Чтение 14–й страницы книги ~Жизнь взаймы~

хочу узнать саму себя, -- подумала Лилиан. -- Что мне
другие!

-- Это все же разнообразие, -- ответила она Клерфэ. -- Там,
в горах, каждый считал свою жизнь ужасно важной. И я тоже.

Мимо них быстро проносились улицы, огни; затем появилась
широкая площадь.

-- Через десять минут мы приедем, -- сказал Клерфэ. -- Это
уже Локарно.

Рядом загромыхал трамвай и загородил им дорогу. Клерфэ
чертыхнулся. Лилиан уставилась на трамвай так, словно это был
по меньшей мере кафедральный собор. Уже четыре года она не
видела трамваев.

И вдруг перед ними раскинулось озеро, широкое,
серебристое и беспокойное. Дождь перестал. Быстрые, низкие
облака пробегали по лунному диску. Они увидели тихую Аскону и
площадь на берегу.

-- Где мы остановимся? -- спросила Лилиан,

-- У озера. В отеле амаро.

-- Откуда вы знаете все здешние отели?

-- После войны я прожил тут с год, -- ответил Клерфэ. --
Завтра утром я расскажу вам почему.

Он остановил машину перед маленькой гостиницей и выгрузил
чемоданы.

-- У хозяина этого отеля -- целая библиотека. Он, можно
сказать, ученый. А в отеле, там на горе, висят картины Сезанна,
Утрилло и Тулуз-Лотрека -- вот какие здесь люди! Мы сразу
поедем ужинать?

-- Куда?

-- В Бриссаго, на итальянской границе. В десяти минутах езды
отсюда. Ресторан называется жиардино.

Лилиан огляделась вокруг.

-- Здесь цветут глицинии!

x x x

поднялись к маленькому ресторанчику. Он заказал бутылку вина,
ветчину, раков, рис и сыр из Валле Маджи.

-- Вы здесь жили? -- спросила Лилиан. -- У этого озера?

-- Да. Почти год. После побега и после войны. Я хотел
прожить здесь несколько дней, а застрял надолго. Это было для
меня лечением. Я в нем нуждался. Я лечился ничегонеделанием,
солнцем и ящерицами, которые грелись на каменных стенах, я
лечился тем, что часами смотрел на небо и на озеро, я старался
все забыть, и наконец мои глаза перестали уставляться в одну
точку и я понял, что природа даже не заметила двадцати лет
человеческого безумия. Салют!

Лилиан пила легкое итальянское вино. Ей казалось, что все
вокруг отдыхало.

-- Здесь поразительно вкусно готовят. Может, я ошич баюсь?
-- спросила она.

-- Нет, вы правы. Хозяин мог бы стать шеф-поваром в любом
большом отеле.

Она поставила свой стакан на стол.

-- Я счастлива, Клерфэ, -- сказала она. -- Причем я должна
признаться, что вообще перестала понимать, что значит это
слово.

-- И я этого не понимаю.

x x x

Лилиан стояла у окна в своей комнате. За окном было озеро.
Ночь. Ветер. Весна шумела в платанах на площади и в облаках.
Вошел Клерфэ. Он обнял ее. Она обернулась и посмотрела на него.

-- Ты не боишься? -- спросила она.

-- Чего?

-- Того, что я больна.

-- Я боюсь совсем другого: во время гонок при скорости
двести километров у меня может лопнуть покрышка переднего
колеса, -- сказал он.

Лилиан вдруг поняла, чем они похожи друг на друга. Они оба
были люди без будущего. Будущее Клерфэ простиралось до
следующих гонок, а ее -- до следующего кровотечения.

-- На этот счет существует одна короткая история. В Париже
во времена гильотины повели на казнь осужденного. Было холодно,
а путь оказался долгим. По дороге конвоиры остановились, чтобы
подкрепиться вином. Будучи людьми добрыми, они протянули
бутылку приговоренному. Он взял бутылку и, посмотрев на нее,
сказал: адеюсь, ни у кого из вас нет заразной болезни. И только
тогда выпил. Через полчаса его голова скатилась в корзину. Эту
историю мне рассказала моя бабушка, когда мне было лет десять.
Она выпивала по бутылке кальвадоса в день. Все пророчили ей
раннюю смерть. Но она жива до сих пор. А пророки давно умерли.
Из бара золь я захватил с собой бутылку старого шампанского.
Говорят, что весной оно пенится сильнее. Шампанское чувствует,
что природа оживает.

Клерфэ поставил бутылку на подоконник, но потом убрал ее.

-- Сюда ее не надо ставить. Лунный свет убьет аромат
шампанского. Это я тоже узнал от своей бабушки.

Он направился к двери.

-- Клерфэ, -- сказала Лилиан.

Он обернулся.

-- Я уехала оттуда не для того, чтобы остаться сейчас одной,
-- сказала она.

Перед ними был Париж со своими пригородами -- серый
уродливый город, окутанный дождем; но чем дольше они ехали по
нему, тем сильнее он их завораживал. Мелькали перекрестки,
переулки, улицы, совсем как на картинах Утрилло и Писарро;
серые тона светлели, становились серебристыми; а потом вдруг
они увидели реку. Мосты, баржи и деревья, на которых
распускались почки, ряды букинистических лавчонок и каменные
здания на правом берегу Сены.

-- Оттуда увезли Марию Антуанетту, -- сказал Клерфэ, --
чтобы обезглавить ее. А в ресторане как раз напротив этого
места особенно вкусно кормят. Видимо, здесь голод и история
повсюду связаны между собой. Где ты хочешь остановиться?

-- Там, -- ответила Лилиан и показала на другой берег реки,
где светлел фасад маленького отеля.

-- Ты знаешь этот отель?

-- Откуда мне его знать? -- спросила Лилиан.

-- Ведь ты здесь жила.

-- Когда я здесь жила, мы прятались в подвале у торговца
овощами.

-- Может быть, тебе лучше остановиться где-нибудь в
шестнадцатом округе? Или у дяди?

-- Дядя такой скупой, что сам, наверное, ютится в одной
комнате. Поедем в тот отель и спросим, есть ли у них свободные
номера. Где вы живете в Париже?

-- В отеле иц.

-- Я так и знала, -- сказала Лилиан.

Клерфэ кивнул.

-- Я недостаточно богат, чтобы жить где-нибудь еще.

Они проехали через мост бульвара Сен-Мишель и по набережной
Гранд Огюстэн и остановились у отеля иссон. Когда они выходили
из машины, в дверях отеля появился слуга с чемоданами.

-- Вот и комната, -- сказала Лилиан. -- Кто-то как раз
уезжает.

-- Ты действительно хочешь поселиться здесь? Просто потому,
что этот отель первым попался тебе на глаза?

Лилиан кивнула.

-- Да. Я вообще хочу так жить, не слушая советов, без всяких
предубеждений. Жить, как живется.

Свободная комната нашлась. К счастью, она была на втором
этаже. В отеле не оказалось лифта. Лестница была старая, с
выщербленными ступеньками. В маленькой комнате стояло очень
мало мебели, кровать была на вид неплохой; имелась даже ванная.
Вся мебель была новой и недорогой, за исключением столика в
стиле барокко, который походил на принца в окружении челяди.
Обои были старые, электрический свет недостаточно яркий, зато
за окном сверкала река, виднелись набережные, Консьержери,
колокольня Собора Парижской богоматери.

-- Ты в любое время сможешь уехать отсюда, -- сказал Клерфэ.

-- Куда? К тебе в иц?

-- Не ко мне, а просто в иц, -- ответил Клерфэ. -- Во время
войны я там жил полгода под чужой фамилией, отпустив себе
бороду. В дешевых номерах. А в другой половине отеля, с окнами
на Вандомскую площадь, жили высокопоставленные нацистские
бонзы. Это было весьма знаменательно.

Слуга внес чемоданы. Клерфэ пошел к двери.