одну душевную скорбь, и он считал его бессмысленным и лишним на свете. Даже
за Богом Терентий не признавал права никого мучить, за мучение человека он
Бога презирал, сам же сыновей порол всегда недолго, хотя и сильно, потому
что длительное страдание, думал Терентий, только душу истощает, а пользы от
него никакой нет. Заметив, что девочка дрожит, Терентий потрогал напоследок
пальцем кожу у нее на щеке и потащился во тьму, унося свет на лучине вместе
с собой.
тоже ныла от ушиба кулаком. Потом по ней стали ходить два таракана, и Клава
заплакала от омерзения, тараканы что-то искали на ней, да никак не могли
найти, все ползали и ползали. Потерпев какое-то время, Клава стала кричать.
На крик ее в погреб снова влез с лучиной Терентий, он прогнал с Клавы
тараканов и удавил их руками на земле, а потом стал кормить девочку сухим
яблоком, давая ей откусывать каждый раз, едва она проглатывала предыдущий
кусок.
привяжу.
пальцем по Клавиному лицу, чтобы лучше понимать, как оно устроено. Ему
нравились рот и нос Клавы, и волосы у нее были длинные, мягкие. Терентию
даже жалко было убивать такую нежную девочку, а хотелось бы есть ее
понемногу живой. - Можно я у тебя, Клава, кровь сосать буду? - спросил он,
продолжая ласкать Клаве лицо.
на плечике, да пососу, я много не стану.
как хочет.
Терентий. Он еле удержался, чтобы не схватить теплое плечо Клавы зубами и
не начать грызть его прямо живым. Но Терентий знал, что Клаве будет тогда
больно, она начнет кричать и испортит ему все удовольствие. Пока он
высасывал из нее кровь, прижавшись шатающимися губами и натужно дыша Клаве
в шею, она лежала неподвижно и глядела вверх, в близкий потолок погреба, на
котором жили пауки, никогда не видевшие звезд.
столом в горнице Терентия, и Анна, которой Клава никогда не видела, но
знала по приглушенному голосу и шлепанью ног над головой, Анна принесла
опухший пирог, разрезала его, а там копошились на чем-то белые черви, и
тесто пирога занялось стершимися черными пятнами плесени, Анна разнимала
его руками, вытряхивая червей на стол, она будто искала что-то забытое
внутри пирога, может быть, то же, что искали на Клаве тараканы, а Терентий
навалился вдруг на Клаву сзади и стал кусать, но Клаве было совсем не
больно, она равнодушно чувствовала, как щекочуще сбегает по коже кровь и
заворачивала платье, стаскивала его с себя, и Терентий прижался к ней
животом елды, широким и теплым, в котором билось сердце, могучее,
спокойное, гонящее целые реки крови невесть куда, наверное, в светлые
кровяные моря, алые и бурлящие, и еще в той елде, или в толстых, волосатых
ятрах Терентия, была белая кровь, которую знала Клава, густая, как сопли,
она должна была пойти внутрь Клавы, она не знала, зачем, но так было нужно,
для большего стыда, Клава покорно приготовилась терпеть боль и стыд, все в
ней замерло в предчувствии пытки, наступила тишина, в открытом окне
сгустились сумерки над простором трав, посерели пушистые одуванчики, тысячи
одуванчиков, насколько хватало глаз, они занесли траву, затмили собою
островки васильков, россыпи желтых лютиков, не было никакого ветра, но пух
летел в воздухе, как противоположный снег, теплый, нетленный, поднимался он
снизу вверх, в небо, в облачную даль, туда, где не было ничего, что бы
можно было искать, пух залетал в окно, ложился на стол, проносился по
стенам, Клава забыла уже про Терентия, про свой волнующий ужас, и там, в
глубине одуванчиковых полей, что-то закричало, жалобно, щемяще, закричало,
оборвалось, и тупой, коровий страх вдруг ударил в голову Клавы, она
задергалась грудью на столе, как муха, попавшая в паутину, что-то было там,
в одуванчиках, чего Клава не могла видеть, что-то плело там паутину смерти,
и Клава не могла теперь думать ни о чем больше, кроме смерти, она замычала
от ужаса, завыла, заревела, колотя ногами в колоду, на которой спала, и
смерть вышла из стены и разбила ей вместе со сном лицо.
печенку выворачивает.
чем-то незнакомом и огромном, хотя сам понять не мог, что это такое есть.
Материя мысли была для Терентия вечерним лесом, в котором он не различал
отдельных деревьев, и не решался войти в его тень, боясь заблудиться в
чащах бреда и не завершающихся снов. Чтобы не думать, Терентий встал и слез
в погреб, к Клаве, которая уже потеряла свой крик и тихо лежала теперь
пластом на колоде, вся мокрая от пота.
клацали друг о друга.
прохладу пота.
она дергалась всем телом.
никогда не было, разве что та, крошечной и безымянной еще задохшаяся в
колыбели от синюшного родимчика. - Чего ревешь-то?
человека, считал смерть благом, дающим свободу и пищу уцелевшей жизни.
Жалея, он погладил Клаву ладонью по плачущему лицу.
не мучайся.
смогу убить.
лицо. Клава замерла, ожидая удара. В нем должен был быть конец страху.
Полежав немного, она открыла глаза.
увидела топор.
Больно не будет.
рванулась руками, но руки были привязаны к телу, и у нее ничего не вышло.
Тогда она резко отвернулась головой от стены.
Терентий.
рухнул вперед, ударив в Клаву всей тяжестью своего одеревеневшего тела, с
лица его сильно потекла кровь. От удара Клава задохлась, весь воздух
вышибло у нее из живота, и сердце раздавлено закололо. Клава пискнула от
боли, пытаясь руками свалить с себя труп Терентия. На ее сиплый писк в
погреб сунулась Анна. Клава увидела ее, и Анна кувырком повалилась в дыру,
с хрустом врезавшись головой в земляной пол погреба, и только потом уже с
перевороту тупо шмякнувшись о него поясницей. Выпроставшись из-под
Терентия, Клава переступила неестественно расположенную Анну и полезла
наверх, сперва в избу, а потом через окно наружу.
нагретой за день крапивой, лопухами, клевером и чем-то еще, чему городская
Клавина память не ведала названия. Клава пошла вдоль плетня, узкой
дорожкой, протоптанной по краю высокой травы, и нашла Михея Гвоздева, что
сидел в сверчащих стеблях, углубившись в сокровенное.
приветствия для случившегося времени суток.
обступают Гвоздева молчаливой толпой, собираясь ему что-то сказать.
Гвоздевым.
еще одуванчиков должно быть много, целое поле.
себя, - будет бывшее село Злотово. Перед селом - луг, там церковь стояла.
Большевики ее динамитом взорвали, одна колокольня осталась. На той
колокольне они повесили вместо колокола злотовского попа. Это твоя церковь
и есть.
Ходить туда нельзя. Там смерть гуляет.
ходит она, а летает, тихо так, - Клава подняла ладошку и сдунула с нее
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Мороз Александра
Суворов Виктор
Гуревич Георгий