пожелтевшие листья шуршат на ветру, осыпаясь с ветвей, но сколько бы они не
осыпались, остаTтся всT равно много, словно сорванные раз, приносятся они
потом ветром вновь к родным ветвям и врастают в них, чтобы завтра осыпаться
опять. Мама не ходит к дереву, она сидит на лавочке или занимается чем-то
внутри дома, однажды она испекла оладьи на сковородке, они были тTмные от
мTда и очень сладкие, Катя съела только один, потому что когда она его
съела, ей стало страшно, она почему-то испугалась, что мама хочет еT
отравить. Это был диковатый и непонятный страх, он возник сам по себе, в
свете качающегося фонаря, в непреходящих сумерках остановившегося там
времени, Катя украдкой взглянула в лицо матери и снова перестала еT
узнавать. Эта женщина, стоявшая перед ней, словно притворялась еT матерью,
и всT получалось у неT, походка и движения головы, одежда и руки, только
лицо иногда ускользало из еT власти, становясь незнакомым и чужим. С отцом
такого не бывало, он всегда был собой, а на мелочи, появившиеся лишь
теперь, вроде золотого блеска во рту, Катя старается не обращать внимания.
завода, чтобы оказывать помощь рабочим и тем самым приобщаться к
коммунистическому труду. Завод должен получиться огромным, и котлован его
похож на озеро, из которого ушла вода, а наполовину возведенные корпуса
цехов белеют далеко в степь, окружая своими стенами горы песка и даже
участки дикой травы, словно завод расширяется уже без ведома человека, и
рабочие не успевают осваивать его новые территории. Дети приходят на
строительство после полдника, они убирают с верхних этажей мусор и таскают
наверх вTдра с цементом и краской, а девочки приносят строителям испечTнные
в столовой детдома пирожки с капустой. Каждое пионерское звено получает
своT задание, и все стремятся выполнить его как можно быстрее, чтобы
перевыполнить план.
с двумя пустыми вTдрами из-под строительного мусора, через прямоугольные
пробоины окон косо падают лучи заходящего солнца. Наверху никого уже нет,
взрослые рабочие спустились на ужин в свой маленький посTлок на краю
котлована, а пионерская смена брошена сегодня на соседний корпус, где нужно
было очистить от цементного песка подвал, только Катя, Вера и ещT одна
девочка работают здесь. Катя ставит вTдра у едва начатой стены, которая
построена ей всего по колено и смотрит на две широкие белые линии, уводящие
взгляд за собой, в степь, прямо к опускающемуся солнцу. На небе висят
загоревшиеся облака, далеко, у самого горизонта, тянется птичья стая. За
Катей поднимается Вера, которая в рукавицах из мешковины несTт две уже
высохшие после покраски рейки. Рейки они красили сами и извели на них уйму
краски, наверное, в два раза больше, чем истратила бы тTтя Тамара, их
скуластая загорелая начальница из строителей, но краски всT равно очень
много, главное, что этот корпус, как сказала тTтя Тамара, нужно построить
побыстрее, потому что он главный и должен начать жить раньше всех. Катя
оборачивается на звук постукивающих о ступеньки реек, лицо Веры выглядит
усталым, на лбу выступили капли пота, как на бутылке холодного ситро, но
она улыбается, потому что это очень хорошо: сделать свою работу и теперь
увидеть сверху степь, покорTнную человеческим трудом, и их тоже, ведь в
этих каменных глыбах, горами вздымающимися теперь над землTй, есть и толика
их усилий, и солнце, тонущее в своTм красном сне, ласково греет им лица,
потому что оно также окончило на сегодня свой труд, вместе с ними.
рукавицы, бросает их на рейки.
свTрнутый платок. Катя получает косячок и тоже садится на пол. После работы
хочется пить, и горечь ещT больше высушивает рот, но облака разгораются всT
ярче, шерсть пламени срывается с них, и земля начинает течь под стену у
ног, еT гонит от солнца неумолимый ветер, будто солнце - это магнит с
обратным действием. Косячок невелик, и Кате не удаTтся сегодня взлететь,
она просто сидит и весело смотрит на ползущую землю, на Веру, откинувшую
рядом голову назад, курчавые локоны еT шевелятся, глаза наполнены искрами
изнутри, совсем как горящие облака. Приходит Аня, искавшая подруг на
простреленных огненным светом лестничных пролTтах бетонных башен, она молча
садится рядом, ставит колени перед лицом и складывает на них руки, а на
руки кладTт подбородок. Катя поднимает край своего тTмно-синего фартука,
испачканного цементом, выше колен и смотрит на свои ноги, вытянутые по
полу, стройные, мягкие и сложенные вместе, как у новой куклы. Ей
попеременно кажется, что это еT ноги, и что чужие, но потом почему-то
становится жалко их, словно они сделаны из мокрого песка и их сейчас смоет
волной прибоя. Тогда она поднимает глаза вдаль, на светлые постройки в
траве, и думает о том, что здесь будет не просто завод, а целый город,
маленькая Москва, очень зелTный, весь в садах, которые весной станут цвести
белым, как снег, и будет много фонтанов, и отсюда можно будет увидеть
убегающие вдаль поезда и яркий матерчатый купол цирка.
горизонту, кажутся Кате широкими каменными дорогами, платформами,
готовящимися поддерживать в будущем нечто невообразимое, огромное, чему
необходимо будет идти до самого неба, скоро она увидит, скоро поймTт, что
тут строится, как будет выглядеть завтра социализм, увидит и узнает в нTм
знакомые черты, контуры стен Вечного Кремля, блики мерцающих рубиновых
звTзд, котлованы маковых полей, просторные площади аэродромов. Катя
вытягивает раскрытую руку навстречу солнечному пожару, чтобы увидеть еT
насквозь, ведь это еT собственная рука, которую она чувствует своей, и
вместе с тем эта самая рука наносила сегодня краску на тонкие рейки,
которые будут вставлены в камень и останутся в нTм надолго после того, как
Катя уйдTт, они останутся в далTком будущем, и другая девочка, папа которой
станет работать на новом заводе через много лет, папа которой не станет
портить чертежи и саботировать социалистическое производство, потому что
тогда, через много лет, не останется уже никаких капиталистов, никаких
врагов, они все умрут и станут немым прахом прошлого, некому и незачем
станет делать зло, так вот эта будущая девочка сможет увидеть те же стены и
окрашенные Катей рамы окон, и в них она увидит руки Кати и еT счастливые
глаза. Кате очень хотелось бы узнать эту будущую девочку и подружиться с
ней, но ей немного страшно, потому что там, в будущем, все люди станут
намного лучше, чем теперь, и там уж точно, например, никто не станет делать
ночью того, что нельзя.
колTсами грузовых машин. От дороги над травой поднимается пыль, стелется
дымными шлейфами и растворяется в наступающих сумерках. В этой пыли ещT не
совсем отошедшей от яркого полусна Кате чудится нечто волнующее и пугающее,
словно в высокой траве таятся те непохожие на обычных людей существа еT
снов. Зачем они здесь, спрашивает себя Катя, какова предназначенная им роль
в рождении нового будущего? Зачем мне нужна память, почему у человека
обязательно должны быть отец и мать? В следующий раз, когда пойду к ним во
сне, это будет последний раз, решает Катя. Я скажу им: прощайте.
своим тяжTлым птичьим телом в стTкла и стены дома, с сухим свистом рвTт
траву с земли, даже звTзды спрятались от него где-то в небесной черноте,
забрались в свои раковины, сомкнули створки век. Катя бессильно лежит на
кровати, раскинув руки, сон находит на неT волнами, делает ей иногда
страшно, заглядывает своим непонятным, полусовиным лицом в глаза, и снова
уходит, как большая тень от облака, оставляя Катю одну на целой земле. ВсT
вокруг давно уже спит, несмотря на сумеречное бешенство ветра, словно
решило забыться, провалиться в небытие и так легче пережить наступающую
гибель. В какой-то момент глаза Кати привыкают к темноте и она снова
начинает видеть неясные проблески звTзд, размытых беспрерывным движением
ветра, и свет фонаря вытекает из темноты, повернувшись к ней, как часовой.
На лавочке перед домом никого нет. Катя огибает стену и смотрит на
нагнувшийся к траве тополь, теряющий листву, она срывается с веток шурша,
как тTмное пламя, и улетает вдаль. Она входит в дом, где никогда ещT не
была, отец сидит за столом, глядя перед собой, мать стоит у печки, лица у
них желты в отсвете печного огня, кожа стянута, морщинясь на швах, чтобы
сузить черты глаз, изогнуть тонкие носы, изобразить маски сухих листьев или
птиц. Вот они какие на самом деле, думает Катя, теперь я знаю, они только
притворялись другими.
тенях по углам, куда не проникает свет огня. Кто-то прячется там и следит
за ней. Кто это? От страха на глазах Кати выступают слTзы и корни волос
шевелятся, будто по ним ползают крошечные черви.
Уходи и больше не возвращайся сюда.
побежать в степь, где холодно и темно, но всT равно лучше, чем в страшном
доме. Она понимает, что сейчас это что-то, что ей нельзя видеть, вышло на
свет, она слышит тихий шорох, словно комкается тонкая бумага, она кричит и
просыпается, вжавшись изо всех сил в постель, и шорох кажется ей
существующим на самом деле, но как только она пристально вслушивается,
сразу исчезает и не повторяется больше. Уходи, думает Катя, я не слышала
тебя, уходи, я никому не скажу, только не говори со мной, не видь меня,
забудь, что я есть.
близко, и если оно почувствует Катю, еT ничего не спасTт, она может
кричать, но никто еT не услышит, и встать она не сможет, оно придTт, скажет
ей закрыть глаза, и когда она их закроет, оно сделает с ней страшное,
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Эриксон Стивен
Андреев Николай
Каргалов Вадим
Шилова Юлия