и по всем остальным приметам: волосы точно медная проволока,
солнечные веснушки, необычно широко расставленные круглые живые
глаза и звучный голос, который раздавался лишь для того, чтобы
высказать что-то умное и занятное. Флорентино Ариса счел ее
скорее остроумной и забавной, нежели привлекательной, и забыл
тотчас же, едва довез до дому, где она жила вместе с мужем, его
отцом и прочими родственниками.
раз тот не сгружал, а грузил свой товар, и когда судно
отчалило, Флорентино Ариса совершенно отчетливо услыхал, как
дьявол шепнул ему на ухо. В тот же вечер, отвезя домой дядюшку
Лео-на XII, он как бы случайно поехал мимо дома Олимпии Судеты
и увидел, как за изгородью, во дворе, она давала корм
переполошившимся голубям. Он крикнул ей поверх изгороди, прямо
из экипажа: "Сколько стоит голубка?" Она узнала его и ответила
весело: "Не продается". Он спросил: "А как бы заполучить одну?"
Не переставая бросать голубям корм, она ответила: "Подбери
голубятницу под дождем в пятницу". В тот вечер Флорентино Ариса
вернулся домой с подарком от Олимпии Сулеты - почтовым голубем
с металлическим кольцом на лапке.
голубятница увидела, что подаренный ею голубь возвращается на
голубятню, и решила, что он улетел из клетки Флорентино Арисы.
Но когда она взяла его в руки осмотреть, то заметила, что к
кольцу на лапке приклеена свернутая трубочкой бумажка: любовная
записка. Первый раз в жизни, и не последний, Флорентино Ариса
оставил письменный след, хотя осторожности все-таки хватило,
чтобы не подписывать записок своим именем.
мальчишка с улицы передал ему клетку с голубем, в которой сидел
тот же самый голубь, и устное послание, что, мол, голубя
посылает ему сеньора голубятница и просит его сделать одолжение
держать голубя в запертой клетке, чтобы не улетел, а то она,
мол, возвращает его в последний раз. Он не знал, как
истолковать это: то ли голубь потерял записку по дороге, то ли
голубятница прикидывалась дурочкой, то ли она посылала ему
голубя, чтобы он снова отослал его обратно. В последнем случае
естественно было бы вернуть голубя вместе с ответом.
послал голубя с новой запиской без подписи, На этот раз ему не
пришлось ждать. К вечеру тот же самый мальчишка принес ему еще
одну клетку и сказал, что велели передать: ему еще раз посылают
голубя, который опять улетел, и позавчера его возвратили из
вежливости, а сегодня возвращают из жалости, но уж теперь-то и
вправду больше не вернут, если он опять улетит. Трансито Ариса
допоздна забавлялась с голубем, вынимала из клетки, баюкала на
руках, пыталась усыпить его детской колыбельной песенкой и
вдруг обнаружила, что к колечку на лапке прикреплена записка в
одну строчку: "Анонимок в расчет не беру". Флорентино Ариса
прочитал записку, и сердце бешено заколотилось, точно это было
первое любовное приключение, а потом не спал всю ночь, крутился
в постели от нетерпения. На следующий день с утра пораньше,
прежде чем отправиться на службу, он снова выпустил голубя с
любовной запиской, подписанной полным именем, а вместе с
запиской прикрепил к колечку и розу- самую свежую, самую яркую
и самую благоухающую розу из своего сада.
прекрасная голубятница отвечала одно и то же: "Я не из таких".
Однако не оставляла без внимания ни одного послания и не
пропускала ни одного свидания, которые Флорентино Ариса
устраивал так, что они выглядели случайными встречами. Он
всегда оставался незнакомцем - любовник, никогда не открывающий
лица, невероятно жадный в любви и в то же время страшно скупой:
никогда ничего не давал, а сам хотел всего, никогда никому не
позволял оставить в своем сердце никакого следа; и вдруг этот
всегда таившийся охотник выскочил на свет Божий и стал
бросаться письмами, подписывая их полным своим именем,
ухаживать и дарить подарки, неосторожно кататься мимо дома
прекрасной голубятницы и даже два раза проделал это, когда муж
не был в отлучке - ни в поездке, ни на базаре. Впервые в жизни,
с давней поры своей первой любви, он почувствовал: пронзило
насквозь.
встретились в каюте речного парохода, стоявшего на покраске у
причала. Это был чудесный вечер. Олимпия Сулета в любви
оказалась веселой, этакая шустрая ветреница, она с восторгом
провела несколько часов обнаженной, в долгом отдохновении,
которое доставляло ей не меньшее наслаждение, чем любовные
труды. Каюта была совершенно пустой, окрашенной только
наполовину, и очень кстати пахло скипидаром: этот запах можно
было унести с собой на память о счастливом дне. Внезапно, по
странному вдохновению, Флорентино Ариса раскрыл банку с красной
краской, стоявшую возле койки, обмакнул в краску указательный
палец и начертал на лобке прекрасной голубятницы кровавую
стрелу, смотрящую на юг, а на животе сделал надпись: "Эта
штучка - моя". В тот же день Олимпия Сулета, забыв про надпись,
стала раздеваться при муже, и тот, не сказав ни слова и даже
глазом не моргнув, пошел в ванную комнату, взял опасную бритву
и в то время, как она надевала ночную рубашку, одним махом
обезглавил жену.
когда беглого супруга выловили и он рассказал журналистам,
почему совершил такое преступление. Долгие годы потом
Флорентино Ариса, со страхом думая о том, что письма к ней он
подписывал своим именем, вел счет дням, оставшимся убийце до
выхода из тюрьмы: конечно же, тот хорошо знал его, поскольку
делами был связан с пароходством. Но боялся Флорентино Ариса не
столько того, что ему отрежут голову или что разразится
скандал, он боялся другого несчастья: Фермина Даса узнает о его
неверности. В тягостном ожидании шли годы, и однажды женщина,
ходившая за Трансито Арисой, задержалась на базаре дольше
обычного из-за не по сезону сильного ливня, а возвратясь домой,
нашла Трансито Арису мертвой. Та сидела в своей качалке, как
всегда накрашенная и разнаряженная, и глаза были открыты, как у
живой, а на лице застыла такая лукавая улыбка, что бедная
женщина еще несколько часов так и не догадалась, что Трансито
Ариса мертва. А незадолго до этого она раздала соседским
ребятишкам все свое состояние - золото и драгоценные камни,
которые долгие годы хранила в кувшинах у себя под кроватью:
мол, ешьте, это карамельки, - и некоторые, самые ценные, так и
не удалось вернуть. Флорентино Ариса похоронил ее в старинном
поместье Рука Господня, которое по старой памяти называли
Холерным кладбищем, и посадил на ее могиле розовый куст.
обнаружил, что совсем рядом похоронена и Олимпия Сулета, на
могиле у нее не было плиты, а имя и даты были нацарапаны
пальцем на свежем цементе склепа, и он ужаснулся при мысли, что
это, должно быть, кровавая шуточка супруга. Когда розовый куст
зацвел, он стал приносить розу на ее могилу, если поблизости
никого не оказывалось, а потом взял отросток от материнского
куста и посадил на могиле Олимпии Сулеты. Оба куста так буйно
разрослись, что Флорентино Ариса должен был время от времени
приносить секатор и другой садовый инструмент - приводить кусты
в порядок. И все равно не мог сними справиться: через несколько
лет два розовых куста расползлись меж могил густыми зарослями,
так что старое доброе Холерное кладбище стали называть Розовым
кладбищем, и звали его так до тех пор, пока какой-то из мэров,
здравомыслием уступавший народной мудрости, повелел однажды
ночью вырубить розовые кусты, а над входом повесить
республиканскую вывеску: "Общее кладбище".
всегдашним обязательствам, которые он выполнял с маниакальным
постоянством: контора, встречи в строгой очередности с
постоянными возлюбленными, домино в коммерческом клубе, старые
любовные книги, воскресные посещения кладбища. Ржавая рутина
жизни пугала и принижала, однако именно она охраняла его - не
давала осознать свой возраст. И тем не менее однажды
декабрьским воскресеньем, когда розовые кусты все-таки одержали
победу над своим врагом - садовым секатором, он заметил
ласточек на недавно проведенных электрических проводах и вдруг
осознал, сколько времени прошло со смерти матери, сколько - с
убийства Олимпии Сулеты и сколько с того далекого декабрьского
дня, когда Фермина Даса прислала ему письмо, в котором
говорила, что да, что будет любить его вечно. До тех пор он жил
так, словно время для него не проходило, а проходило только для
других. Всего неделю назад он встретил на улице одну из тех
пар, что поженились благодаря его письмам, и не узнал их
первенца, который был его крестником. Он вышел из неловкого
положения, прибегнув к обычному в таких случаях восклицанию:
"Черт побери, да он уже мужчина!" Он продолжал вести себя так,