мой глаз, были большими, пожилыми, сильными, воинственными мужчинами,
стреляющими из пушек по врагам. Головы круглые, стриженные под машинку.
Сапоги тяжелые. Серые шинели пахли псиной.
пожилыми. И даже еще не мужчинами.
штанишках. Не очень-то и с ними в дружбе! Еще бы: мечтаю о брюках. О
суконных мужских брюках! И они уже не за горами. Оказывается: все в жизни не
за горами - и юность, и зрелость, а за ней, черт побери, и старость. Я бы
сказал, не столь уж мудрая, как брюзжащая и самовлюбленная.
глупцами, или спесивые старики, убежденные, что у юношей пусто и скучно в их
расчетливых головах.
меня привела Марья Федоровна Трифонова, начальница того детского пансиона,
где я начал свое мученическое восхождение по проклятой тропе наук, добрая
половина которых оказалась мне в жизни совершенно не нужной. К примеру:
алгебра, геометрия, тригонометрия... А вот за то, что меня, шестилетнего,
заставили вызубрить таблицу умножения, я по сегодняшний день благодарен.
Такую она беспрерывную и верную службу служит!
зале. Я еще никогда не видел такого паркета. В нем отражаешься, как в
зеркальных витринах на Большой Покровке.
Важная дама с лорнетом и волосами белыми, как салфетка. Суровая, как солдат
на часах у губернаторского дворца. Она будет подсказывать мне, как Алеша
Гриневич, которого она сама ставила за это в угол носом? Невероятно! А если
и ее поставит в угол носом вон этот грозный старик в синем сюртуке с
золотыми пуговицами - директор Костырко-Стоцкий? Все институты, как я узнал
вскоре, называли его Касторка с Клецкой.
кухоньке у Мити Лопушка, где всякий день жарили на конопляном масле
превкусные оладьи. Мы с Митей частенько менялись: он мне давал две оладьи, а
я ему бутерброд с ветчиной и бутерброд с швейцарским сыром, которыми мне
полагалось завтракать в пансионе.
диктует так, чтобы я сделал как можно больше ошибок:
мягкого?.. Вся надежда на Марью Федоровну. В ней мое спасение! Но в актовом
зале все нижние стекла молочные, непроницаемые! А Марья Федоровна всетаки не
великан, даже на своих французских каблуках. Может быть, она догадается и
встанет на цыпочки, чтобы увидеть, какой кошмар творится в моей тетради?
появляется ее рука в черной кружевной митенке. Сухонький палец растерянно
подает мне какие-то непонятные сигналы и знаки. Из всего этого ясно одно: я
сделал ошибку... Где? Какую?.. Перечитываю. Вон она! Вот! Я написал "птичку"
без мягкого знака.
искаженным от ужаса лицом в отчаянии хватается за голову и стремительно
отходит от окна.
остальные предметы сдал на пять.
мундире с красным воротником, как у предводителя дворянства.
лицо моей мамы! Эти глаза - запавшие, мутные, скорбные - не ее глаза. Эти
прямые поредевшие влажные волосы, утерявшие свой изумительный блеск, - не
ее!
не понимая.
папиным кабинетом. В старом доме толстые стены. И все-таки зловещие звуки,
несущиеся из спальни, бьют по голове.
Холодные слезы скатываются по щекам. Я знаю: это икает мама.
слезы и будь мужчиной.
черный сюртук, на сверкающие белые манжеты с тяжелыми золотыми запонками.
Руки пухлые, выхоленные. Черная борода пахнет духами и тщательно расчесана.
А лицо как из сливочного масла. Важное, серьезное, горестное. Словно играет
в театре. "А вот вылечить маму не можешь! У, так и убил бы! убил бы!"
на сон грядущий я горячо молился ему: "Господи, сделай, пожалуйста, так,
чтобы мама, папа, сестренка, я и собачка Нерошка умерли в один и тот же
день, в одну и ту же минуту".
издавать журнал.
по прозвищу Япошка и я.
в очках! Зубки всегда оскалены. У него больше всех двоек, дерзостей и
проделок. Поэтому он чаще других сидит в карцере. Мой отец говорил: "Он
похож на заводную игрушку, завод которой никогда не кончается".
номере, который нам удалось выпустить, ничего загадочного не было.
умней, добрей и порядочней человека. Так уж принято писать о собаках, что в
сравнении с ними наш брат довольно противное животное.
сидящего в столовой ложке. Малыш в институтском мундире глядел с омерзением
на это лекарство. Подпись: "Фу-у-у! Не хочу!" Вторая карикатура была на
классного надзирателя Стрижа. Он порхал в нашем саду и пачкал на головы
веселящихся институтцев.
строчки:
обсуждался.
ни странно, не бог весть чем. Этому все поверили. Но сочинить стихотворение
в правильном метре, да еще с настоящими рифмами: "Э, надувательство!"
Круз Андрей
Грабб Джеф
Адамов Григорий
Белов Вольф
Шилова Юлия
Акунин Борис