самых непритязательных летающих существ, вдруг закончила свой хоть и
невидимый, но надо полагать, неудачный и бездарный полёт таким образом.
Совершенно непримечательная, можно сказать, птица, с неопределённым
опереньем, неуклюжая в движениях, а по привычкам вообще такова, как будто
бы её и нет совсем. Однако тот экземпляр в картонной коробке, который
таким образом вынужден был, так сказать, сблизиться и установить
социальный контакт с человечеством, оказался очень ярок, с виду даже
щеголеват, с серыми рубиновыми глазками и напористым холерическим
темпераментом. Он наскакивал как бойцовский петух на любую протянутую к
нему руку, а обманчиво тоненький красный клюв обладал похожей на щипцы
хваткой. Ему откровенно не нравились обстоятельства его позорного плена,
но он прибыл вечером, и мне не хотелось выпускать его на волю, не
убедившись, что он здоров. Он провёл ночь в моей спальне, пол которой по
такому случаю был усыпан земляными червями и прочими подобными невкусными
подношениями. То ли гоняясь за ними, то ли, чтобы утвердиться самому, он
топал всю ночь, по словам гостя, ночевавшего этажом ниже, подобно мышонку
в кованых сапогах. Поутру выяснилось, что он здоров телом и душой, его
выпустили, и он растворился в окружавшей нас природе.
котёнка.
тот год это была новинка), осталось почти без топлива, и мы сразу же
решили съездить на лодке в деревню за пять миль отсюда. Стоял
золотисто-голубой сентябрьский денёк, и море между островов было гладким,
как поверхность глыбы полированного камня.
мы не торопились из-за боязни, что магазин в деревне закроется, то
объехали бы маяк с внешней стороны. Теперь же возможность сэкономить
десять минут заставила нас рискнуть, несмотря на то, что можно было
напороться на мель, и мы решили пойти протокой между маяком и соседним
островом. Я был у руля, а Джимми Уатт стоял на коленях в носу лодки,
указывая мне направление между камней. Вдруг он взволнованно крикнул и
обратил моё внимание на нечто на поверхности по правому борту.
неуверенно плыл в направлении дальнего острова. (Позднее я узнал, что
дикие кошки нередко отправляются в плаванье, даже если их не преследуют,
но в то время мне это показалось таким же странным явлением, как рыба,
ползающая по земле). Глубина была больше трёх метров, и котёнок плыл
медленно, высоко задрав голову, так что вся спина и хвост у него были над
водой и сухие. Я хотел было повернуть к нему, но именно в этот миг стойка
подвесного мотора, которую мы в спешке закрепили не очень плотно,
соскочила с одной стороны , и мы остались без руля. К нашему удивлению кот
повернул к лодке как спасательному средству, и надавив на мотор одной
рукой, я сумел подплыть к нему. Я никогда не имел дела с живыми дикими
кошками и подумал, что Джимми в лучшем случае отделается сильными
царапинами, но когда он подхватил его под пузо, раздалось лишь шипенье.
Затем Джимми поднял его и бросил в плетёную корзину. Трудно было усмотреть
в этом жалком, покорном, пушистом заблудшем котёнке грозное и неукротимое
по слухам существо и я подумал было, что появилась возможность проверить
эту версию самому. Трудно представить себе, как можно в Камусфеарне
совместить при всей их покладистости дикую кошку и выдру, и я подумал о
Мораг. Она, может, и приютит его как воспоминание о детстве, так как
давным-давно держала помесь дикого кота и домашней кошки, об утрате
которой она в свое время горевала. В то время она работала экономкой в
охотничьем домике на берегу реки в четырёх милях от побережья, мы
отказались от мысли пополнить свои запасы газа и направились вверх по
реке. Мораг, однако, уже уехала на почтовом "Лэндровере" в Друимфиаклах, у
охотничьего домика нам дали машину, и мы последовали за ней домой.
Спокойствие котёнка в корзине теперь сменилось низким, но почти
беспрерывным рычаньем, которое свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.
заняться ещё дикой кошкой, мне следовало, без сомненья, выпустить её, но
несмотря на всё то, что я слышал и читал о неукротимой природе диких
кошек, я не встречал никого, кто мог бы лично рассказать мне об этом. Мне
также было известно, что целого и невредимого котёнка удаётся поймать
очень редко, и я чувствовал, что возможность проверить действительность
этого мифа упускать нельзя. Я вернулся на заимку и оттуда позвонил доктору
Морису Бэртону, зоологу, у которого дома в Саррее содержится большой набор
диких зверей, который всю свою жизнь посвятил изучению поведения животных
и имеет опыт общения со всеми представителями британской фауны. Как это ни
странно, однако, оказалось, что он никогда не держал диких кошек и не знал
никого, кто бы пробовал приручить их, хоть и слыхал об одном человеке,
который всю жизнь мечтал заполучить для эксперимента здорового котёнка. Он
вызвался позвонить своему другу, который перезвонит мне через полчасика, и
через некоторое время я переговорил с г-ном Уильямом Кингхэмом, который
пообещал на следующее утро выехать из Лондона на машине, чтобы забрать
кошку. Дело было в пятницу вечером, и он предполагал завершить
семисотмильное путешествие к утру в воскресенье.
Оставался единственный способ переждать следующие полтора суток : убраться
из своей спальни в пользу котёнка, а самому спать на кухне. Я проделал это
не очень-то охотно, и не только потому, что представил себе, во что она
превратится после этого, но и потому, что прошло лишь три дня с тех пор,
как я вернулся туда после отъезда своего последнего гостя.
никакой возможности достать подходящей пищи для дикой кошки. Я оставил
корзину в своей спальне открытой, поставил рядом блюдечко
консервированного молока и несколько кусочков молоки морской форели.
Подумав, заткнул печную трубу клубком проволочной сетки.
при беглом осмотре спальни кошки обнаружить не удалось. Исчезла одна
молока и всё молоко из блюдца, в центре моей постели было весьма пахучее
месиво, но автора всего этого безобразия не было видно нигде. Мне
помнится, точно так же мы ещё детьми запирали ежей в комнате, из которой
не могла бы ускользнуть и мышь.
находили лишь одну иголку, которая свидетельствовала о том, что это был не
сон. Я подозревал, что взрослые вмешивались в эти дела по ночам, но в том
возрасте мы все были и очень большими фантазёрами, и фаталистами.
ненадёжную затычку из проволочной сетки, и забралась, как сова на
приступочку где-то в полуметре выше рядом с решёткой. Мои первые попытки
достать кошку оттуда лишь загнали её ещё выше в трубу, в такое место,
откуда выгнать её можно было только таким орудием с дистанционным
управлением, как веник для чистки труб.
же было ясно, что это может травмировать объект, который предстояло
приручать. Но выбора не было, и Джимми Уатт, вооружившись бечёвкой и
грузом, взобрался на крышу, а я, надев несколько пар рукавиц и перчаток,
ждал внизу, приготовившись схватить котёнка, когда он спустится до
пределов досягаемости.
достаточно рычанья и плевков, но никакого возмездия. Освободившись, кошка
одним прыжком забралась в самый темный угол комнаты, и, пока я изолировал
дымоход, оставалась там, а глаза у неё тускло сверкали.
было никаких признаков появления спасательной бригады с юга. По-видимому
ночью у моего пленника во всей красе проявился его норов. Он
сосредоточился не на побеге, а на разрушении, изорвал письма, играл в мяч
пузырьками чернил, с воздушной лёгкостью подымался на самые удалённые
полки, о которых выдра не помышляла в своих даже самых буйных мечтах. Он
хорошо пообедал остатками кулик-сороки, от которой не осталось ничего,
кроме перьев с крыльев и клюва. Надругательство в центре постели
повторилось, гораздо ярче и откровеннее, можно сказать, чем прежде. На
день кошка устроилась в тростниковой корзине, плетёном коробе,
предназначенном для перевозки грузов на пони, который мы когда-то нашли на
берегу, и который теперь висел на стене как урна для бумаг, вне пределов
досягаемости для выдр.
эту тварь, тревожила меня. Многие птицы в непосредственной близости к
Камусфеарне были гораздо более ручными, более доверчивыми, чем в тех
местах, где то один, то другой охотник постоянно шастает с ружьём. Мне не
хотелось нарушать это спокойствие, и, когда я вышел из дома с заряженным
ружьём, то чувствовал себя мерзким предателем по отношению к этому
небольшому святилищу, которому я так долго поклонялся. Положение
усугублялось гусями, которые настойчиво следовали за мной, иногда пешком,
иногда, заметив меня издалека, прилетали ко мне туда, где я,
замаскировавшись, сидел на скале какой-то удалённой шхеры. Они меня
смущали, мне было как-то стыдно оттого, что они могут стать свидетелями
проявления хищнической стороны моей натуры. Пока я, скорчившись, сидел там
под мелким дождичком и солёным ветром, то заметил, что твержу про себя
детское заклинание :
рассеянности, перешло в слова и мелодию полузабытого гимна: "Он погиб,
чтобы мы могли жить". И тогда я понял, что подсознательно переступил тот
рубеж, перед которым пасовал разум, - ведь все христиане всё-таки питаются
плотью и кровью Господа своего.
предпочёл бы видеть живой : песчанка, баклан, сорочай и кроншнеп, а мой
нежданный гость лихо пожирал их и продолжал гадить прямо посреди моей