот-вот загремит. У меня "деревянных" - кот наплакал. И на машину внесла -
четыре сверху пришлось кинуть. Да разве я...

- Что делать, девки? Что делать? - Я была в полном отчаянии.

- Что ты дергаешься, как свинья на веревочке? - Жестко сказала
Кисуля. - Чего ты побираешься? Сама заработать не можешь? Выставка
медицинского оборудования со всего мира приехала, пушники на аукцион
собрались, работы в городе навалом, а ты тут казанскую сироту
разыгрываешь?! Дерьмо собачье! Чище всех хочешь быть? Замуж вышла?

- Ты в своем уме?! - Закричала я. - Один привод, и для меня вообще
все накроется!..

- Кто тебя просит по гостиничным номерам шляться? Бери ключ от
"хаты", плати нам полтинник в сутки и молоти себе на здоровье. Что для
подруги не сделаешь...

Гулливер ошарашенно взглянула на Кисулю, сказала:

- Девчонки, я пойду на кухню, кофейку замостырю...

И смылась. Меня снова брали за глотку. Теперь - подруги.

- Значит, с меня полсотни в день? - Усмехнулась я. - А в месяц за
"хату" двести?

- Двести пятьдесят, - холодно поправила меня Кисуля. - У тебя же
экстренный случай. Дорога ложка к обеду.

- Кому я валюту потом сдам? Я уж все концы растеряла...

- Валюту я у тебя сама приму в лучшем виде, - рассмеялась Кисуля.

- Господи... Что же я маме скажу, Эдику?

- Скажешь, что тебя как образцовую медицинскую сестру срочно забрали
на десятидневные военные сборы. Тем более что это будет почти правда.

В интуристовском крыле аэропорта Эдика провожали мама и Лялька.

Лялька глазела по сторонам, а мама горячо говорила Эдику:

- Раз медицинский работник - значит, военнообязанный. Раз
военнообязанный - значит, должен проходить какую-то там свою военную
учебу. И раньше это было, но чтобы так экстренно!.. Эдик! Я очень волнуюсь
- это не может быть из-за напряжения во внешнеполитической обстановке в
мире?

- Нет, мама. У нас тоже так делают. Даже полицию ненадолго призывают
в армию. Не волнуйтесь, мама. Скоро это все кончится. Мы будем ездить к
вам, вы будете приезжать к нам...

Они обнялись, поцеловались, и мама погладила Эдика по голове.

- Я ее очень люблю, - тихо сказал Эдик. - Пусть она сразу же мне
позвонит в стокгольм, как вернется...

Когда мой муж Эдвард Ларссон, сидя в самолете скандинавских линий,
взмыл в воздух и растворился в низкой облачности, Лялька томно
проговорила:

- Я тоже туда хочу...

Но мама не обратила никакого внимания на Лялькины слова. Она цепко
схватила Ляльку за руку и резко повернула к себе:

- Где она? Немедленно посмотри мне в глаза! Я тебя спрашиваю: где она
болтается уже третьи сутки?!

Самое ужасное, самое отвратительное, что в постели мне с этим
прошлогодним японцем сегодня было гораздо лучше, чем с Эдиком! Я презирала
себя, проклинала последними словами, но ничего не могла с собой поделать.

С этим чертовым итиро кенэда мне не нужно было устраивать спектакли
со стонами, вздохами и криками, которыми мы обычно подхлестываем клиентов
и, честно говоря, сильно сокращаем время свидания с ними. Ибо в нашей
профессии время ценится очень дорого.

С ним мне не надо было ничего имитировать.

- У меня никогда не было такой женщины, как ты...

Японцы вообще очень ласковые и нежные ребята. А этот особенно.

Гулливер и Кисуля разыскали мне его в тот же вечер, несмотря на то,
что я ни хрена не помнила ни его имени, ни фамилии. Первые двое суток
очень трудно было после перерыва втягиваться в английский язык. Потом в
башке у меня приоткрылись какие-то створки и я довольно сносно залопотала.

- Таня-тян, не мог бы я сделать тебе какие-нибудь презенты из вашей
"Березки"?

- Нет, итиро, нет. Я теперь замужем и все равно не смогу принести их
домой. Замужем, понимаешь?.. Поэтому мы и сидим здесь с тобой, как в
тюрьме.

- О, какая прекрасная тюрьма!.. С тобой я согласен провести в тюрьме
всю оставшуюся жизнь!

Как это у киплинга?.. "День-ночь, день-ночь, мы идем по африке.
День-ночь, день-ночь, все по той же африке... Только пыль, пыль, пыль от
шагающих сапог..."

На допингах он, что ли? Проклятый джапан!..

Днем, когда итиро был на торгах пушного аукциона, а я валялась на
тахте и разглядывала старый французский журнал мод, под окном раздались
два коротких автомобильных гудка. Я выглянула, увидела машину Кисули и
пошла открывать дверь.

- Ну, что? - Спросила Кисуля.

Они привезли мне какую-то жратву, и Гулливер доложила:

- Лялька тебя прикрывает по всем дыркам. И дома, и на работе. Когда
они Эдика провожали, Алла Сергеевна ее в аэропорту так прихватила, что
деваться было некуда. И то Лялька не раскололась! Классный ребенок!..

- Держись, танюха, - сказала Кисуля. - Завтра аукцион закрывается
и... Гуляй на все четыре стороны, мужняя жена. Чао! Послезавтра мы за
тобой заедем. Готовь бабки!..

На следуюшее утро я заглянула в ванную к итиро и спросила:

- Чай? Кофе?

Итиро посмотрел на меня через зеркало и ласково улыбнулся:

- Доброе утро. Чай, если позволишь.

Он уже закончил бриться, и я обратила внимание на то, как он
тщательно промывал свою кисточку для бритья. Я даже задержалась в дверях и
проследила, как ловко и аккуратно он укладывает в несессер свои бритвенные
и умывальные принадлежности.

- Чай, пожалуйста, - повторил итиро, думая, что я не поняла.

- Да, да... Конечно, - очнулась я и пошла на кухню.

Сидя за столом, уже затянутый в галстук и крахмальную рубашку, итиро
пил чай с солеными крекерами и смотрел на меня неотрывно.

Я чего-то вдруг засмущалась, нервно поправила волосы и плотнее
запахнула Кисулин халатик. И сказала, чтобы хоть что-то сказать:

- Твои коллеги в "Астории" совсем тебя потеряли. Наверное, очень
нервничают...

- Нет. Они умные и деловые люди, - улыбнулся итиро. - Они каждый день
видели меня на аукционе и знают, что со мной ничего не случилось. А те
пять ночей, когда я не был в отеле, касаются только меня одного. И тебя,
Таня-тян.

- Как у вас все разумно, - слегка раздраженно заметила я.

Он почувствовал мое раздражение и ласково взял за руку:

- Я понял две вещи, Таня-тян, что мы с тобой, к моему великому
сожалению, больше никогда не увидимся, и то, что тебе очень нужны деньги.

- Правильно понял.

- Сколько?

- Три тысячи рублей, - усмехнулась я.

- Но у меня нет таких рублей... А в долларах?

- Дели на четыре.

- Семьсот пятьдесят?

- Да.

- Может быть, тебе нужно больше?

- Нет. Только семьсот пятьдесят, - мне хотелось поскорее закончить
этот гнусный разговор и остаться, наконец, одной.

Итиро молча достал из пиджака бумажник, отсчитал семьсот пятьдесят
"зеленых" и положил на стол. Потом вытащил из-под стола свой кейс, с
которым приезжал ко мне на "хату" из гостиницы, положил его на колени,