Чтение 95–й страницы книги ~Бессмертная трилогия~

фигуру безмолвного кобеля Вронского..."

Вот они, современники! Вот их суд! А ведь Тургенев и Щедрин, пожалуй, не
глупей будут Ермилова. Этого нашего "арбитра", с позволенья сказать.

* * *

Юлий Цезарь был изнеженным женственным щеголем. Сулла называл его
"мальчиком в юбке". В походы Цезарь брал с собой роскошные мозаичные полы и
был окружен генераламилитераторами.

И даже такого деспота зарезали.

Очень хорошо, что зарезали.

* * *

Гете говорил, что поэзия действует всего сильней в начале культурных
эпох, когда они еще совершенно грубы.

Конечно!

* * *

Рейнольдс:

"Назойливое выставление напоказ простоты так же неприятно и противно, как
всякий другой род неестественности".

Нашим писателям это полезно знать.

* * ii

"Старый дурак глупей молодого".

Конечно!

* * *

Наш министр культуры говорит о живописи, о музыке, о театре, о
литературе.

- Товарищ Михайлов, - хочется спросить его, - а знаете ли вы, что у
Антона Павловича Чехова была такая молитва: "Боже, не позволяй мне говорить
о том, что я не знаю и не понимаю".

* * *

Из пушкинского "Путешествия в Арзрум":

"У Пушкина на столе (это во Владикавказе) нашел я русские журналы. Первая
статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески
бранили меня и мои стихи. Я стал читать ее вслух...

Таково было мне первое приветствие в любезном отечестве".

Признаюсь: читаю эти строчки, перечитываю и по сердцу как бархатной
лапкой.

"Похоже, говоришь? Знакомо?"

"О!.."

"А что дурень - "О!" Что знакомо?.. То, брат, Пушкин, понимаешь, Пушкин!
А то..."

Внутренний диалог довольно убедителен. И все-таки приятно.

* * *

Вот ведь какое гнусное почти правило - как подлец, негодяй, предатель,
хапуга, человек злой, коварный - умен, обязательно умен! А среди добряков,
среди милых, среди хороших - днем с огнем поищи-ка умного. Редчайшая
редкость.

* * *

В эпоху Возрождения Англия являлась маленькой страной - около пяти
миллионов жителей, из них четыре пятых - неграмотных, а писателей было около
трехсот - среди которых Шекспир, Бен Джонсон, Спенсер, Томас Мор, Марло,
Флетчер, Мильтон...

А нас сколько? 200 миллионов. И почти все умеют писатьчитать. Но где же
Бен Джонсон хотя бы? Или Томас Мор?

Грустно.

К слову, о Томасе Море. Как известно, он был лордомканцлером Генриха
VIII. Потом, что являлось не редкостью в ту эпоху, король решил обезглавить
его. Поднимаясь на эшафот, автор "Острова Утопии", обращаясь к палачу,
шутил:

"Пожалуйста, сэр, помогите мне взойти. А вниз я уж какнибудь сам
спущусь".

До чего же прелестны англичане в своем чувстве юмора!

Завидую. Надо признаться, что мы этого лишены совершенно. Даже
Мейерхольд, когда Сталин поставил его к стенке, не нашел ничего более
остроумного, как закричать:

- Да здравствует революция!

* * *

Автор "Анатомии меланхолии" Бертон, из той же очаровательной компании
англосаксов, предложил:

"Заберись повыше и смотри, и ты увидишь, что весь мир безумен".

Через три столетия, в наш век атомной и водородной бомбы, я не могу
посоветовать ничего другого.

* * *

Гуляли по Московскому зоологическому саду. К железным клеткам, в которых
помещались не слишком благородные животные, иногда были прикреплены
металлические дощечки с надписью: "Хорошо переносят неволю".

К сожалению, на мою клетку нельзя повесить дощечку с такой утешительной
надписью.

* * *

Начальник американского генерального штаба Риджуэй рассказывает: было
совещание перед крупной операцией; какой-то генерал, согнувшись над картой,
сказал: "За эту высоту я бы отдал десять тысяч человек". В комнате стало
тихо. И вдруг из глубины раздался спокойный голос: "Щедрый мерзавец".

Вот и Сталин тоже был щедрый мерзавец. Я даже думаю - самый щедрый из
тех, кого запомнила история.

* * *

Только писатели-подлецы могут говорить на собраниях (дома они этого не
говорят), что отсутствие свободы делает нас счастливыми, а литературу...
великой!

* * *

- Я тебя очень люблю.

- Как это грустно!

- Грустно?

- Да. Я надеялась, что ты скажешь: "Я тебя люблю".

* * *

Я писал "Мой век, мои друзья и подруги" три года, и мне казалось, что это
долго. А вот один опыт Дарвина над земляными червями тянулся 29 лет.

В следующий раз я буду говорить себе:

- Помни о червях Дарвина! Литература не менее важна в жизни.

* * *

Получив через восемь месяцев корректуру своей книги, Зощенко сказал:

- У нас все делают так медленно, как будто мы живем триста лет.

* * *

Мастерство актера!.. А?.. Что же это такое?.. Что за мистика?

* * *

У кого-то я прочел, что прославленную Садовскую однажды спросили:

- Как это вы, Ольга Осиповна, можете так играть?

- А я не играю, мой милый. Вот выхожу на сцену, да и говорю. Так же я и
дома разговариваю.

Оказывается, это самое трудное. То есть самое трудное для актера - это не
быть на сцене актером.

* * *

Когда я пишу пьесу - большую или маленькую - впрочем, не только пьесу, а
и прозу, - всегда помню слова Станиславского:

"В четвертом акте "Трех сестер" опустившийся Андрей разговаривает с
Ферапонтом... описывает ему, что такое жена. Это был великолепный монолог
страницы в две. Вдруг мы получаем записочку, в которой говорится, что весь
этот монолог надо вычеркнуть и заменить его тремя словами: