фамилию, а не выписывать ее такими громадными буквами.
Особенно теперь, когда снова появились немецкие машины! Вы не
можете себе представить, какие чаевые я получаю! Нет, сударь,
для меня это источник дохода.
лыжные ботинки и пальто. Это уж точно.
как раз из-за твоей фамилии.
заниматься зимним спортом. Да и вообще ничего плохого не может
случиться: одни дают, радуясь, что его уже нет, другие --
потому что у них связаны с ним приятные воспоминания, но дают
почти все. С тех пор как здесь появилась эта вывеска, я
кое-чему научился. Вам бензин нужен, сударь?
но я куплю его не у тебя, а у кого-нибудь другого, менее
оборотистого.
на лужайках виднелась прошлогодняя трава -- желтая и
серо-зеленая.
Зима казалась далекой, как звезда. Ей никогда не достичь ее.
Лаго-Маджоре?
комнату для приезжих. Молоденькая официантка зажгла свет. На
стенах висели гравюры с изображениями токующих глухарей и
ревущих оленей.
что-нибудь ели?
есть?
хлеба. Принесите еще масло и разливное вино. У вас есть фендан?
разговору Клерфэ и девушки.
превращался в зеленые и красные блики. Черные деревья за окном
подымались к высокому зеленоватому вечернему небу; в
деревенских домиках зажглись первые огоньки. Все казалось таким
мирным и таким естественным. Этот вечер не знал ни страха, ни
бунта. И Лилиан была его частью, такой же естественной и
мирной, как все остальное. Она спаслась! Когда она это
почувствовала, у нее чуть не перехватило дыхание.
Клерфэ. -- Необычайно вкусные, но, может, вам они не
понравятся?
стаканчики. Потом подняла свой стакан со сливовой водкой.
Лилиан.
которые стояли у перрона. Кроме их машины, через тоннель ехали
еще два лимузина и спортивная машина красного цвета.
Клерфэ.
устойчивости. Другие пассажиры тоже остались в машинах. В обоих
лимузинах горел верхний свет.
несколько минут Лилиан начало казаться, что она в шахте и
опускается в глубь земли. Воздух стал тяжелым и затхлым. Шум
поезда повторяло тысячекратное эхо.
казались ей вагонетками на пути в ад.
самых длинных в Европе. -- Клерфэ протянул ей свою плоскую
флягу, которую он заново наполнил в гостинице. -- Не мешало бы
к этому привыкнуть, -- сказал он. -- Судя по тому, что слышишь
и видишь, мы скоро будем так жить. Сперва в бомбоубежищах, а
потом в подземных городах.
воспоминания обступят ее, как крысы, выползающие из темноты. Но
езда через грохочущее каменное брюхо земли вытеснила у нее все
мысли. Ее охватил страх, свойственный каждому живому существу,
обитающему не под землей, а на земле, страх быть погребенным;
она с такой страстью ждала света и неба, что другие чувства в
ней исчезли. ак быстро все меняется, -- думала она. -- Всего
несколько часов назад я была высоко в горах и мечтала
спуститься вниз. Теперь я мчусь под землей и мечтаю опять
подняться наверх.
ветровое стекло их машины.
Клерфэ. -- Даже в ад они прихватят с собой бутерброды.
засмеялась. За ним последовал снаряд, который стукнулся в раму
их окна.
колбасу, а хлеб -- нет. Злые духи мещанства в утробе земли.
Казалось, он снимал все, что налипло на нее прежде. Как будто
острые щетинки шума сдирали с Лилиан прошлое. Старая планета,
на которой находился санаторий, осталась навсегда позади;
вернуться назад было невозможно, как невозможно дважды перейти
Стикс.
земли, падающая и одновременно влекомая вперед, с
одной-единственной мыслью: она вырвалась отсюда, и она живет. В
последнюю минуту ей показалось, что ее тащат по длинному
подземному рву, падающие стены которого уже почти сомкнулись
над ней, ее тащат вперед, к свету, который вдруг появился в
конце рва, как молочнобелая дароносица, а потом начал
стремительно приближаться к ней и замер. Вместо шума послышался
обычный стук, и все стихло. Поезд остановился, он был окутан
чем-то легким, серо-золотым, тихонько шелестевшим. То был
воздух жизни, сменивший холодный мертвый воздух подземелья.
Только потом Лилиан поняла, что идет дождь. Она прислушалась к
шуму капель, которые тихо стучали по крыше машины, вдохнула в
себя мягкий воздух и подставила руку под дождь.
здесь -- хорошая погода. Вы разочарованы?