Чтение 15–й страницы книги ~Крылья ужаса~

всеобъемлющей Галюшей занесло ее вскоре в древний город Боровск, в котором
каждая травка, каждый уголок говорили о дальних тайнах, запрятанных в
пространстве. А между домами стояли православные церкви, как озера Вечности.

В одной такой древне-уютной комнатке со старичком, чуть ли не улетающим в
небеса, беседовали они о непостижимом. И глаза деток, выглядывающих из
углов, были полны решимости и ранней непонятной мудрости...

"С Переходного переулка уеду, - думала Люда - И найду Бога, Который во
мне и Который есть мое истинное Я. Живет в Москве Учитель, он поможет. Но
главный Учитель во мне самой. И Он раскроется, я знаю. И войду в жизнь
высшую и вечную.

И забуду о себе как о человеке и мир забуду. И рухнет преграда между мной
и Богом и будем мы Одно. Так говорит великая Веданта: "Я есть То". Все
забуду, и ум человеческий исчезнет во мне, только одну Россию не забуду...
Но почему одну Россию не забуду?! - вдруг спросила она себя, похолодев,
глядя в окно на бесконечные синие дали, леса, и почти невидимую ауру. - Не
знаю почему. Что за Россией кроется?! Но чувствую: "это" не забуду даже Там,
в Вечности. Или ...

неужели придется выбирать?!!... Нет, нет, нет!!! Все должно исчезнуть во
мне, кроме Бога, но не Россия. Только не Россия...

А между тем в Переходном переулке и около него творилось черт знает что.

Неожиданно загорелось то самое кладбище около дома номер восемь, над
которым шефствовала сама Анастасия Петровна. Пожар охватил кусты, деревья,
могилы и взвивался вверх к небесам. Сторож Пантелеич даже уверял, что видел
гробы какой-то силой вышвырнутые из-под земли и объятые адским синим
пламенем. Словно не только то был пожар, но одновременно какое-то непонятное
уму землетрясение.

- Пожаром их всех, пожаром! Нету смерти, нету и все! - кричал один
потрепанный, дикий человек, прогуливаясь перед воротами кладбища.

Саму же Настеньку нигде не могли разыскать, как ни старался ее ночной
приятель сторож Пантелеич. Пожар с горем пополам стали тушить
государственные машины. Но на тушение огонь этот был плох. С хрустом, как
все равно кости грешников трещали деревья. Огонь еле-еле поддавался...

А под вечер обыватели увидели, наконец, Настеньку: с удальством во
взгляде (взгляд этот, правда, обыватели не различили), верхом на местной
ведьме (а та - на помеле) летала Настенька над своим хозяйством - кладбищем.

Выла ведьма под ней нечеловеческим голосом, космы ее разметались по
воздуху - но сделать ничего не могла.

А к утру уже, к раннему, видели ведьму эту с Анастасьей Петровной на
спине летящей над зданием Института фундаментальных исследований. Парила
потом Настенька над этим институтом, но глаза были устремлены на далекое
кладбище, откуда еще виден был дымок угасающего пожара и в дыму, видимо,
поднимались из гробов души трупов. Ибо сами души человеческие, в их сути,
уже были далеко-далеко и ничего их не могло тронуть - разве что Настенька
чуть-чуть прикасалась к ним в свое время, когда сидела на своем бугре.

Кто-то даже видел шляпу, стремительно вылетевшую из раскрытой могилы.

- Ежели покойники барахлом будут швыряться, то какой же порядок тогда в
миру будет - упорствовал, разводя руками, пьяный инвалид Терентий.

Ветер уже вовсю гулял по этому району...

... Однако вскоре после таких событий обыватели с Переходного переулка
вдруг со всем смирились. Если б даже наступил конец всякой власти вообще или
самого мира тем более - ничуть не удивились бы они, утихомиренные.

Даже ведьма та местная, на которой летала Настенька Петровна, и та
появилась потом на людях пристыженная. И с недоумения обернулась - что
делала и раньше - в кошку - но на этот раз без возвращения. Соседки
жалостливые не раз кормили эту кошечку молочком, приговаривая: "кажная тварь
исть хочет, кажная, тем более обороченная". И кошка, тоже усмиренная,
помахивала хвостом в знак согласия.

А потерявшие всякое интуитивное расположение людей супруги Вольские
совсем растерялись. Софья Борисовна, та просто померла - быстро и неожиданно
для самой себя, когда отдыхала после соития в пышном вольтеровском кресле.
Володя прибежал (а почему прибежал - сам не имел понятия), смотрит: огромный
женский труп глядит на него выпученными стальными глазами. Он потряс - ни
звука. Хотел поцеловать - да отпрыгнул.

Похоронили старуху почти скрыто - на погоревшем кладбище. Спустили в
чью-то опустевшую могилу...

Володя после этого совсем спился - до не различения женского пола от
мужского.

Зоя Вольская - тайная убийца Ирочки - от него сбежала, укрылась у сестры
и не знала что ей делать: то ли спиться, то ли покаяться, то ли спиться и
покаяться одновременно.

Люди сторонились их, чувствуя нехорошее...

Зато Эдик-мясник, расчленивший труп Ирочки, быстро почему-то пошел в
гору.

Карьеру серьезную осуществил (в теневой экономике). Верно, долго-долго ее
подготавливал... Говорил он теперь почти лишь по-английски, купил шляпу и
дорогой автомобиль иностранной марки. Только по ночам слышался иногда
случайным прохожим его хохот (жил он на первом этаже при открытой форточке)
- но не зловещий хохот, а здоровый, рациональный.

Люда сменялась долвольно быстро - и тут же уехала в Боровск, к Гале. Без
Галиного же пения - невероятных, лесных песен почти доисторических времен -
чего-то стало совсем не хватать в доме номер восемь по Переходному переулку.

Сверкал только иногда где-то в темноте глаз Анастасьи Петровны - но саму
старушку, никто не видел, словно она ушла на тот свет, а глаз свой оставила
на этом. И пугались поэтому обыватели ее взгляда - "не наш, не наш взгляд
то" шептались они потом по углам.

Лишь у "обороченной" дворовой кошки (бывшей ведьмы) - шерсть вставала
дыбом при виде сверкающего глаза Анастасьи Петровны...

Кладбище стали уныло отстраивать. Навезли цементу, кирпичей, плит -
показались и деловые рабочие. Кто-то уже видел на бугорке тень Настеньки. И
опять кувыркались в траве, ловя свое бытие, мудрые обитатели дома номер
восемь.

Но страннее всего произошло с Мефодием. Обыватели даже решили, что он
совсем сошел с ума, потому что вдруг позабыл про тени.

- Теней нету, теней! - кричал он истошным голосом, кувыркаясь на своей
лужайке.

- Тени другие стали! Не могу-у-у-у!

И его вой "у-у-у" раздавался во всех уголках дома.

- Весь мир невидимый переменился, Терентий! - покраснев от напряжения
орал он лежащему на земле инвалиду. - Встань, наконец! Что же будет, что же
будет!?

У-у-у-у! У-у-у-у!

Но вой его оставался одиноким. Но вой его оставался одиноким.