сдачи государству. В хорошие времена на одну крепкую рабочую силу за год
получали по мешку зерна (обычно рожь), по пуду гороха, литра по два ме-
ду, по стольку же растительного масла и круга по три-четыре жмыха. И
все. Чтобы выжить, многие браконьерствовали, варили самогон и валяли ва-
ленки. Все это жестоко преследовалось, но люди конспирировались, живя по
принципу "авось не засекукт".
вспоминает свое далекое детство и думает: "Неужели это все
было? Неужели это было так?.." На месте вспоминается многое,
чего не вспомнил бы в другой обстановке, встают перед глазами
картины босоногого прошлого.
в которой сначала жил пожилой мужик с женой, больной
туберкулезом. По имени-отчеству он был Василием Кузьмичем, но
звали его по бесталанности и бедности "ни Кузя, ни Вася" или
просто "Кузюка". На правой кисти у него не было среднего
пальца. Это обстоятельство маленького Колю очень пугало. В доме
деда и вообще в селе он видел многих, возвратившихся с фронта
безногих и безруких, подражал им. Пробовал скрутить "козью
ножку" одной рукой, как это делал знакомый однорукий мужик.
Хромых видел с костылями, палками, на протезах, с подоткнутой
штаниной, на каталке (без обоих ног). Когда Кольку спрашивали,
кем он хочет быть, то в отличие от других ребят, желающих стать
трактористами, летчиками, моряками, он говорил под дружный
хохот взрослых:
кисть без пальца боялся панически. Бывало, увяжется за бабкой с
матерью в город, а там и без него хлопотно... Прогоняют пацана,
упрашивают, грозят наказанием - не действует. Бежит он за ними
и канючит, размазывая слезы и сопли... Но вот женщины уже
проходят Кузюкину избушку. Колька продолжает идти за ними, но с
большой опаской. Стоит выйти Кузюке из домика на дорогу и
протянуть к нему свою руку без пальца с грозным вопросом:
капризничать и стремглав убегал назад, домой, не смея даже
оглянуться на страшного Кузюку. Наверное у него Кузюка со
своими пальцами ассоциировался с детской пугалкой "коза-коза".
малюсенькая, худюсенькая старушка, которую редко кто знал по
имени. Иногда ее называли Дашухой Ильичевой, но в основном все
ее звали Похлебкой. Жила она сначала одна-одинешенька. Хоть в
годах (шел ей седьмой десяток), работала в колхозе, ковырялась
на своем огородике. Вскоре приехал ее сын Ванюшка, который
после армии работал где-то на стороне, немного подкопил деньжат
и вернулся в родное село. Но в колхоз не пошел, устроился на
чугунолитейный завод, зарабатывать деньги. Как мог,
отремонтировал домик. Купил себе мотоцикл к восхищению всех
мальчишек села, так как это был единственный мотоцикл на все
село. А мать к этому времени уже в колхозе не работала по
старости. Колхозное руководство было в глубокой обиде, что Иван
не пошел в колхоз, и отрезало у старухи землю. Долго пришлось
бедняжке хлопотать, обивать пороги разных инстанций, пока не
разрешили ей пользоваться небольшим, соток шесть, участочком
возле дома. Безграмотная, она в молодости была одной из
активисток по организации комбедов, а затем колхозов,
агитировала за новую жизнь, которая со временем становилась все
хуже и хуже. К старости заметно потупела и служила объектом
беззлобных насмешек для односельчан. И прозвище-то дали -
Похлебка - не от хорошей жизни.
бане у Николая Ивановича. А баня, надо сказать, была у него
шикарная.
соседей ходили попариться в его баню. В этот день, а было это
перед пасхой, в чистый четверг, у Николая Ивановича попарились
старики Халяпины: дед Максим Зиновев с женой; попарились и
вымылись сами хозяева: дед с внуком да бабушка Варя с Валей,
дедушкиной племянницей, жившей тогда у них и нянчившей
маленького Кольку. Не мылась только дочь их, Колькина мать. Она
себя неважно чувствовала и лежала в постели с полугодовалой
Юлькой. Пару было еще много. Похлебка парилась после хозяев.
Примерно через полтора часа пребывания в бане она постучала в
окно и поблагодарила за баньку. Ее в ответ поздравили с легким
паром, и пошла она к своему дому. Валя, выглянувшая в окно,
заметила, что Похлебка-то вроде вместо платка укутала голову
байковым одеялом. Сбегала в баню - точно: платок ее висел на
гвоздике в предбаннике, а одеяла не было. Ну, что ж, бывает.
Такому в Юсово не удивлялись. Попариться люди любили,
случалось, и запаривались. Кстати, потом Халяпины рассказывали,
что ушли после бани домой, перепутав одежду. Максим напялил
женскую рубаху вместо кальсон, а жена долго не могла вместо
рубашки надеть мужнины исподники, все рукава оказывались
длиннющими, а сама рубашка - короткой.
лежал на кровати, где он обычно ночевал с дедом, дед в новых
белоснежных кальсонах и рубахе сидел на краешке крловати и
читал газету. В противоположном углу избы стояла другая
кровать, где спала маленькая Юлька с матерью. Валя и бабушка
приспевались у печки, готовились к празднику. На зады выходило
маленькое окошечко, в которое Валя заметила быстро идущего
человека.
сказала она с удивлением. Время было позднее. "Чесать" вроде
было некому, тем более со стороны огородов, за которыми был
луг, весь в весенних проталинах и лужах.
в которое стучала Похлебка, когда благодарила за баню) раздался
сильный отрывистый стук и послышался довольно грубый голос:
целые семьи.
что-либо увидеть через окно, но на улице было темно. Бабушка,
поборов страх, вышла на улицу, и сразу оттуда раздались ее
всхлипывающие крики. Валя выскочила следом за ней... Уже
доносятся рыдания и всхлипы сразу двоих...
Праздник на носу, а тут - на тебе: убийство...
выскочил в сенцы. На какое-то время всхлипывания и рыдания
прекратились... Послышался какой-то говор... Затем в избу вошел
хозяин, раздраженно бросил топор к печке, и ни слова не говоря,
сел на кровать, снова раскрыв газету. Колька с испугом наблюдал
за происходящим. Мать была в полуобморочном состоянии. Вслед за
дедом в избу ввалились бабка и Валентина. Они держались за
животы и неудержимо хохотали, сотрясаясь всем телом. Кольке
врезалось в память: льет бабушка его матери на грудь холодную
воду из ковшика, а рука трясется от смеха. Действительно: и
смех, и грех. Виновницей происшествия оказалась Дашуха
Похлебка. Она заблудилась и пошла не к своему дому, а правее, к
речке; увидев воду, взяла еще правее: снова вода. Так она и
ходила по юсовскому лугу, пока не увидела огонек окошечка
пятистенки Николая Ивановича. На этот огонек она и пошла. Когда
вышла хозяйка и, увидев Похлебку в байковом одеяле, разразилась
смехом, та не могла ничего понять и все твердила:
Юсово,
бане парилась, а домой не попасть. Куды ни сунусь - вода. Куды
я хоть попала-то? Не в Кривополянье?..
увидела перед собой молодую девку, тем более, что вышедшая
первой баба ее не слушает, а ржет, как глупая. Но не смогла
удержаться от смеха и молодая. Обе хохотали от души: весь вид
потерпевшей способствовал этому. Она недоуменно обращалась к
ним со своей бедой, что еще больше смешило женщин. Их
придыхания и были приняты в избе за рыдания и всхлипывания.
заблудилась. Куды ни сунусь - вода. Я - Дашуха Ильичева... У
Николая Ивановича в бане... - Тут она вдруг осеклась. Два
глаза сверкнули на деда из-под байкового одеяла...
обескураженная, постояла, постояла и, будто бы сразу придя в
себя, спокойно пошла по направлению к своему дому, до которого
и было-то всего метров четыреста.
Русанов Владислав
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Сертаков Виталий