оборот... - Сабуров принялся внимательно разглядывать горизонт, чтобы не
покраснеть.
няв, согласилась.
на месте горкома церковь построили, больше бы толку было.
братскую общину, - пробормотал Сабуров.
купанты, вон из Крыма!"
а то бы переселил провансальцев на Чукотку, рязанцев в Кастилию... Сей-
час бы обсуждали баскско-эвенкский конфликт, искали компенсацию...
теводители проценты есть!
отскакивает.
как штык, успевший раскалиться в поджидающем Сабурова аду. Он едва удер-
жался от театрального жеста. Ему, конечно, плевать и на русских, и на
татар - пожалуй, будь себе татарин, будь жид, и это не беда, - но ложь,
подтасовки!..
Кихота мысли в смешного Дон Кихота проповеди.
ничего не стоит поднять ее над головой за осиную талию. И за борт ее
бросает в надлежащую волну... Только канотье, качаясь, плывет по морям,
по волнам, переосмысливаясь, как мученический нимб...
титься взглядом с кем-нибудь из тех, кто был свидетелем его постыдной
искренности. И все же ему невыносимо хотелось человеческого участия.
очереди в винную лавку. В окне ее роскошно светился только двадцатипяти-
рублевый коньяк. И пронзенное сердце радостно стукнуло: с бутылкой будет
уже не так неловко явиться к сослуживцам, а с двумя - так в самый раз.
вым, а не ценой) какой-то мужик. - Пять бутылок водки можно было взять!
как о людях, которых намеревался немножко облагодетельствовать, - и не-
видимая рука извлекла из сердца гвоздь, уложив его калиться дальше в
поджидавшую Сабурова в преисподней печь. Для теории душевного тепла:
греть выгоднее, чем греться.
какие у кого были припасы и благодарно простили Сабурову, что он столько
лет зачем-то притворялся не таким, как все. Быт и сплетни - что может
быть общечеловечней - там нет ни эллина, ни иудея, ни Сабурова, ни Сидо-
рова. И животные милы и трогательны - только не нужно пускать их в храм,
который, к счастью, нужен был здесь лишь одному радетелю и страдальцу за
народушко, носившему окладистую русую бороду и тугую думу на челе. "Что
будет с Россией?" или "Что же с нами происходит?" - время от времени с
величественной скорбью задавал он глубочайшие вопросы без всякой связи с
происходящим, но ответы его не интересовали: ему нравилось именно вопро-
шать и погружаться в думу. Однако донкихотствующий Сабуров не мог не
слышать буквального смысла в чьих угодно словах и, - верх идиотизма, -
впадая в донкихотство слова, попытался сказать о распаде стереотипа, о
разбитом клише, с которого печатались однотипные, лишенные сомнений по-
коления. Но окладистый бородач отмел его жалкие измышления одной проро-
ческой истиной:
ней, почеловечней, почестнее.
раделец, принимавший за энтузиазм свое самоупоение.
энергетики, изображала утонченность с поразительным искусством, тоже по-
нятия не имея, что изображает. Сабуров принялся отпускать ей комплименты
помясистее, и она тоже оттаяла от своей утонченности, начала с руса-
лочьим смехом прижиматься к его плечу и доверительно делиться, сколько
конфликтов между мужчинами произвела ее красота (количеством этих конф-
ликтов измерялась ее ценность).
посвятил ей песню, заведующий лабораторией дал ей взаймы триста рублей и
умолял не возвращать (ему от нее ничего не нужно, с него довольно знать,
что она счастлива), законный супруг избил ее так, что она на два месяца
отправилась в больницу, а он на два года в тюрьму, но через пять лет
признался: "Физически у меня было много женщин...". Какие все же успехи
сделало просвещение, если даже Валечка подозревает о различии между фи-
зическим и психическим.
суррогатом Лиды известное поэтическое удовлетворение, хотя другая не те-
ряла насмешливой зоркости, и, самое странное, обе половины нисколько не
портили друг другу аппетита.
го чтобы выказывать восхищение даме, сдуру предлагал ей восхищаться его
великим страдающим сердцем.
словно брошенный кем-то окурок, в заводях ручья - равнодушного свидетеля
семейной трагедии - не по-нашему квакали, будто крякали, лягушки.
ти купаться, и Сабуров ощутил некое предвкушение: вид бутылок на столе
опьяняет не меньше, чем содержимое. За ними увязался только бородач. Се-
ятель и хранитель пыжился и раздувался, но Сабуров оставался юмористи-
чески-льстивым и сальным, а это человеческое тепло влечет куда сильнее,
чем ледяная грандиозность страждущей души, и Валечка прижималась к нему
уже на грани приятного неприличия и все более страстно перечисляла, ка-
кие мужчины дрались и убивали друг друга ради нее.
"доцент", "авиаконструктор", "заместитель директора" - и такая унылая
скука охватила его!..
лечкиной талии без особенной грубости. Отшутившись, Сабуров не полез в
воду - довольно того, что набрал песку в туфли, - и с ритмическими зами-
раниями сердца остался слушать мерное уханье волн, когда его спутники
жизнерадостно плюхнулись во тьму, сквозь которую виднелась только пена -
живое кружево, мерцающее над черной пустотой. Огни корабля висели в чер-
ноте, как некое причудливое созвездие. "Мы так еще и не сумели изгадить
все божии дары - вода все-таки плещется, галька рокочет... Но именно бо-
жий дар превратил меня в отверженца..."
растирать ее, скользкую, как рыба. Наткнувшись на мокрый лифчик, он
сдвинул его и со скукой продолжал массаж в локализованной форме (орга-
низм уныло отреагировал). Прижавшись к нему спиной, Валечка страстно
шепнула ему вполоборота: "Почитай мне стихи!" - и губы их слились в по-
целуе столь страстном, что Сабуров ощутил нехватку зуба в ее верхней че-
люсти. Просвещение шествует поистине семимильными шагами: даже Валечка
теперь знает, что перед совокуплением положено читать стихи. Что сделали
из берега морского гуляющие модницы и франты, хотел прочесть Сабуров, не
прекращая безрадостного массажа, но тут черным раскоряченным силуэтом
дядьки Черномора, отжимая бороду, возник из тьмы сеятель и хранитель.
Исчерпав все льстящие его самоупоению средства, он по-простому взвыл:
"Валюша, иди ко мне!" - и ухватил ее за руку, а она охотно подалась за
рукой, чтобы у них возникла борьба за ее тело. Но Сабуров нуждался лишь
в добровольных даяниях - он только успел вдогонку наблочить лифчик об-
ратно - он не нанимался работать на других.
вскрикнул он от боли, утратив последний суррогат своей Дульсинеи. Из-за
двухсаженной ограды прибрежной танцплощадки разносился сумбур вместо му-
зыки, у входа дежурила милиция и "Скорая помощь". Шурка ведь тоже сюда
таскается со своей дочерью ада... Дочь Ада и дочь Рая - каким незамысло-
ватым шутником в семейной сфере оказался Набыков, имевший одну приятную
черту: он не считал, что высокий чин свидетельствует о высоких даровани-
ях. Но увы - он не верил в само существование таланта и добродетели -
все кругом было одно дерьмо.
дочерей и мужа - умнейшего человека в набыковском семействе, а следова-
тельно, и в мире. Благородно упитанна, равно как и ее супруг: жизнь сре-
ди дерьма располагает к хорошему аппетиту. Дочь Ада - уменьшенная, но
бойкая копия матери. Шурка явно затронут ее смазливой мордочкой, а также
громкими именами, сыплющимися из ее милого ротика, не замечая, что она
похваливает гениев ("Ничего, можно читать, ничего, можно слушать"), как
владелец замка мог с одобрением швырнуть кошелек забредшему скомороху -
пускай он даже носит имя Вольфганг Амадей Моцарт. Тем не менее Шурка об-
завелся расческой, которой принимался раздирать свою буйную шевелюру пе-
Андреев Николай
Самойлова Елена
Бажанов Олег
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Посняков Андрей