Чтение 35–й страницы книги ~Шутуны~

чем.

...Вот она уже плывет среди звезд... А вот - на земле - просто сидит на
скамейке... И это свято.

- Бессмертия, бессмертия! - выла она, и пытаясь обнять, зацеловать свое
"я", точно простирала из своего сознания к себе самой, духовные руки.

Иногда глаза ее выкатывались от непостижимого счастья и ум мутился от
желания объективизировать любовь к себе. Казалось, она сойдет с ума,
стараясь выразить любовь к своему "я"; вскочит с постели и, завопит как
марсианское чудовище, выбежит на улицу, простирая руки неизвестно к чему.

Федор вслушивался в каждый стон и бормотание "метафизических"; ему снова
захотелось вступить с ними в контакт, услышать их разговор и в полной мере
ощутить живых Падовских.

Но стоны становились все тише и тише. Очевидно, внутренние бури
приближались к концу. Все явственней стояла тишина, даже какая-то духовная
тишина. И Падов и Ремин и Анна не издавали ни одного звука.

Федор упрямо ждал. Ночь углублялась и темень в его углу вскоре стала
такой, что он ощущал ее, как предмет. В середине ночи Федор почувствовал,
что его любимые уснули.

Теперь, как практически, так и по существу, тянуть было нечего.

Но, точно наперекор судьбе, ему захотелось подождать. У него даже
возникло желание разбудить их, попить чайку, заглянуть в глазки, поговорить,
ни в чем не выдавая себя. И потом - когда они опять заснут - убить.
Осторожно он вышел в небольшой коридор - рядом, за чуть прикрытой,
стеклянной дверью были и Падов, и Анна, и Ремин.

Федор ступал неслышно, как летучий медведь. Взрыв - в потустороннее -
чувствовал всей своей открытой пастью. Неслышно дышал, точно выделяя
одиночество. Топор был в руке, и она угрюмо тянулась к двери. Стены застыли,
уходя в несуществование.

Федор - всем сознанием - слушал дыхание лежащего рядом с дверью Ремина.
Где ему, спящему, виделось сейчас, в этот страшный момент, его вечное Я?

Раздражала Федора мгновенность перехода; одно движение - в эти минуты он
бывал нечеловечески силен и ловок - и асе.

В душе опять вспыхивало желание: разбудить, - хотя бы Ремина, чтоб он
привстал на кровати - и пообщаться с ним, прямо перед смертью; потрепать его
по щеке.

Но наконец Федор решился. Может быть, убийство разрешит большее, чем
контакт.

Взгляд его отяжелел, точно пред собственной смертью.

Но все-таки ему захотелось чуть-чуть пережить внутри себя предсмертную
беседу.

Причем в обратной форме. Его сразу потянуло в полное одиночество: просто
пройтись минут десять одному по саду; потом прийти - и быстро раздвинуть
занавес. Он сжался, просто повеселев от сознания, что теперь его решение
равносильно действию; и вышел пройтись - в одиночество - в сад.

Уже немного светлело и воздух был свободен и влажен. Он пошел вдоль
забора, любуясь собственной тенью как символом.

Вдруг - из огромной дыры в заборе, сзади него - вышло трое человек. С
оружием.

Их появление было непонятно. - Вы арестованы, - сказал один из них.

ЭПИЛОГ

Спустя несколько недель по одной из кривых улочек Москвы брели, точно в
ореоле бросающейся в глаза ауры, двое юношей: один худой, вытянутый, с
трансцендентно-ожидающим, нетерпеливым лицом; другой поменьше, курчавый,
словно в сплетении с самим собой. То были Сашенька и Вадимушка. Пустые глаза
окон находились по ту сторону их существования. Брели друзья в маленькую,
отключенно-нелепую пивнушку, что приютилась одна между сквером и автобазой.
Там ждал их Витя - из бродячих философов, старый друг Тани.

Лицо Сашеньки горело.

- Неужели, - говорил он, -нас ждет великое будущее: бессмертие, встречи с
духами... падение завес... прощание с человеком и появление новых миров...

Неужели все это будет...

- Хи-хи... И это после тупого, идиотически-мертвого вдалбливания в
детстве о том, что после смерти ничего нет, - подхихикнул Вадимушка. - Так
теперь от этих перспектив на ногах еле стоишь от изумления... Ничего себе,
мягко говоря, перемена...

Но Сашенька его не слушал.

- И я убежден, - шептал он, дрожа от волнения, что послесмертная
реальность должна стать объектом не веры, а знания. Этим мы приблизим ее к
себе, - Вадимушке даже показалось, что Саша судорожно сжал пальцы и
проглотил слюну вожделения. - Вера же должна распространиться на более
отдаленное... Почти недоступное...

Вдруг перед ними оказалась дыра в пивную. Из глубины им ощеренно улыбался
и махал руками сдержанный Витя. Они подошли. Взгляд Вити был чист и
жутко-прозрачен, как зад мертвеца. Взяли обычное пиво. За туманным окном
ползла муха, казавшаяся громаднее домов. Речь шла о визите в одну
подпольно-метафизическую группу.

- Ну а как контакты с Падовым и К+? - спросил под конец Витя.

- Здорово... Здорово... Невозможно передать как здорово... Чувствую себя
как на пляже!! - чуть не распугав по углам инвалидов, закричал Вадимушка.

- Здорово-то здорово, - удивился в ответ Витя. - Но что- то у вас радость
занимает чересчур большое место... А это далеко не самое сильное чувство,
какое может вызывать Падовский мир... Ведь он довольно мрачен...

Неожиданно Вадимушка взорвался. Он даже схватил Витю за пуговицу куртки.

- Да поймите, Виктор, - пробормотал он, - мы только что пришли к вам
совсем из другого мира... - лицо Вадимушки вдруг перекосилось от отвращения.
- Да знаете ли вы, что такое среднее, а я бы сказал, расширив, просто
человеческое сознание??! ...Я готов принять Дьявола, преисподню, страдания
ада, самое изощренное зло, но только не это... Ведь это вечность
ничтожества, нуль, ставший погремушкой, наконец, абсолютно противоположная
нам направленность...

Виктор в знак очевидности пожал плечами.

- И все что они сделали и делают, - продолжал Вадимушка, - что составляет
так сказать, официальную, не духовную и не эзотерическую историю
человечества - не наше... Это качественно другое, низшее. ...Тем более по
сравнению с опять зарождающейся, новой элитой или кастой, как хотите, внутри
человечества - кастой духократии... Другая, высшая реальность - другой
мир... Не их клопы, все эти Наполеоны и Дарвины... Я молодой и то это
чувствую...

- Если так, - вмешался Сашенька, - то нам надо защититься от них... Нашей
земной броней может стать интеллигенция... Если только ее лучшая часть
впитает в себя идею духократии... Духократия, грубо говоря, может играть
роль древнеегипетских жрецов, а осознавшая себя интеллигенция, ставшая
наконец, после долгих лет прислужничества чуждым идеям, сама во главе
человечества, будет как бы земной оболочкой духократии, ее внешней защитой,
вторым сословием...

Виктор рассмеялся.

- Ну-ну, не очень-то увлекайтесь всем этим, прервал он. - Наша задача -
уйти от человечества, а не определиться среди них... Даже властвовать над
ними значит унизить себя, так как будешь в какой-то связи с ними...

Еще раз выпили мутное, полу-доброжелательное пиво. Пьяницы, выходя на
улицу, разбрасывали по полу бутылки.

- Ну что пивко? - улыбнулся Витя.

- В утробушке от него тепло, как в могилке Ангела,-проскулил
Вадимушка,-так недавно сказала в таком случае Аннуля...

- А где сейчас Падов? Мы не видели его дней пять, - спросил Сашенька.

- Плох, очень плох, - сморщился Витя. - Я видел его вчера в одной
берлоге.

Смотрел в зеркало на свое лицо, точнее на самого себя, внутреннего - и
хохотал... Дико хохотал, с отчуждением от себя... Даже до глаз как-то
деревянно дотрагивался... Обозрели еще кой-какие состояния. Вдруг Сашенька
произнес имя Федора. Все хорошо знали его по рассказам Падова.

- Где-то он сейчас путешествует... в какой запредельности, - вздохнул
Витя.

- В какие теперь кошки-мышки с Господом играет... Чудодей, - добавил
Вадимушка словами Анны, в которую был уже почти влюблен.

Они слышали также о недавно закончившемся процессе над Федором. Он
происходил в убогом, грязном районном нарсуде. Оказалось, что примерно с
середины лета милиция напала на след Соннова, но все выясняли и колебались.
Когда все уточнилось, решили взять. Процесс был почему-то тихий,
примирительный, какой-то незамечающий, но строгий и детальный. Федора
обвинили в "убийствах из хулиганских побуждений" и приговорили его к
расстрелу. Вел себя Соннов на суде отсутствующе. И смерть свою встретил
совершенно спокойно, но однако же с нескрываемым интересом. И, кажется, чуть
улыбался, когда шел на казнь. Из тюрьмы только успел передать большой поклон
Падовским вместе с запиской, где писал, как наблюдал их и хотел убить.
Аннуля в ответ, со своей стороны, умудрилась переслать ему передачу: детских
конфет "Мишка", печенья и сдоб: Федор иногда был сластена. Передала и
пожелание скорее пройти этот "формалистический фарс, называемый смертью".

Друзья встали из-за пивных столиков. Выпив последний глоток за Федора,
вышли на улицу в дождь и грязь. Косой ливень смывал последние остатки
городского небытия.

На углу Витя расстался с юными.

А Вадимушка с Сашенькой решили мимоходом заехать к Извицкому, благо давно
его не видели. О нем уже ходили легенды. Их встретил тот же мрачный и серый
петербургский дом. И лестница, будто, ведущая в небесный секс. Женичка
спрятанной ухмылкой приветствовал их. Но был сдержан, словно ему было не до
них.