Чтение 19–й страницы книги ~Котлован~

сиротства.

-- Мертвые не шумят,-- сказал Вощев мужику.

-- Не буду,-- согласно ответил лежачий и замер, счастливый,
что угодил власти.

-- Остывает,-- пощупал Вощев шею мужика.

-- Туши лампаду,-- сказал Чиклин.-- Над ним огонь горит, а
он глаза зажмурил -- вот где никакой скупости на революцию.

Вышедши на свежий воздух, Чиклин и Вощев встретили
активиста -- он шел в избу-читальню по делам культурной
революции. После того он обязан был еще обойти всех средних
единоличников, оставшихся без колхоза, чтобы убедить их в
неразумности огороженного дворового капитализма.

В избе-читальне стояли заранее организованные колхозные
женщины и девушки.

-- Здравствуй, товарищ актив!-- сказали они все сразу.

-- Привет кадру!-- ответил задумчиво активист и постоял в
молчаливом соображении.-- А теперь мы повторим букву "а",
слушайте мои сообщения и пишите...

Женщины прилегли к полу, потому что вся изба-читальня была
порожняя, и стали писать кусками штукатурки на досках. Чиклин и
Вощев тоже сели вниз, желая укрепить свое знание в азбуке.

-- Какие слова начинаются на "а"?-- спросил активист.

Одна счастливая девушка привстала на колени и ответила со
всей быстротой и бодростью своего разума:

-- Авангард, актив, аллилуйщик, аванс, архилевый,
антифашист! Твердый знак везде нужен, а архилевому не надо!

-- Правильно, Макаровна,-- оценил активист.-- Пишите
систематично эти слова.

Женщины и девушки прилежно прилегли к полу и начали
настойчиво рисовать буквы, пользуясь корябающей штукатуркой.
Активист тем временем засмотрелся в окно, размышляя о каком-то
дальнейшем пути или, может быть, томясь от своей одинокой
сознательности.

-- Зачем они твердый знак пишут?-- сказал Вощев.

Активист оглянулся.

-- Потому что из слов обозначаются линии и лозунги и
твердый знак нам полезней мягкого. Это мягкий нужно отменить, а
твердый нам неизбежен: он делает жесткость и четкость
формулировок. Всем понятно?

-- Всем,-- сказали все.

-- Пишите далее понятия на "б". Говори, Макаровна!

Макаровна приподнялась и с доверчивостью перед наукой
заговорила:

-- Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель,
колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки
ставить на бугре и большевике и еще на конце колхоза, а там
везде мягкие места!

-- Бюрократизм забыла,-- определил активист.-- Ну, пишите.
А ты, Макаровна, сбегай мне в церковь -- трубку прикури...

-- Давай я схожу,-- сказал Чиклин.-- Не отрывай народ от
ума.

Активист втолок в трубку лопушиные крошки, и Чиклин пошел
зажигать ее от огня. Церковь стояла на краю деревни, а за ней
уж начиналась пустынность осени и вечное примиренчество
природы. Чиклин поглядел на эту нищую тишину, на дальние
лозины, стынущие в глинистом поле, но ничем пока не мог
возразить.

Близ церкви росла старая забвенная трава и не было тропинок
или прочих человеческих проходных следов -- значит, люди давно
не молились в храме. Чиклин прошел к церкви по гуще лебеды и
лопухов, а затем вступил на паперть. Никого не было в
прохладном притворе, только воробей, сжавшись, жил в углу; но и
он не испугался Чиклина, а лишь молча поглядел на человека,
собираясь, видно, вскоре умереть в темноте осени.

В храме горели многие свечи; свет молчаливого, печального
воска освещал всю внутренность помещения до самого подспудья
купола, и чистоплотные лица святых с выражением равнодушия
глядели в мертвый воздух, как жители того, спокойного света,--
но храм был пуст.

Чиклин раскурил трубку от ближней свечи и увидел, что
впереди на амвоне еще кто-то курит. Так и было -- на ступени
амвона сидел человек и курил. Чиклин подошел к нему.

-- От товарища активиста пришли?-- спросил курящий.

-- А тебе что?

-- Все равно я по трубке вижу.

-- А ты кто?

-- Я был поп, а теперь отмежевался от своей души и острижен
под фокстрот. Ты погляди!

Поп снял шапку и показал Чиклину голову, обработанную, как
на девушке.

-- Ничего ведь?.. Да все равно мне не верят, говорят, я
тайно верю и явный стервец для бедноты. Приходится стаж
зарабатывать, чтоб в кружок безбожия приняли.

-- Чем же ты его зарабатываешь, поганый такой?-- спросил
Чиклин.

Поп сложил горечь себе в сердце и охотно ответил:

-- А я свечки народу продаю -- ты видишь, вся зала горит!
Средства же скопляются в кружку и идут активисту для трактора.

-- Не бреши: где же тут богомольный народ?

-- Народу тут быть не может,-- сообщил поп.-- Народ только
свечку покупает и ставит ее Богу, как сироту, вместо своей
молитвы, а сам сейчас же скрывается вон.

Чиклин яростно вздохнул и спросил еще:

-- А отчего ж народ не крестится здесь, сволочь ты такая?

Поп встал перед ним на ноги для уважения, собираясь с
точностью сообщить.

-- Креститься, товарищ, не допускается: того я записываю
скорописью в поминальный листок...

-- Говори скорей и дальше!-- указал Чиклин.

-- А я не прекращаю своего слова, товарищ бригадный, только
я темпом слаб, уж вы стерпите меня... А те листки с
обозначением человека, осенившего себя рукодействующим крестом,
либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо
совершившего другой акт почитания подкулацких святителей, те
листки я каждую полуночь лично сопровождаю к товарищу
активисту.

-- Подойди ко мне вплоть,-- сказал Чиклин.

Поп готовно опустился с порожек амвона.

-- Зажмурься, паскудный.

Поп закрыл глаза и выразил на лице умильную любезность.
Чиклин, не колебнувшись корпусом, сделал попу сознательный удар
в скуло. Поп открыл глаза и снова зажмурил их, но упасть не
мог, чтобы не давать Чиклину понятия о своем неподчинении.

-- Хочешь жить?-- спросил Чиклин.

-- Мне, товарищ, жить бесполезно,-- разумно ответил поп.--
Я не чувствую больше прелести творения -- я остался без Бога, а
Бог без человека...

Сказав последние слова, поп склонился на землю и стал
молиться своему ангелу-хранителю, касаясь пола фокстротной
головой.

В деревне раздался долгий свисток, и после него заржали.

Поп остановил молящуюся руку и сообразил значение сигнала.

-- Собрание учредителей,-- сказал он со смирением.

Чиклин вышел из церкви в траву. По траве шла было баба к
церкви, выправляя позади себя помятую лебеду, но увидев
Чиклина, она обомлела на месте и от испуга протянула ему пятак
за свечку.

x x x

Организационный Двор покрылся сплошным народом;
присутствовали организованные члены и неорганизованные
единоличники, кто еще был маломочен по сознанию или имел
подкулацкую долю жизни и не вступал в колхоз.

Активист находился на высоком крыльце и с молчаливой
грустью наблюдал движенье жизненной массы на сырой, вечерней
земле; он безмолвно любил бедноту, которая, поев простого
хлеба, желательно рвалась вперед в невидимое будущее, ибо все
равно земля для них была пуста и тревожна; он втайне дарил
городские конфеты ребятишкам неимущих и с наступлением
коммунизма в сельском хозяйстве решил взять установку на
женитьбу, тем более что тогда лучше выявятся женщины. И сейчас
чей-то малый ребенок стоял около активиста и глядел на его
лицо.

-- Ты чего взарился?-- спросил активист.-- На тебе
конфетку.

Мальчик взял конфету, но одной пищи ему было мало.

-- Дядь, отчего ты самый умный, а картуза у тебя нету?

Активист без ответа погладил голову мальчика; ребенок с
удивлением разгрыз сплошную каменистую конфету -- она блестела,