Чтение 4–й страницы книги ~Жизнь взаймы~

понимает, что слишком растолстела. В качестве подкрепления она
взяла с собой брата. В Боготе уже пошли разговоры, что она
выгнала Мануэлу из дому. Теперь она решила показать, что любит
падчерицу. Так что дело не только в ревности, но и в престиже.
Если она вернется одна, снова начнутся толки. Вот почему они
сидят и ждут.

-- А Мануэла?

-- Приехав, они ее вдруг горячо полюбили. И бедняжка
Мануэла, никогда в жизни не знавшая любви, почувствовала себя
такой счастливой, что стала поправляться. А ее родственники от
нетерпения толстеют с каждым днем; у них нервный голод, и они
объедаются сластями, которыми славятся эти места. Через неделю
они возненавидят Мануэлу за то, что она недостаточно быстро
умирает.

-- Или же приживутся здесь, купят кондитерскую и обоснуются
в деревне, -- сказал Клерфэ.

Хольман рассмеялся.

-- Какая у тебя мрачная фантазия.

Клерфэ покачал головой.

-- Фантазия? У меня мрачный опыт.

x x x

Три черные фигуры поднялись, не произнеся ни слова.
Торжественно, соблюдая достоинство, они гуськом направились к
двери и чуть не столкнулись с Лилиан Дюнкерк. Она вошла так
стремительно, что женщина в испуге отшатнулась, издав
пронзительный птичий крик.

Лилиан торопливо подошла к столику, где сидели Хольман и
Клерфэ.

-- Разве я похожа на призрак? -- прошептала она. -- А может,
да? Уже?

Лилиан вынула из сумочки зеркальце.

-- Нет, -- сказал Хольман.

Лилиан посмотрелась в зеркальце.

ейчас она выглядит иначе, чем раньше, -- подумал Клерфэ.
Черты ее лица казались стершимися, глаза потеряли прозрачный
блеск. Лилиан спрятала зеркальце.

-- Зачем я это делаю? -- пробормотала она, оглядываясь. --
Крокодилица уже была здесь?

-- Нет, -- ответил Хольман, -- она должна появиться с минуты
на минуту и выгнать нас. Крокодилица точна, как прусский
фельдфебель.

-- Сегодня ночью у входа дежурит Жозеф. Мы сможем выйти.
Удрать, -- шептала Лилиан. -- Пойдете с нами?

-- Куда? -- спросил Клерфэ.

-- В алас-бар, -- сказал Хольман. -- Мы так иногда делаем,
когда уже нет больше сил терпеть. Тайком удираем через
служебный вход в алас-бар, в большую жизнь.

-- В алас-баре нет ничего особенного. Я как раз оттуда.
удручающей веселостью. -- Для вас, мисс Дюнкерк, на ночном
столике приготовлено снотворное. Вы будете почивать словно в
объятиях Морфея.

x x x

-- Наша Крокодилица -- королева штампованных фраз, -- сказал
Хольман. -- Сегодня вечером она обошлась с нами еще милостиво.
И почему эти стражи здоровья обращаются с людьми, которые
попали в больницу, с таким терпеливым превосходством, словно те
младенцы или кретины?

-- Они мстят за свою профессию, -- ответила Лилиан с
ненавистью. -- Если у кельнеров и больничных сестер отнять это
право, они умрут от комплекса неполноценности.

Они стояли в холле у лифта.

-- Куда вы идете? -- спросила Лилиан Клерфэ.

Клерфэ помедлил секунду.

-- В алас-бар, -- сказал он затем.

-- Возьмете меня с собой?

Он опять помедлил. Перед глазами у него встала сцена с
санками. Он увидел надменное лицо русского.

-- А почему нет? -- сказал он.

Санки остановились перед отелем. Клерфэ заметил, что
Лилиан без бот. Он взял ее на руки и пронес несколько шагов.
Она сперва противилась, но потом сдалась. Клерфэ опустил Лилиан
перед входом.

-- Так! -- сказал он. -- Пара атласных туфелек спасена!
Пойдем в бар?

-- Да. Мне надо что-нибудь выпить.

В баре было полно. Краснолицые лыжники в тяжелых ботинках
топтались по танцевальной площадке. Оркестр играл слишком
громко. Кельнер пододвинул к стойке бара столик и два стула.

-- Вам водки, как и в прошлый раз? -- спросил он Клерфэ.

-- Нет, глинтвейну или бордо.

Клерфэ посмотрел на Лилиан,

-- А вам что?

-- Мне водки, -- ответила она.

-- Значит, бордо, -- сказал Клерфэ. -- Окажите мне услугу. Я
не выношу водку после еды.

Лилиан посмотрела на него подозрительно: она ненавидела,
когда с ней обращались как с больной.

-- Правда, -- сказал Клерфэ. -- Водку будем пить завтра,
сколько захотите. Парочку бутылок я контрабандой переправлю в
санаторий. А сегодня закажем шеваль блан. Это вино такое
легкое, что во Франции его зовут илый боженька в бархатных
штанах.

-- Вы пили это вино во Вьенне?

-- Да, -- сказал Клерфэ.

Он говорил неправду, в тель де Пирамид он пил монтраше.

-- Хорошо.

Подошел кельнер.

-- Вас вызывают к телефону, сударь. Кабина справа у двери.

Клерфэ встал.

-- А вы принесите пока бутылку шеваль блана тысяча девятьсот
тридцать седьмого года. И откупорьте ее.

Он вышел.

x x x

-- Из санатория? -- нервно спросила Лилиан, когда он
вернулся.

-- Нет, звонили из Канна. Из больницы в Канне. Умер один мой
знакомый.

-- Вы должны уйти?

-- Нет, -- ответил Клерфэ. -- Для него это, можно сказать,
счастье.

-- Счастье?

-- Да. Он разбился во время гонок и остался бы калекой.

Лилиан пристально посмотрела на него.

-- А не кажется ли вам, что калеки тоже хотят жить? --
спросила она.

Клерфэ ответил не сразу. В его ушах еще звучал жесткий,
металлический, полный отчаяния голос женщины, говорившей с ним
по телефону: то мне делать? Сильва ничего не оставил! Ни гроша!
Приезжайте! Помогите мне! Я на мели! В этом виноваты вы! Все вы
в этом виноваты! Вы и ваши проклятые гонки!

Он отогнал от себя это воспоминание.

-- Все зависит от точки зрения, -- сказал он, обращаясь к
Лилиан. -- Этот человек был безумно влюблен в женщину, которая
обманывала его со всеми механиками. Он был страстным гонщиком,
но никогда не вышел бы за пределы посредственности. Он ничего
не хотел в жизни, кроме побед на гонках и этой женщины. Ничего
иного он не желал. И он умер, так и не узнав правды. Умер, не
подозревая, что возлюбленная не захотела видеть его, когда ему
отняли ногу. Он умер счастливым.

-- Вы думаете? А может, он хотел жить, несмотря ни на что.

-- Не знаю, -- ответил Клерфэ, внезапно сбитый с толку. --
Но я видел и более несчастных умирающих. А вы нет?

-- Да, -- сказала Лилиан упрямо. -- Но все они охотно жили
бы еще.

Клерфэ помолчал немного. чем я говорю, -- подумал он. -- И с
кем? И не говорю ли я, чтобы убедить себя в том, во что сам не
верю? Какой жесткий, холодный, металлический голос был у
подруги Сильвы, когда она говорила по телефону.

-- От судьбы никому не уйти, -- сказал он нетерпеливо. -- И
никто не знает, когда она тебя настигнет. Какой смысл вести
торг с временем? И что такое, в сущности. длинная жизнь?
Длинное прошлое. Наше будущее каждый раз длится только до
следующего вздоха. Никто не знает, что будет потом. Каждый из