оставались у него в карманах, пересчитал и спрятал в шкаф.
-- сказал он. -- Остальные уплатим, когда получим пенсию.
картонной коробкой, вытер подметки тряпкой и положил ботинки в
коробку, как они лежали, когда жена принесла их в воскресенье
вечером.
еще тридцать песо.
только два раза.
молиться, и погасил лампу. Но уснуть не мог. Он услышал
колокола киноцензуры и почти сразу же после этого -- а на самом
деле часа три спустя -- сигнал комендантского часа. От
холодного ночного воздуха дыхание жены снова стало хриплым.
Глаза полковника все еще были открыты, когда она заговорила с
ним, на этот раз спокойно, примирительно.
кумом Сабасом.
чтобы передумать.
Декабрь снова напоминал о себе -- выпь кричала теперь в другое
время. В два часа полковник все еще не спал. И знал, что жена
тоже не спит. Он повернулся в гамаке.
такое для нас четыреста песо.
полковник.
не заставит себя ждать.
полковнику показалось, что не прошло и секунды.
разбудили было его, но он тут же опять погрузился в сон,
глухой, без сновидений. Когда он проснулся, солнце стояло
высоко. Жена еще спала. Методично, хотя и с двухчасовым
опозданием, полковник проделал все, чем обычно занимался по
утрам, и стал ждать жену, чтобы сесть завтракать.
друг другу доброго утра, они сели за стол в молчании. Полковник
выпил чашку черного кофе с куском сыра и сдобным хлебом. Все
утро он провел в портняжной мастерской. В час дня вернулся
домой и застал жену среди бегоний -- она занималась починкой
одежды.
через которые дети проникали на кухню. Когда вернулся в дом,
стол был накрыт.
слезы. Это его встревожило. Он знал ее характер, твердый от
природы и ставший еще более твердым после сорока лет горечи и
лишений; даже смерть сына не выжала из нее ни единой слезы.
глаза рукавом и снова принялась за еду.
-- Она положила ложку и вилку крест-накрест, но тут же суеверно
разъединила их. -- Я тебе отдала всю жизнь, а теперь
оказывается, что петух для тебя важнее, чем я.
что я умираю. То, что со мной происходит сейчас, не болезнь, а
агония.
стола.
у тебя пройдет астма, я продам его немедленно, -- сказал он. --
Но если не даст -- не продам.
вернулся домой, у жены начинался приступ. Она ходила по
коридору с распущенными волосами, раскинув руки и жадно, со
свистом втягивая в себя воздух. Она ходила так до самого
вечера. А потом легла, не сказав мужу ни слова.
молитвы. Полковник хотел погасить лампу, но жена
воспротивилась.
разбитым. Ему хотелось забыть обо всем, заснуть и проснуться
через сорок пять дней, двадцатого января, в три часа дня на
гальере -- как раз в тот момент, когда его петуха выпустят на
арену. Но сон не шел к нему, оттого что жена не спала.
время. -- Мы голодаем, чтобы ели другие. И так уже сорок лет.
Ответил, что нет. Женщина продолжала ровно, монотонно,
неумолимо:
найдется ни одного сентаво, чтобы поставить на петуха.
выборов разбивал себе лоб, -- возразила женщина. -- Ты имел
право и на пенсию ветерана, после того как рисковал шкурой на
гражданской войне. Но все устроились, а ты остался один и
умираешь с голоду.
продолжала бормотать, пока не заметила, что муж спит. Тогда она
откинула сетку и стала ходить взад- вперед по темной комнате,
продолжая говорить. Полковник окликнул ее на рассвете.
едва горевшей лампой. Прежде чем лечь, она погасила лампу. Но
все продолжала говорить.
-- сказала женщина.
почувствовал ее дыхание, пропитанное запахом лекарственных
трав.
голосом. -- Сейчас спи. Если завтра ничего не продадим, тогда и
подумаем, что еще можно сделать.
провалился в забытье, где нет ни времени, ни пространства и где
слова его жены приобретали иной смысл. Но через минуту
почувствовал, что она трясет его за плечи.
Светало. В окне ясно обозначилась светлая зелень воскресного