одной светящейся равниной. Время от времени по берегам
попадались соломенные шалаши рядом с огромными кострами,
оповещавшими, что здесь продаются дрова для пароходных котлов.
У Флорентино Арисы сохранилась память о путешествии по реке,
совершенном в юности, и теперь одно за другим всплывали
воспоминания, словно это было вчера. Он стал рассказывать их
Фермине Дасе, думая подбодрить ее, но она курила в другом мире.
Флорентино Ариса замолчал, оставив ее наедине с ее
воспоминаниями, и принялся сворачивать для нее сигареты, одну
за другой, пока не кончилась пачка. После полуночи музыка
смолкла, гомон пассажиров тихонько расползся по всему пароходу,
мало-помалу переходя в ночные
слились с живым дыханием парохода.
на Фермину Дасу - в сиянии реки она казалась призраком: четкий
профиль мягко обволакивало слабое голубое сияние, - и увидел,
что она молча плачет. Но вместо того, чтобы утешить ее или
подождать, пока она выплачется, он поддался страху.
бы тебя не позвала, - ответила она.
понял, что ее рука ждала его. Оба мыслили достаточно ясно,
чтобы на миг ощутить: ни та, ни другая рука не была такою,
какою они воображали ее себе перед тем, как коснуться, то были
две костлявые старческие руки. Но в следующий миг они уже были
такими. Она стала говорить о покойном супруге, в настоящем
времени, словно он был жив, и Флорентино Ариса понял: настала
пора и для нее задать себе вопрос с достоинством, великодушием
и с неукротимой жаждой жизни: что делать с любовью, которая
осталась без хозяина.
из его. И терялась в мучительном желании понять. Она не
представляла себе мужа лучше, чем был ее муж, и тем не менее,
вспоминая их жизнь, она находила в ней гораздо больше
разногласий и столкновений, чем радостного согласия, слишком
часто возникало взаимное непонимание, бессмысленные споры и
ссоры без примирения. Она вздохнула: "Невероятно, столько лет
быть счастливой в бесконечных ссорах и препирательствах, черт
возьми, не зная на самом деле, любовь ли это". Ну что ж, она
выплеснула душу. Кто-то уже погасил луну, и пароход шлепал по
воде размеренно, шаг за
стряхнула тоску. - А теперь ступай,- сказала она. Флорентино
Ариса сжал ее руку и наклонился поцеловать в щеку. Но она
остановила его, и голос с хрипотцой прозвучал мягко: - Не
сейчас, - сказала она. - Я пахну старухой. Она слышала, как он
в темноте вышел, слышала, как он поднимался по лестнице, а
потом - больше не слышала, и он перестал существовать для нее
до следующего дня. Фермина Даса закурила сигарету, и пока
курила, ей виделся доктор Хувеналь Урбино: в своем безупречном
полотняном костюме, профессионал высокого класса и
ослепительного обаяния, такой правильный в любви, он прощально
махал ей белой шляпой с борта парохода, отошедшего в прошлое.
"Мы, мужчины, - бедные рабы предрассудков, - сказал он ей
как-то. - А если женщине захочется переспать с мужчиной, она
перепрыгнет любую ограду, разрушит любую крепость, да еще и
найдет себе моральное оправдание, никакого Бога не
постесняется". Фермина Даса неподвижно сидела до самого
рассвета и думала о Флорентино Ари-се; нет, не о безутешном
часовом из маленького парка Евангелий, это воспоминание не
будило в ней ностальгических чувств, она думала о нем
теперешнем, немощном и хромом, но из плоти и крови: о мужчине,
который всегда был рядом и который не хотел взглянуть на
реальность трезво. И пока пароход, тяжело отдуваясь, тащился
навстречу первым проблескам зари, она молила Господа об одном:
чтобы Флорентино Ариса знал, с чего начать завтра.
дать выспаться как следует, а когда проснулась, на столике у
постели стояла в вазе белая роза, свежая, еще в капельках росы,
а рядом лежало письмо от Флорентино Арисы, на стольких
страницах, сколько он успел исписать с того момен-
выразить то состояние духа, что владело им со вчерашнего
вечера, письмо такое же лирическое, как и другие, и такое же
возвышенное, но только питалось оно, в отличие от всех
остальных, живой реальностью. Фермина Даса читала письмо,
стыдясь того, как отчаянно колотится ее сердце. Заканчивалось
письмо просьбой известить его через камердинера, когда она
будет готова, чтобы пойти к капитану, который ждет на
капитанском мостике, желая показать, как управляют пароходом.
цветочным мылом, в простом вдовьем платье из серого этамина,
прекрасно отдохнувшая после ночной бури. Она заказала скромный
завтрак камердинеру в безупречно белой униформе, который
обслуживал лично капитана, но не попросила сказать, чтобы за
ней пришли. Она сама поднялась на капитанский мостик, на
мгновение ослепла от чистого, без единого облачка неба, а потом
увидела Флорентино Арису, беседующего с капитаном. Он показался
ей другим, не только потому, что теперь она смотрела на него
иными глазами, но он и впрямь изменился. Вместо мрачного
одеяния, какое он носил всю жизнь, на нем были белые удобные
туфли, льняные брюки и рубашка с открытым воротом, короткими
рукавами и нагрудным кармашком с вышитой монограммой. Голову
прикрывала шотландская шапочка, тоже белая, а привычные очки от
близорукости сменили другие, удобные, с затемненными стеклами.
Все было новеньким, с иголочки, и куплено специально для этого
путешествия, кроме ношеного коричневого ремня, на который
взгляд Фер-мины Дасы наткнулся сразу же, как на муху в супе.
Увидев его таким, принарядившимся специально Для нее, она не
могла совладать с собой - краска залила лицо. Здороваясь с ним,
она смутилась, а он от ее смущения смутился еще больше. Мысль о
том,
такое замешательство, что даже сердце капитана Самаритано
дрогнуло сочувствием. И он пришел им на помощь - пустился
объяснять, как управляют судном и его главным механизмом,
подробно, по часам. Они медленно плыли по безбрежной реке, до
горизонта усеянной огромными раскаленными песчаными отмелями.
Это были уже не мутные и быстрые воды устья, а медленные и
прозрачные, отливавшие металлом под безжалостным солнцем.
Фермина Даса решила, что это дельта, испещренная песчаными
островами.
следующий день, когда плыть стало труднее, он понял, что
великая родительница рек Магдалена, одна из величайших в мире,
увы, всего лишь оставшаяся в памяти мечта. Капитан Самаритано
рассказал, как неразумное сведение лесов за сорок лет
прикончило реку; пароходные котлы сожрали непроходимую сельву,
деревья-колоссы, которые поразили Флорентино Арису во время
первого путешествия по реке. Фермина Даса, скорее всего, не
увидит животных, которых мечтала увидеть: охотники за шкурами
для нью-орлеанских кожевенных заводов истребили кайманов,
которые, притворяясь мертвыми, долгими часами лежали с открытой
пастью по берегам, подстерегая бабочек, гомонливые попугаи и
оравшие, точно сумасшедшие, уистити вымирали в умиравших лесах,
морские коровы с огромными материнскими сисями, кормившие
детенышей, вопя безутешными женскими голосами на песчаных
отмелях, исчезли начисто, как вид, под свинцовыми пулями
охотников - любителей развлечений.
коровам, представлявшимся ему
которой они были единственными в животном мире самками без
самцов. Он никогда не позволял стрелять в них с борта своего
парохода, что повсюду стало обычным делом, несмотря на
запретительные законы. Один охотник из Северной Каролины, с
выправленными по всей форме бумагами, не повиновался ему и
точным выстрелом из "спринг-фильда" раздробил голову самке
морской коровы, и детеныш плакал - убивался над мертвым телом
матери. Капитан велел подобрать осиротевшее животное и
позаботиться о нем, а охотника высадил на пустынной отмели
возле трупа убитой им матери. Он отсидел шесть месяцев в
тюрьме, поскольку был заявлен дипломатический протест, и чуть
было не потерял лицензию на судовождение, но готов был снова
поступить так же сколько угодно раз. Эпизод оказался
историческим: осиротевший детеныш, который вырос и жил много
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Березин Федор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Корнев Павел