Милорад Павич.
Внутренняя сторона ветра
филолог, историк. Рано выучил французский, английский, немецкий и русский.
Свой первый рассказ опубликовал по-французски, а в 1947 году издал сербскую
вариацию на тему пушкинской "Полтавы". В 1949--1953 годах учился на
философском факультете, с 1954 года работал в газетах, писал о сербской
поэзии, переводил стихи с французского и немецкого, служил в армии,
переложил на сербский "Евгения Онегина". Автор научных монографий,
нескольких поэтических и прозаических сборников ("Железный занавес". 1973;
"Кони Святого Марка", 1976: "Русская борзая", 1979: "Новые белградские
рассказы", 1981). четырех романов ("Хазарский словарь", 1984; "Пейзаж,
нарисованный чаем". 1988; "Внутренняя сторона ветра". 1991: "Последняя
любовь в Константинополе". 1994), а также пьесы ("Вечность и еще один день",
1993). Роман "Хазарский словарь" стал мировым бестселлером. С "серьезной"
литературой такое случается не столь часто. Произведения переведены более
чем на сорок языков. По-русски выходили рассказы в сборнике "Набросок
сценария со счастливым концом" (М., 1984), романы "Хазарский словарь"
("Иностранная литература", 1991, No3) и "Пейзаж, нарисованный чаем"
("Согласие", 1991, No6--7). пьеса "Вечность и еще один день" ("Иностранная
литература". 1995. No7).
наук и искусств.
ЛЕАНДР
чего-то, что, возможно, было еще сильнее, крупнее и красивее его. Итак, он
был волшебной половиной чего-то величественного и непостижимого. А она была
совершенным целым. Небольшим, неопределившимся, не очень сильным или
гармоничным целым, но целым.
1
реальности не так, как себе его представляешь, -- говорил отец Леандру.
знал грамоты, но был красив. Леандром его пока никто не называл, это пришло
позже, а мать заплела его волосы, как плетут голландское кружево, чтобы в
дороге не нужно было причесываться. Провожая его, отец сказал:
сабли погибнет.
отца Леанд-ра, из поколения в поколение были строителями, кузнецами и
пасечниками. Чихоричи осели на Дунае под Белградом, переселившись из
Герцеговины, из того края, где пению в церкви учат раньше, чем азбуке, и
откуда воды стекают в два разных моря: с одного ската крыши дождь сливается
на запад -- в Неретву и затем в Адриатику, а с другого на восток -- через
Дрину в Саву и Дунай и попадает в Черное море. Только отец Леандра пошел не
в свою породу -- о том, чтобы строить, не хотел и слышать.
теперь понастроили, себя не помню и, только выйдя на берег Дуная, где щука
глупее всего в феврале, понимаю, где я и кто я.
занимается их отец, чем кормится их семья. Он говорил им только, что живет
благодаря воде и смерти, потому что живут всегда благодаря смерти. И
действительно, отец Леандра приходил домой поздно, весь мокрый, то с Дуная,
то с Савы, что всегда нетрудно было определить, ведь каждая река пахнет
по-своему. И всегда в полночь, все еще мокрый, чихал десять раз, как будто
считал.
учился на примере деда и дядьев строительному делу, продолжая семейное
ремесло. Он был хорошим плотником и каменотесом, особенно по мрамору,
помогал при похоронах икон, а кроме того, у него был врожденный дар легко и
быстро украсить картинками пчелиный улей или поймать рой пчел. Если в те
времена, когда они еще жили в Герцеговине, случалось, что в жару во время
летнего поста нужно было идти на реку, находившуюся на расстоянии двадцати
ружейных выстрелов, всегда посылали Леандра, и только ему удавалось наловить
рыбы, выпотрошить ее, набить крапивой и принести домой, пока она не
протухла. Позже, во время одного из своих путешествий, он увидел и навсегда
запомнил, как в знак памяти о деспоте Джурдже Бранковиче привозили на Авалу
хлеб, замешенный на дунайской воде и освященный в смедеревском храме
Пресвятой Богородицы. Весь путь от Дуная до Авалы был разделен на этапы
между верховыми гонцами, которые, передавая хлеб из рук в руки, доставляли
его так быстро, что он еще теплым достигал застолья деспотов на горе, где
его ломали на куски и делили между присутствовавшими вместе с солью, добытой
под Жрновом.
-- но нам для работы дается необыкновенный мрамор: часы, дни и годы; а сон и
вино -- это раствор.
каждый строит из часов свой дом, каждый из времени сколачивает свой улей и
собирает свой мед, время мы носим в мехах, чтобы раздувать им огонь. Как в
кошельке перемешаны медяки и золотые дукаты, как перемешаны на лугу белые и
черные овцы, так и у нас для строительства есть перемешанные куски белого и
черного мрамора. Плохо тому, у кого в кошельке за медяками не видать
золотых, и тому, кто за ночами не видит дней. Такому придется строить в
непогоду да в невзгоду...
удивлением замечал, что отец съедает ложку бобов за то время, пока сам он
отправляет в рот три. В их семье каждому полагалось заранее определенное
количество еды, и никто никогда не нарушал заведенного порядка, просто
Леандр съедал столько же, сколько и другие, в три раза быстрее. Мало-помалу
он стал замечать и то, что одни животные едят быстрее, другие медленнее,
быстрее или медленнее передвигаются. Так он начал различать в окружавшем его
мире два разных ритма жизни, два разных биения пульса крови или соков в
растениях, две разновидности существ, загнанных в рамки одних и тех же дней
и ночей, которые одинаково длятся для всех, -- но одним их не хватает, а
другим достается в изобилии. И помимо своей воли чувствовал несовместимость
с людьми, животными или растениями, у которых ритм биения пульса был другим.
Он слушал птиц и выделял среди них тех, у которых был его ритм пения.
Однажды утром, ожидая своей очереди вслед за отцом напиться воды из кувшина
и отсчитывая его глотки, он понял, что пришло время покинуть отчий дом. Он
вдруг понял, что отец уже дал ему и его братьям столько любви и умения, что
ему, Ле-андру, хватит до конца дней, чтобы согреваться и питаться этим, и он
не сможет дальше накапливать эту любовь, потому что она охватывает, как уже
сейчас очевидно, и то время, когда самого Леандра (предмета и потребителя
этой любви) уже не будет среди живых, -- любовь отца, таким образом,
окажется пущенной на ветер, бессмысленно перекрыв то расстояние, которое
отделяло ее от точки приложения.
слушатели, довольные его игрой на праздниках, бросали внутрь инструмента
медные монеты. В то время на савской пристани жили четыре старых возчика,
тоже занимавшиеся торговлей и известные игрой на цимбалах. Случилось так,
что один из них в дороге разболелся, и квартет остался без четвертого
инструмента. Как раз в то утро, когда отец Чихорич решил начать учить сына
письму и показывал ему первую греческую букву -- О, -- с которой начинается
слово "Теотокос" (Богородица), в дверь постучался гость. Не успел Леандр
впервые в жизни взять в руки перо, как в дом вошел самый старый из возчиков,
снял со стены цимбалу и, подержав в руке, прикинул, сколько она может
весить. Видимо, вес инструмента, наполненного монетами, оказался хорошей
рекомендацией. Возчик упросил отца Леандра одолжить ему сына вместо
четвертого музыканта на такой срок, который нужен для поездки в
Константинополь. Сам Леандр согласился без раздумий, так что его обучение
письму закончилось, не успев начаться, на первой букве. Тем временем старый
возчик, приходивший к отцу Леандра, и сам заболел, так что пришлось ради
сохранения квартета взять в дорогу товарища Леандра, парня с герцеговинской
границы по имени Диомидий Суббота.
ведущей из Белграда, через Салоники до царского города. Они видели
Геллеспонт, прошли через Сеет и Абидос и спустя два года вернулись обратно
домой, потеряв, правда, по пути еще одного из двух старых возчиков,
погибшего странным образом. Он приказал верблюду лечь на землю, чтобы,
спрятавшись за ним, сходить по нужде, но, пока мочился, верблюд повалился на
бок и придавил старика насмерть. На следующий год, перед новой поездкой в
Константинополь, музыканты нашли ему замену, но в день отправления каравана