которым маскировалась в тумане монгольская орда, она встала на самую высокую
его точку, опершись спиной о высохший дуб, и простерла руки к небу.
долгожданный или ненужный, но я твоя мать, и ты должен помочь мне. Я
страдаю, и со мною мучаются тысячи людей. Это нужно изменить!
маленькой воронкой песок.
безобразничал, словно подросток - терся об ягодицы, холодил впалый живот и
забирался в самое лоно, как будто желал укрыться в нем от жизненных невзгод.
себя шаловливые порывы.
что способен лишь на баловство?! Есть ли в тебе силы, чтобы разогнать наших
врагов?!
ее спиной ствол старого дуба, как напряглась его вековая кора. Она успела
только шарахнуться в сторону и едва не сорвалась с холма.
траву, закружила его цирковым эквилибром, затем кинула в поднебесье играючи,
а после опустила в свободном падении на землю. Сухое дерево с грохотом
рухнуло и раскололось на части, взметая взрывом комья чернозема. Полетели в
разные стороны щепки, и одна из них, самая маленькая, самая ничтожная,
вонзилась острием в висок Протубераны. Молодая женщина потрогала голову,
увидела на пальцах капельки крови, опустилась в сухую траву, легла и,
произнеся слово - ребенок", умерла.
полегшая от ветра трава выпрямилась, даже плывущие по небу облака остановили
свой бег.
засасывал в себя пряди материнских волос, лаская их, спутывая и распутывая,
как будто хотел разбудить случайно заснувшую женщину. Скользнула в
завихрение маленькая капелька крови с виска Протубераны и закрутилась в
воронке, уходя в самое ее основание. Движение вихря замедлилось, он улегся
возле бледной щеки матери и тонко запищал, будто плакал.
тепло земле. Вихрь оторвался от материнской щеки и, убыстряя свое кружение,
взлетел ввысь. Что-то треснуло в поднебесье, разорвало тишину грохотом, и
жители Чанчжоэ увидели, как в предместье города, между небом и землей,
образовался длинный стержень смерча. Черный своим нутром, пугающий
безмолвной завертью, он двинулся на становище монгольского войска и разметал
его по бескрайней степи.
взлетая выше самых высоких деревьев. - Нам не повезло! - и рухнул замертво
на землю, расколов себе череп о камни.
покалечил в нем многих, поломав и залив селевым потоком множество строений.
какой-то яме с проткнутой копьем грудью.
прозевали!
только в свободном городе! Мы - свободны! Провидение помогло нам, потому что
правда была на нашей стороне!
практически не было еды, всем было весело и заснули горожане только на
рассвете.
Контата. - И воздух напоен победой!
снимая с себя церковные одежды. - Божественное провидение!
запахи в атмосфере сгустились и, разносимые легким ветром, попали в ноздри
каждого жителя, спящего в своей кровати или на сеновале, каждой твари,
задремавшей под изгородью.
способность вспоминать. Не то чтобы они лишились памяти, нет, просто
воспоминания не тревожили их души. Они помнили, что нужно починить забор,
пойти на работу, напоить молоком ребенка, но то, что еще вчера город
находился в осаде, что когда-то они кого-то любили, сгорая в страсти,
горевали, теряя близких, - никто не вспоминал.
лет назад?..", - А помнишь ли ты, моя любимая, как я тебя обнимал в вишневом
саду?..", - Помнишь ли ты, мое сокровище, когда тебе было всего два годика,
ты написал генералу на сапоги?..".
полках запыленные, желтея от ненужности. Уроки истории проходили в школах
попрежнему, но это была мировая история, в которой не оказалось места
истории Чанчжоэ. Город забыл свою историю.
ребенка, но так как мальчик появился в пограничное с воспоминаниями время,
мать и отец забыли о нем, оставив в родильном доме. Таких - сирот памяти"
впоследствии оказалось множество, и через некоторое время власти приняли
решение открыть сиротский дом-интернат, которому впоследствии было дадено
имя - Графа Оплаксина, павшего в боях за собственную совесть".
задержалась в нем допоздна, прося Бога о снисхождении ко всем ее будущим
грехам.
митрополита Ловохишвили. - Но Бог-то православный, и слышит Он голоса лишь
православных.
ты называешься! Нехорошо!
прихожанке имя Евдокия.
имя!
впоследствии капитана в отставке.
нет в летописях! Это ветер! Ветер, принесший дурман забвения!.. Господи,
какая простая причина! А я мучаюсь, как глупый ребенок!
и в первый раз за долгое время расслабился.
не подтвердился. Генрих Иванович с умилением разглядывал березовый лист,
прилипший к оконному стеклу, любовался его медленным движением к карнизу и
неутомимо повторял про себя: как прекрасна жизнь!
воображении объект, которому это желание наиболее соответствовало.
хорошо, что ее жизнь обустроилась!.. А этот Туманян вовсе не промах! Как
хорошая гончая, идет по моему следу. Сначала Франсуаз, а теперь Лизочка!.."
При воспоминании о Коти, ее крепком теле и природном бесстыдстве, Генрих
Иванович определил предмет своих эротических фантазий. Впрочем, он не спешил
совершить какое-либо действие, чтобы удовлетворить их. Ему было и так
приятно, что живое всколыхнулось в нем и ищет своего выхода. На всякий
случай Шаллер вообразил и Елену Белецкую и как человек, особенно тонко
чувствующий, крепко пожалел ее, но и испытал к жене чувство благодарности за
то, что все наконец прояснилось, и теперь он точно знает, почему его фамилия
не значится в списках проживающих в Чанчжоэ...
Иванович опять задумался о вечности. Он вспомнил свою давнюю теорию о
бесконечно малых величинах и сейчас опять уверился, что человеческая жизнь
бесконечна.
Поистине здорово!
Каменистый Артем
Перумов Ник
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Шилова Юлия