спал. Проститутку пьяную в чувство приводил. Бумажник уперли...
тридцати суток!" А самого... в каталажку... пфф...
и Мариенгоф".
еще, что дежурный попался толковый. "Известно дело, - говорит, - имажинисты"
- и отпустил, не составив протокола.
целые жбаны.
разрешения, все отобрал.
с носом, торчащим, как шпора, - славились на всю Россию своей лютостью.
вагоне четыре человека и проводник.
институту - Василий Гастев. Малый такой, что на ходу подметки режет.
невероятные нашивки у него на обшлаге. Почем-Соль железнодорожный свой чин
приравнивает чуть ли не к командующему армией, а Гастев скромно - к
командиру полка. Когда является он к дежурному по станции и, нервно
постукивая ногтем о желтую кобуру нагана, требует прицепки нашего вагона
"вне всякой очереди", у дежурного трясутся поджилки:
что вместо полагающихся по тому времени пятнадцати - двадцати дней мы
выскакиваем из вагона на ростовском вокзале на пятые сутки.
громовой статьи местной газеты за несколько часов до начала - лекция
запрещается.
полевой сумке, ни цейсовский бинокль.
наши биографии и под конец ехидно намекнула о таинственном отдельном вагоне,
в котором разъезжают молодые люди, и о боевом администраторе, украшенном
ромбами и красной звездой.
исподники и рубаху, лег в своем купе - умирать.
лекций читать не будем, но безуспешно. Он был сосредоточенно молчалив и
смотрел в пространство взглядом, блуждающим и просветленным, словно врата
царствия небесного уже разверзлись перед ним.
как паникадилом, совершал отпевание над холодеющим в суеверном страхе
Почем-Солью. Действия возвышенных слов службы и тягучая грусть напева были б
для него губительны, если бы, к счастью, вслед за этим очень быстро не
наступил черед действию касторки.
невозможность сего в данный момент, он приходил в купе к нему с полной
тарелкой нарезанных кружочками помидоров, лука, огурцов и крутых яиц (блюдо,
горячо обожаемое нашим другом) и, усевшись против, начинал, причмокивая,
причавкивая и прищелкивая языком, отправлять в рот ложку за ложкой.
сердце.
еще громогласней и нестерпимей.
Почем-Соль хватал первый попавшийся предмет под руку и запускал им в своего
истязателя. Тот увертывался.
Бовари". Некоторые страницы, особенно его восторгавшие, читал вслух.
по всему составу.
паровозом рыжий тоненький жеребенок.
Есенин подбадривал, подгонял скакуна. Версты две железный и живой конь
бежали вровень. Потом четвероногий стал отставать, и мы потеряли его из
вида.
относился нежно.
нужно, я сам не знаю, почему это я стал вдруг Вам учащенно напоминать о
себе, конечно, разные бывают болезни, но все они проходят. Думаю, что
пройдет и эта.
на эти кавказские пейзажи, внутри сделалось как-то тесно и неловко. Я здесь
второй раз в этих местах и абсолютно не понимаю, чем поразили они тех,
которые создали в нас образы Терека, Казбека, Дарьяла и все прочее.
Признаться, в Рязанской губ, я Кавказом был больше богат, чем здесь. Сейчас
у меня зародилась мысль о вредности путешествий для меня. Я не знаю, что
было бы со мной, если б случайно мне пришлось объездить весь земной шар?
Конечно, если не пистолет юнкера Шмидта, то, во всяком случае, что-нибудь,
разрушающее чувство земного диапазона. Уж до того на этой планете тесно и
скучно. Конечно, есть прыжки для живого, вроде перехода от коня к поезду, но
все это только ускорение или выпукление. По намекам это известно все гораздо
раньше и богаче. Трогает меня в этом только грусть за уходящее, милое,
родное, звериное и незыблемая сила мертвого, механического.
вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что
есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно,
что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец
стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь
незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил
коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным, дорогим,
вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно
походят на этого жеребенка тягательством живой силы с железной.
сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как
живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а
определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без
мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо
рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений. Конечно, кому
откроется, тот увидит тогда эти покрытые уже плесенью мосты, но всегда ведь
бывает жаль, что если выстроен дом, а в нем не живут, челнок выдолблен, а в
нем не плавают.
"Сорокоуст". Жеребенок, пустившийся в тягу с нашим поездом, запечатлен в
образе, полном значимости и лирики, глубоко волнующей.
видеть припадки поистине ужасные. Люди прыгали на своих досках, как
резиновые мячи, скрежетали зубами, обливались потом, то ледяным, то
дымящимся, как кипяток.
Корнев Павел
Корнев Павел
Самойлова Елена
Лукин Евгений
Земляной Андрей
Андреев Николай