предметы по своему назначению...
дождалась, пока муж вернется с работы, и прямо на пороге вонзила тесак ему в
грудь...
нее сердце и запихнула ему в синий рот, предварительно наперчив и посолив...
Затем и сама решила умереть. Отмыла нож от крови покойника и засунула его
себе между ребер... Но выжила, была вылечена, осуждена и отправлена в
колонию...
маленькой грудью бледный шрам. Иосиф трогал его грубыми пальцами, задевал
сосок и с удовлетворением замечал, как он напрягается, какого он красивого
цвета, и, улыбаясь припадал к нему губами, всасывая в себя вкусную
пустоту...
извращенческих наклонностей, что он, наоборот, представитель
еврейско-индийской сексуальной культуры, отличающейся гуманностью и высоким
познанием предмета...
брал Дзян Цин за округлившиеся бедра и возносил ее на второй этаж. Затем сам
взлетал и приземлялся голубем сверху, проникая во все уголки тела своей
возлюбленной...
конца насладиться друг другом... Им не хватало этого часа! Им не хватило бы
и месяца, они бы не сумели и за год!..
времени должна болеть естественной болезнью, решил ограничиться ласками. Но
возлюбленная с какой-то хитрецой смотрела ему в глаза, соблазняла действием,
а потом сообщила недоумевающему любовнику, что тот вскоре станет отцом
маленького китайца и что он с этого дня должен приносить ей еды больше.
но тут же, чего-то испугавшись, вернулась обратно и задрожала травинкой...
настолько счастлив, что тревоги на сердце улеглись туманом, и отец вновь
ласкал Дзян Цин, уже не в качестве любовницы, но как жену...
времени слышалась жизнь. Иосиф любил прикладываться ухом к пупку жены, как к
замочной скважине, и подслушивать, чем там занят его будущий отпрыск. Если
он слышал какое-нибудь шебуршение, то на лице появлялась самодовольная
улыбка; если же в животе была тишина, то он стучался в него костяшками
пальцев, вновь прикладывался ухом и слушал чрево, как радио, по которому
собираются передать важное правительственное сообщение...
пропал почему-то, а если он и кушает, заставляя себя насильно, то после
наступает плохой стул и в желудке режет самурайским мечом...
пару ложек и ласково уговаривал отправиться сегодня же к врачу. Начальник
отнекивался, а Иосиф наблюдал, как кожа на его лице все больше желтеет
живот, несмотря на то, что человек почти не ест, набухает вулканом... Как он
похож на мою жену, думал в такие минуты Иосиф. У него также растет живот.
Только у Дзян Цин живот распирает жизнь, а живот начальника надувает
смерть...
лекаря с удрученным лицом, и все улыбался в сторону Иосифа, приговаривая:
нету...
знать,
глазу вылезти, и сердце зацепить клешней, а может и прямую кишку скрутить...
Может быть, у тебя все-таки будет рак?.. Знаешь, как умирать одному
неохота!.. Ни детей нет, ни жены, ни родственников...
собаке... Все мы под Богом ходим, может, и я завтра раком заболею...
открыл его и вытащил коробочку от патронов. Он вскрыл ее, посмотрел с минуту
на два сверкающих камешка и сказал:
чтоб рак своими краями порезали?..
в рот и сглотнул камешки...
грустно прислушиваясь к опухоли...
опорожнится, переложил фекалии в сито для муки и словно старатель, промыл их
под краном. Он был рад, когда в остатках дерьма засверкали бриллианты, так и
не помогшие больному избавиться от рака...
Иосифа...
приверженцем каких-либо преобразований и принял в наследство от покойного
хозяйство, не собираясь ничего в нем менять.
подкупить нового начальника, и это ему удалось без особых трудностей -
достаточно было одного бриллианта...
больше Иосифа беспокоила одна мысль... Мыслью этой был побег... Крутилась
она в голове отца, даже когда он спал, когда ласкал набухающие молоком груди
жены, даже когда в сортире сидел...
страны свои кривые ноги...
уже отчетливо видя себя в своей московской квартирке, поглаживающего смуглую
головку своего первенца.
воспоминания о прошлом: о солнечной Индии, о первой и горячо любимой жене
Индире, разорванной бешеным тигром, о молодости... И были эти воспоминания
для него старой милой сказкой, которую ему кто-то когда-то рассказал, как
будто он и не был в ней самым главным участником...
корчившейся в родовых схватках Дзян Цин, от страха вторил ее стонам и сквозь
зажмуренные глаза смотрел - не появилась ли оттуда головка младенца... Но
ребенок все не рождался, дожидаясь, пока отойдет вся водичка, а тем временем
часы перевалили за девять и угроза нависала над молодыми родителями
апокалипсисом.
макушку младенца...
Линь в сопровождении своих телохранителей. На ней были высокие хромовые
сапоги, обтягивающий френч, и в руке она держала маленький хлыст... Она
услышала доносящиеся из барака крики, вошла в него, увидела мужчину,
держащего на руках вопящего младенца, и Дзян Цин, засыпающую после тяжкой
работы...
бессильной Дзян Цин в комнату для допросов Лицо отца к этому времени было
уже рассечено надзирательницы, а под пупком невыносимо болело от удара
хромового сапога...
младенца, который наплевав на критическую ситуацию, сосал материнскую грудь.
какие-то инструменты, которые, как впоследствии понял отец, должны были
лишить его фигуру мужских особенностей...
в шее невыносимую боль... Дзян Цин вцепилась зубами в сонную артерию
мучительницы, и уже через секунду из разорванной кожи в белый потолок
застенка била струя крови... Новорожденный не плакал, не спал, а смотрел на
своих родителей глазами полными мудрости и всепонимания...
выпрыгнули в окно и помчались в сторону мужской зоны, полные страха и
отчаяния. Они уже слышали за своей спиной погоню, а когда подбегали к
спасительной двери, то отмахивались от свистящих пуль, как от назойливых
мух... Иосиф застучал в дверь, и когда охранник отворил ее, уже благодарил
Бога за спасение...
Цин пошла за мужем, толкнул ее жестоко прикладом в грудь.
времени на уговоры не было, он взял у обреченной Дзян Цин младенца, на миг
припал к ее губам, а после отупело смотрел, как жена, не желая умирать от
вражьей пули, вскинула к небу глаза и загнанной ланью бросилась на колючую
проволоку...
Иосифа осталась лишь горстка пепла, струйкой стекшая на чужую землю...