вьются, как козья шерсть, любишь ты лицо под дождь подставлять, никто из
нас не знал тебя, как женщину, инженер один, говорят, знал, да прирезала ты
его, потому как жизнь тебе человеческая в тягость, воля тебе нужна, как
зверю дикому, взглядом воду портишь, горька становится, глянешь на тебя в
полумраке костра - страшно станет, матерь твою, Варвара, огнTм сожгли, так
Яков говорит, может, и правда, сожгли? Кто из нас не любит тебя, душа ты
наша, женщина, злое, тTмное от грязи и солнца широкое лицо твоT, привыкшее
видеть смерть, кто из нас не целовал тебя в минуты победы, над трупами
нелюдей, истерзанную в пот и кровь, и долгими ночными переходами кто не
оглядывался на тебя, идущую всегда последней, чтобы вспомнить твою красоту
и зов будущего, незаживающей раной хранящийся в груди твоей, сколько бы ты
не стискивала зубы, хрипя от ненависти, будущее всT равно таится в тебе,
Варвара, готовое расцвести.
против бушующей стихии зла, может статься многие годы таившейся в забытьи,
чтобы найти себе выход здесь, помощи нам не будет, если мы умрTм, нас сразу
вычеркнут, резинкой сотрут с листа, о нас ведь даже думать запрещено, не
что нас спасать, никто нас никогда не спасал, и трупы погибших мы хоронили
в полях, безо всяких обозначений, только Яков знает, где все они лежат,
только он единственный знает. Той вьюжной ночью мы стискиваем друг другу
руки, как всегда, потому что неизвестно, кто из нас останется жив, мы
смотрим друг другу в глаза, потому что кроме нас самих некому почувствовать
нашу боль, наше горе, нашу великую скорбь, потому что мы сразу поняли: это
будет битва не на жизнь, а на смерть.
лежащий на полу труп молодой женщины, хрупкие волосы осыпаются с еT головы,
как хвоя, лицо черным-черно, замTрзла вытекшая из глаз кровь, Яков
склонился к ней, надавил на щTку пальцем, она хрустнула и провалилась, как
корочка угля на недогоревшем полене, мы понимаем, что это значит, это
значит ужас, который возвращается только раз во много веков.
Снегурочка. Спаси нас, Господи.
нет, но она могла устроить нам смертельную ловушку, очень мало на свете
есть существ безжалостнее и опаснее снегурочки. Появлению еT всегда
предшествует огромное количество сотворTнного зла, она есть мера,
посылаемая потусторонними силами, чтобы человек не забылся и на собственном
затылке почувствовал ледяное дыхание вечной ночи. Кто позвал еT, того
наверняка уже нет на свете, но она не остановится теперь, она будет кружить
по земле, сея и сея смерть, пока еT саму не убьTшь. Все эти вставшие трупы,
упыри да навки - лишь творения еT чTрной души, да, есть у неT душа,
непроницаемая, как колодец в глубину земли.
тоненькую цепочку луночек в снегу, словно тут прошла лиса, и место, где она
стояла, глядя на дома, тогда ещT живые, в окнах, наверное, горел свет, дети
играли в снежки, но она взяла и убила их, мTртвой своей рукой, превратила в
выгоревшие куклы, не умеющие дышать. На вершине того холма Василий достаTт
деревянную стрелу и втыкает еT себе в щеку, кровь на острие тянет на север,
и мы быстро идTм туда, проваливаясь по колени в мягкий молодой снег, как
голодные волки, идTм убить еT или умереть.
находим вытянутую ямку, где она спала. По ямке легко определить, что это
девочка среднего школьного возраста, у такой хоть шаги короче. Мы идTм
дальше, не сбрасывая темп, потому что должны догнать еT раньше, чем она
заметит погоню. К одиннадцати часам утра мы находим свежий след, ведущий
прямо на север, может быть, она идTт к полюсу, домой, сама хочет исчезнуть,
кануть в родное небытие? Около полудня след опять начинает разметать, будто
мы повернули назад, или время повернуло назад, но кровь на стреле тянет на
север, усталые, мы переходим на рысь, сменяя передового, вот-вот мы должны
еT нагнать, Василий пристально всматривается в ровный седой горизонт, не
появится ли там движущаяся точка, он непрерывно должен следить за стрелой,
потому что снегурочка может залечь в снег, пропустить нас вперTд, и тогда
начать убивать. Начинает идти снег, всT гуще и гуще, поднимается ветер,
лепящий хлопья в лицо, забивает рот и ноздри, мы теряем скорость, в
половину третьего стрела сворачивает на северо-запад, она заметила нас! В
туманных чащах метели снегурочка живTт в своей стихии, а мы слепы, в
нескольких шагах уже невозможно стрелять, мы падаем в снег и ползTм, и
каждый молится по-своему, Господи, кто бы ты ни был, Дух или Зверь, защити
нас.
на северо-запад, мы хотим зайти ей в тыл, может быть, она потеряет нас под
глубокими снегами своей ненависти. Когда мы выбираемся, на поверхности всT
ещT валит снег, но не такой густой, видно довольно далеко, но стрела всT
тянет на северо-запад, значит, нам не удалось еT обогнать, мы падаем, мы
лежим почти без чувств, грызTм сухари, принимаем по глотку спирта, снег
падает прямо в глаза, пока Яков не поднимает нас в новый бросок. Матерясь,
мы снова пускаемся полем, смеркается, метель опять становится сильнее,
ветер сбивает с ног, но мы рвTмся сквозь него, как через белые колючие
заросли, закрыв рукавицами лицо, и в ледяном аду, в хоре тоскливо воющих
голосов гремит выстрел, это Варвара, ведь она же слева, спотыкаясь, мы
бежим вперTд и кружим по непроглядным снегам, да, она была здесь, и мы
находим капли еT крови, тTмной, как вишнTвый сок. Однако снегурочка только
ранена, хотя она и не сможет теперь, конечно, так быстро уходить, но следы
еT уже исчезли, может быть, Варвара попала как следует, и серебро скоро
сожжTт девочку до окончательной вечной смерти, пока же стрела показывает в
прежнем направлении, и мы цепью идTм с винтовками наперевес, метель
стихает, мы молчим, слышен хруст наших шагов, мы почти не дышим, становится
совсем темно, потом в просвете туч появляется луна, какая страшная красота
вокруг, по снегу бегут размытые серебряные огни, как сгущение прозрачных
вод, иногда они поднимаются на возвышенностях лTгкими холодными кострами
цвета дневных снежных облаков и снова гаснут, это, конечно, она, это
снегурочкин огонь, мы любуемся его красотой, как охотник любуется красотой
выходящего из леса тигра, как ты всT-таки прекрасна, но мы всT равно убьTм
тебя.
играющей в чTрном небе ночи мTрзлой луной, как белым шаром, она начинает
морозить нас, она хочет, чтобы мы почернели и треснули, как деревянные
куклы, чтобы кровь брызнула из нас на чистый снег, она не понимает, что нам
не нужно дышать, что мы уже практически мертвы, она же не знает, дурочка,
что в секретной лаборатории имени Карла и Фридриха, только не тех, которых
вы не читали, несколько лет назад разработали антифризную вакцину,
благодаря которой советская молодTжь с песнями строила в тайге города,
прокладывала железные дороги в вечной мерзлоте, благодаря которой отважные
папанинцы выжили на недосягаемых льдинах, там, куда ни один белый медведь
не мог дойти, и благодаря которой позже, в начале сороковых, выстояли и
победили наши бойцы фашистского гада в мTрзлых окопах под Москвой и
Сталинградом, выстояли и победили, прогнали этих околевших козлов до
середины Европы, ведь им в кашу добавляли специальный состав, а зимы-то
были страшные, рукой не пошевелить, что же вы думаете, об этом Партия не
подумала? А она, глупая снегурочка, морозит и морозит, пока снег не
становится под ногами сперва твTрдым, как мрамор, а потом хрупким, как
битое стекло. Ветер падает на нас с небес, ветер и смертный дождь, холодные
капли сгустившегося воздуха, но ей не справится с нами так, не сковать
морозом одиночества наши пылающие сердца, потому что нет для нас ничего
теперь на свете, кроме жажды увидеть лужу еT крови, и еT саму в этой луже,
распавшееся детское лицо, прилипшие к снегу волосы, о какой слабости может
идти речь, когда мы напали на след, никто ещT не спасся от нас, никто,
никогда.
она близко, она там, за деревьями. Мы снова ложимся в снег и ползTм вперTд,
Василий говорит, что она остаTтся на месте, не движется, затаилась или уже
умерла. Мы охватываем еT полукольцом, деревья всT ближе, никуда ей теперь
не деться, она теперь наша, живая или мTртвая. Мы встаTм на окраине зимней
рощи, нацелившись винтовками в стволы, Яков выходит вперTд, он всегда в
таких случаях идTт первым, потому что знает больше способов убить, чем все
мы вместе взятые, он идTт, безжалостно проламывая сапогами наст, мороз уже
совсем ослаб, у снегурочки нет больше сил, мы озираемся назад, мало ли что,
хотя стрела показывает: больше никого тут нет, на километры в округе, никто
уже не может ей помочь, кто бы не поднял еT из могилы, он уже оставил еT,
слышишь ты меня, ты снова проиграл, проклятая сволочь.
спиной к стволу, в расстTгнутом ватнике, руки бессильно раскинуты по
сторонам, ноги поджаты. Она смотрит на нас, она ещT живTт, если это
называется жизнью, возле неT на снегу разбрызгана кровь, куда же ты попала,
Варвара, наверное, в ногу, Яков подходит к ней, всT ближе, ближе, он убьTт
еT ножом, она беззащитна теперь, сейчас он возьмTт еT за волосы и ударит
ножом в горло, раз, другой, она не будет сопротивляться, Василий берTт еT
лицо на прицел, Варвара разворачивается в сторону и назад, я тоже целюсь
девочке в лицо, хотя Василий с такого расстояния не может промахнуться,
ближе, ещT ближе, и тут я вскрикиваю, я узнал еT, это не она, это же не
она, это ОлTна Медвянская, и сразу, как только я вскрикнул, снегурочка
прыгает на Якова, сверху, ногами, она прыгает ему на шею, бьTт его коленями
и рвTт рукой по лицу. ВсT происходит так быстро, что никто не успевает
среагировать, я стреляю, целясь выше, чтобы не попасть в Якова, Василий
отпрыгивает в сторону, чтобы найти лучший угол обстрела, Яков валится в
снег, всем своим грузным, могучим телом, валится у ног ОлTны Медвянской, с
винтовкой и ножом, кувырком летит снегурочка с него за дерево, в сугроб,
Василий стреляет, не целясь, я бросаюсь вперTд, та, вторая, ОлTна,
поднимается мне наперерез от ствола, и я наотмашь бью еT прикладом в зубы,
Конан-Дойль Артур
Панов Вадим
Смит Кордвейнер
Маккарти Кормак
Сертаков Виталий
Круз Андрей