главной моей ложью: я назвал свои еврейские мелодии исповедью - а на де-
ле сочинил роман "Зависть". Надо же - чуть не триста страниц подряд
ухищряться позаковыристей выплеснуть презрение всем и всяческим
Единствам, а на триста первой обнаружить, что это презрение лисицы к не-
дозрелому винограду.
ких-то скромных запросах: быть "просто человеком", то есть просто русс-
ким, - я мечтал быть только Васей Ивановым. Мне в голову не приходило
замахиваться на какого-нибудь Дж. О'Тула или хотя бы Питера Козловски:
нам целый мир чужбина, отечество нам наш Сталинабад. Ленинград, Волгог-
рад, Целиноград - или Степногорск.
картинка моего детства, от которой сжимается сердце, а к глазам подсту-
пают давно уже не сладкие слезы - не плакучая березка и не курящаяся
банька над прудом, а ржавый электромотор в мазутном ручье, расцветший
малахитовой зеленью, сыпучие горы пропыленного щебня, оглушительная
танцплощадка в горсаду, где меня встречали приветственными кликами:
"Левчик, салют, Левчик, гони к нам!" - никогда больше я не знал этого
счастья социальной полноценности. И когда тоска по Родине становится
совсем уж невыносимой, я отправляюсь куда-нибудь на Кировские острова,
через парк культуры и отдыха, где все еще геройствует гипсовый матрос с
дисковым автоматом, за стадион - приземистый, блиндажеобразный храм не-
винных забав передыхающих эдемчан.
себя дома - на свалке. Среди битого кирпича, колотого бетона, драных
бревен, ржавых гусениц, карбюраторов, сиксиляторов, среди гнутых труб,
облезлых гармошек парового отопления, оплавленных унитазных бачков,
сплющенных консервных банок, канистр, баллончиков из-под минтая, нитро-
лака, хлорофоса, на целые версты простершихся вдоль морских ворот Петер-
бурга, - на душу мне снова спускается покой.
Ильин Андрей
Браун Дэн
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Гуль Роман Борисович