ным "Мы" субтропического ливня. Тут и мухи были нечеловеческого размера
- от их ударов дребезжали стекла.
выбравшегося сдуру на середину комнатенки гигантского паука, а потом
поспешил доглядеть за садом: он уже говорил "у нас в саду" и утоми-
тельно, по-хозяйски разглагольствовал о видах на урожай и борьбе с вре-
дителями. Но тут разразился скандал. Шурка, воодушевленный чувством хо-
зяина, вынес Аде две пригоршни черешни, уверенный, что уж столько-то он
заработал. Однако владелица сада со скрипучим торжеством отчитала Шурку
при заинтересованном внимании всего двора, - он, вопреки обыкновению,
даже не таращил глаз и не дерзил - из-за загара не бледный, а какой-то
пергаментный.
дагогически одобрил: молодец, мол, не унизился до гавканья. Шурка со
сдержанным достоинством возразил, что базарят только понтари да малолет-
ки, а он поступит как серьезный человек: сегодня же раздобудет пилу и
ночью спилит всю черешню. Бабка это вполне заслужила, но Сабуров завел
ханжескую тягомотину: пожилой, мол, человек, привыкла вечно опасаться за
завтрашний день - ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду...
и большей серьезностью, и когда они наконец получили свою пригорелую ка-
шу на свернувшемся молоке, нафаршированную зародышами творога, на его
физиономии выразилось самое настоящее сочувствие:
извиниться?
кто-то подучивает - как будто не они же и выращивают все ученья, абсолю-
тизирующие вражду..."
читывать...")
том негодуем: какие они циничные!"
ладонь.
ет, "все позволено".
шаях на неопрятном загаре, рожей и статью типичный приблатненный подрос-
ток сабуровского детства, недокормленный витаминами и любовью, в ре-
зультате чего его было и не за что любить, и, может быть, именно поэтому
с его черной кооперативной майки взывала умоляющая надпись: "Kiss me!".
Личность нагло вгляделась в Шурку и с похабной ухмылочкой поинтересова-
лась:
после вчерашнего?
и Сабуров покосился назад, не собирается ли этот ублюдок запустить
чем-нибудь им в спину, однако тот уже брел восвояси. На его стриженом
наголо затылке завитком пламени подрагивал переехавший к самой шее осе-
ледец. Зад испакощенных школьных штанов был украшен фирменной джинсовой
нашлепкой. Шурка же оглядывался только на оджинсованных девиц и, окинув
их самую интересную часть взглядом знатока, выносил приговор: "Вранглер.
Монтана лучше". Элитарный осел - даже в таком случайном и кривом рыжем
зеркале хочет отразиться достойным образом. "А я-то далеко ли ушел? Но и
мне, кроме Сидоровых, не в ком больше отпечатать свою личность, каждый
новый поклон чину, а не таланту - новый приговор моему волоконцу".
ради себя (управляясь извне), Сабуров повеселел, умиляясь, на Натальин
манер, встречным кошкам с котятами или курам с цыплятами, а подсозна-
тельно - в животном образе - собой и Шуркой. Шурка тоже не пропускал ни
одной божьей твари:
кодиловой кожи. Баранов стригут - это ладно: ну, походит лысый. Но уби-
вать!..
как на заплаканной немытой физиономии. Жарища и пылища - сущие пустяки,
когда управляешься извне. Но скоро им преградила путь элегантная сетча-
тая ограда "Дом отдыха". "Махнем?" Как, с сабуровской лысиной и траги-
ческим изможденным профилем?.. "Хм, профессор!" Сабуров заколебался;
кличка "академик" окончательно сломила его: он, преувеличенно кряхтя,
перебрался за этим проворным чертенком и оказался в тенистом раю, где
плиточные дорожки и чужеземного вида светящиеся белизной коттеджики были
чисты от любых заплаканностей: судя по лицам прогуливающихся, среди
здешней ботанической роскоши древу познания места не нашлось. Зато кан-
целярии - впервые на сабуровском веку - было отведено самое скромное, а
не самое роскошное здание. "Заказанные билеты можно получить..." -
скромно приглашал корректный плакатик.
дыми холеными гуриями из руководящих амазонок. Дух, как доказала передо-
вая наука, растет из сосисок, но увы - он рождался лишь из человеческого
общения и преемственности (общения с умершими). Дух из паюсной икры,
равно как и Дух из пригорелой каши, диктовал своим подданным все ту же
зависть к тем, кто устроился еще лучше - за границей, например, - все ту
же бесконечную преданность собственным кишкам. Благоговение на лицах
встретилось только на физкультурной площадке, где отбивались поклоны
здоровью. "Вдыхайте аромат цветов", - вкрадчиво командовала англизиро-
ванная инструкторша, и ей отвечал звонкий сип, словно надували сотню ре-
зиновых матрацев. Одна номенклатурная гурия с набожным выражением подс-
тавляла трепещущие телеса искусственному водопаду, не замечая в благо-
честивом экстазе, что теряет трусы, уступающие напору целебных струй.
вдыхая аромат цветов. Друг за другом вышли к обрывчику. "Мы идем
гуськом?" - оглянулся Шурка. Раньше он думал, что гуськом - это в разва-
лочку: "Бобовский вышел из класса гуськом". И тут же не позволил Сабуро-
ву пройти под телеграфной буквой "А": "Плохая примета. В ментуру зале-
тишь".
потливостью возился с костерком возле палатки заросший по плечи тщедуш-
ный субъект в едва голубых джинсах, панцирных от многочисленных запла-
ток.
с природой... Как на Верхней Мае...
ропеченая девица (разумеется, в расширительном понимании этого слова) в
узеньких кокетливых трусиках, через край которых вспучивалось угловатое,
трескающееся по швам пузо, тоже голубеющее на особо обтянутых местах, а
за палаткой открылась совершенно голая гурия, раскинувшаяся на гальке во
всей своей рыжей кучерявой красе. Шуркины щеки из-за затылка засветились
алым - "Неужели и на Верхней Мае такие же?.."
жинивших и скользивших, как шелк по шелку. Из-за деревьев Утюг открылся
внезапно - желтый бастион, изрытый ложбинами, впадинами, уступами, - и
Сабуров снова ощутил прилив бодрости: донкихотство поступка, друг мой
Санчо, неизмеримо приятнее, чем донкихотство мысли! Когда видишь не
дальше метра перед собой, каждый уступ представляется последним и реши-
тельным. Намешать водки с перцем! Уничтожить частную собственность!
Уничтожить государственную собственность! Все должно делаться по прика-
зу! Все должно делаться по заказу! Это не мельницы, мой верный Санчо, а
чудовищные великаны, и я намерен перебить их всех до единого!
тал без умолку:
ард миллиардов миллиардов?
впервые мелькнуло сомнение, является ли очередной уступ последним и ре-
шительным, но он вдруг почувствовал едкость пота, удушливость пыли, а
главное - полсотни метров за спиной: кое-где будет почти невозможно
спуститься, шаря внизу слепыми ногами, словно копыта, лишенными цепких
пальцев. Шуркина болтовня тоже сделалась неуместной и раздражающей.
сидел сушеный кузнечик. А мы, когда маленькие были, ели жареных кузнечи-
ков - задние ноги. Во дураки были, да?
имеешь, куда он тебя заведет! Наконец настал миг, когда двинуться было
уже некуда - начались метания в предсмертной агонии. Сабуров, стараясь
снизу поддерживать Шурку, хотя это часто было невозможно, сползал, не
щадя живота своего, уже с отчаянным риском, чтобы только скорее узнать,
чем это кончится. Руки у него тряслись, что значительно увеличивало
опасность. Дон Кишот Ламанхский, переводили встарь... Взмахнув крылом,
мельница сбросила идальго на землю... Проклятое безумство храбрых...
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Контровский Владимир