-- Сожалею, что вы пропустили кремонский автобус."
невезучий друг в это "по крайности", -- с вашей женой все в порядке,
надеюсь?
из логова. Пнин пошел с саквояжем в руке, но был окликнут. Теперь карандаш
торчал поперек улицы.
едут в Кремону. Скажите им, что вы от Боба Горна. Они вас возьмут.
3
кажется, что нас надувают. Беда происходит всегда. В деяньях рока нет места
браку. Лавина, остановившаяся по пути вниз в нескольких футах над
съежившейся деревушкой, поступает и неестественно, и неэтично. Если бы я
читал об этом кротком пожилом господине, а не писал о нем, я предпочел бы,
чтобы он, достигнув Кремоны, обнаружил, что лекция назначена не на эту
пятницу, а на следующую. В действительности, однако ж, он не только
благополучно доехал, но и успел отобедать: фруктовый коктейль на затравку,
мятное желе к неопределимой принадлежности мясу, шоколадный сироп и
ванильное мороженое. И вскоре за тем, переевший сладкого, облаченный в
черный костюм и успевший пожонглировать тройкой рукописей, которые он в
итоге все впихнул в пиджак, чтобы среди прочих оказалась и нужная (одолевая
тем самым несчастный случай математической необходимостью), Пнин уже сидел
на стуле близ кафедры, стоя за которой, Джудит Клайд -- блондинка без
возраста, в искусственных аквамариновых шелках, с большими плоскими щеками в
красивых леденцово-розовых пятнах и с яркими глазами, купавшимися за пенсне
без оправы в безумной синеве, представляла докладчика:
уже третья наша пятница: в прошлый раз, как вы помните, мы с наслаждением
слушали рассказ профессора Мура о сельском хозяйстве Китая. Сегодня здесь с
нами, я горда сообщить вам об этом, уроженец России, а ныне гражданин нашей
страны, профессор, -- теперь, боюсь, я добралась до самого трудного, --
профессор Пан-нин. Надеюсь, я правильно это произнесла. Он, разумеется, вряд
ли нуждается в том, чтобы его представляли, и все мы счастливы, что он здесь
с нами. У нас впереди долгий вечер, долгий и поучительный, и я уверена, что
всем вам захочется задать ему разные вопросы. Кстати, его отец, как мне
рассказывали, был домашним доктором Достоевского, кроме того, он много
путешествовал по обе стороны железного занавеса. Поэтому я не стану больше
отнимать у вас драгоценное время и только добавлю несколько слов о нашей
следующей пятничной лекции из этой программы. Я уверена, что все вы с
огромной радостью узнаете, что мы припасли для вас чудесный сюрприз. Наш
следующий лектор -- это выдающийся поэт и прозаик мисс Линда Лейсфильд. Все
мы знаем, что она написала стихи, рассказы и прозу. Мисс Лейсфильд родилась
в Нью-Йорке. Ее предки с обеих сторон сражались в рядах бойцов Революционной
Войны -- тоже с обеих сторон. Свое первое стихотворение она сочинила еще
студенткой. Многие ее стихи -- по крайней мере три из них -- опубликованы в
антологии "Отклики. Сто лирических стихотворений американских женщин о
любви". В 1932 году она получила премию, присуждаемую...
его зачарованное внимание. Ее хватило всего на несколько ударов сердца с
добавочной систолой здесь и там -- последнее, безвредное эхо, -- она
растворилась в скудной реальности, когда почтенная хозяйка вечера пригласила
его за кафедру; но пока видение длилось, каким оно было ясным! В середине
первого ряда он увидел одну из своих прибалтийских теток в жемчугах,
кружевах и накладных белокурых буклях, надеваемых ею на все выступления
знаменитого, хоть и бездарного актера Ходотова, которого она издалека
обожала, пока не сошла с ума окончательно. Подле нее сидела и обмахивалась
программкой, застенчиво улыбаясь, клоня гладкую темную головку и сияя Пнину
нежным карим взором из-под бархатистых бровей, его мертвая возлюбленная.
Убитые, забытые, неотмщенные, неподвластные тлению, бессмертные сидели его
старинные друзья, расточившись по смутному залу среди людей совсем недавних,
вроде мисс Клайд, скромно вернувшейся в первый ряд. Ваня Бедняшкин,
расстрелянный красными в Одессе в 1919-м за то, что отец его был либералом,
весело помахал бывшему однокашнику рукой из заднего ряда. И усевшиеся
понеприметней, доктор Павел Пнин и его взволнованная жена, оба немного
размытые, но в целом прекрасно оправившиеся от темного их распада, смотрели
на сына с такой же всепоглощающей любовью и гордостью, с какой смотрели в
тот вечер 1912 года, когда на школьном празднике в честь столетия победы над
Наполеоном он (мальчик в очках, такой одинокий на сцене) читал стихотворение
Пушкина.
истории, автор книги "Россия пробуждается" (1922), перегнувшись через
одного-двух соседей по креслам, похвалила мисс Клайд за ее речь, а из-за
спины этой дамы другая мерцающая старушка застилала ей взор парой иссохших,
беззвучно хлопающих рук.
* Глава вторая *
1
самом разгаре.
популярным курсом была "Философия жеста", и его жена Джоан (Пенделтон,
выпуск 1930-го) недавно расстались с дочерью, лучшей студенткой отца: на
предпоследнем курсе Изабель вышла замуж за выпускника Вайнделла, получившего
в далеком западном штате место инженера.
просторной оконницей городок Вайнделл -- белые тона, черный узор ветвей --
выступал (как на детском рисунке -- в примитивной, лишенной воздушной
глубины перспективе) на сланцево-сером фоне холмов; всюду лежал нарядный
иней; сияли лаковые плоскости запаркованных автомобилей; старый, похожий на
цилиндрического кабанчика, скотч-терьер миссис Дингуолл отправился в свой
обычный обход -- вверх по Уоррен-стрит, вниз по Спелман-авеню и обратно; но
ни дружеское участие соседей, ни красота ландшафта, ни переливчатый звон не
делали это время года приятней: через две недели, с неохотой помедлив,
учебный год вступал в свою самую суровую пору -- в весенний семестр, и
Клементсы чувствовали себя подавленно и одиноко в их милом, продуваемом
сквозняками, старом доме, который, казалось, свисал с них ныне, будто
дряблая кожа и просторный костюм какого-то дурня, ни с того ни с сего
сбросившего треть своего веса. Все-таки Изабель еще так молода и рассеянна,
и они ничего по сути не знают о родне ее мужа, они и видели-то лишь
свадебный комплект марципановых лиц в снятом для торжества зале с воздушной
новобрачной, совсем беспомощной без очков.
деятельный сотрудник музыкального отделения, все еще в полную силу звенели в
ангельском небе, а над скудным завтраком из лимонов и апельсинов Лоренс,
светловолосый, лысеватый, нездорово полный, поносил главу французского
отделения, одного из тех, кого Джоан пригласила к ним сегодня на встречу с
профессором Энтвислом из Голдвинского университета.
Блоренджа? Вот уж мумия, зануда, оштукатуренный столп просвещения!
свои слова и свою привязанность. "Вульгарная старая злыдня!" -- воскликнул
Лоренс. "Трогательная старая злыдня", -- тихо возразила Джоан, и именно в
этот миг доктор Треблер звонить перестал, а телефон -- начал.
разговора пока еще сильно отстает от умения писателей передать беседу,
ведомую из комнаты в комнату или из окошка в окошко над грустной узенькой
улочкой древнего города, где так драгоценна вода и ослы так несчастны, где
торгуют коврами, и всюду, куда ни глянь, минареты и иностранцы, и дыни, и
трепетное утреннее эхо. Когда Джоан проворной машистой поступью достигла
настырного аппарата прежде, чем тот умолк, и произнесла "хэлло" (заводя
брови и поводя глазами), ей ответила гулкая тишина; все, что она смогла
разобрать, -- это был звук дыхания, привольный и ровный; немного погодя
голос воздыхателя сказал с забавным иностранным акцентом: "Один момент,
извините меня", -- сказал словно бы между делом, и опять заслышались вдохи и
выдохи и, чуть ли не хмыканье с гмыканьем, а может быть и легкие стоны,
сопровождаемые похрустываньем -- как будто от торопливо листаемых страниц.
продолжала она, перемахнув на кухню и обращаясь к мужу, который уже
подобрался к бекону, приготовленному ею для себя, -- ты же не станешь
отрицать, что Джек Кокерелл считает Блоренджа первоклассным администратором.
дальше будешь пренебрегать всем, что Джордж... (Доктор О. Дж. Хэлм, их
домашний врач.)
Русанов Владислав
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Эриксон Стивен
Марко Джон