ленно все то, что написано, сделано и передумано людьми, если на свете
возможны такие вещи! До какой же степени лжива и никчемна наша тысяче-
летняя цивилизация, если она даже не смогла предотвратить эти потоки
крови, если она допустила, чтобы на свете существовали сотни тысяч таких
вот застенков. Лишь в лазарете видишь воочию, что такое война.
ние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с без-
мерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и
люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не
ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы челове-
чества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова,
чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все
люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все на-
ше поколение. Что скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемся из
могил и предстанем перед ними и потребуем отчета? Чего им ждать от нас,
если мы доживем до того дня, когда не будет войны? Долгие годы мы зани-
мались тем, что убивали. Это было нашим призванием, первым призванием в
нашей жизни. Все, что мы знаем о жизни, - это смерть. Что же будет по-
том? И что станется с нами?
тяжелое ранение в живот, и он лежит в лазарете уже десять месяцев. Лишь
за последние недели он оправился настолько, что может встать и, изогнув
поясницу, проковылять несколько шагов.
го городишки пришло письмо от его жены, в котором она пишет, что скопила
денег на дорогу и теперь может навестить его.
пропал аппетит, даже сосиски с капустой он отдает товарищам, едва прит-
ронувшись к своей порции. Он только и знает, что расхаживает с письмом
по палате; каждый из нас прочел его уже раз десять, штемпеля на конверте
проверялись бесконечное число раз, оно все в жирных пятнах и так захва-
тано, что букв совсем почти не видно, и наконец происходит то, чего и
следовало ожидать, - у Левандовского подскакивает температура и ему сно-
ва приходится лечь в постель.
она привезет его с собой. Но мысли Левандовского заняты вовсе не этим.
Он рассчитывал, что ко времени приезда его старухи ему разрешат выходить
в город, - ведь каждому ясно, что посмотреть на свою жену, конечно, при-
ятно, но если человек так долго был с ней в разлуке, ему хочется по воз-
можности удовлетворить и кое-какие другие желания.
этот счет у солдат нет секретов. Те из нас, кого уже отпускают в город,
назвали ему несколько отличных уголков в садах и парках, где бы ему ник-
то не помешал, а у одного оказалась на примете даже небольшая комнатка.
осаждают заботы. Ему теперь и жизнь не мила, - так мучит его мысль о
том, что ему придется упустить этот случай. Мы утешаем его и обещаем,
что постараемся как-нибудь провернуть это дельце.
боязливыми, быстро бегающими птичьими глазками, в черной мантилье с бры-
жами и лентами. Бог знает, откуда она этакую выкопала, должно быть, в
наследство получила.
испугалась, что нас здесь шестеро.
дыком, - входи, не бойся, они тебе ничего не сделают.
тем показывает младенца, который успел тем временем испачкать пеленки.
Она принесла с собой большую, вышитую бисером сумку; вынув из нее чистый
кусок фланели, она проворно перепеленывает ребенка. Это помогает ей пре-
одолеть свое первоначальное смущение, и она начинает разговаривать с му-
жем.
кате, и вид у него самый разнесчастный.
палату могла бы заглянуть сестра. Поэтому один из нас выходит в коридор,
- выяснить обстановку. Вскоре он возвращается и делает знак:
смотрит на нас, она немного покраснела. Мы добродушно ухмыляемся и энер-
гично отмахиваемся, - ну что, мол, здесь такого! К черту все предрассуд-
ки! Они хороши для других времен. Здесь лежит столяр Иоганн Левандовс-
кий, искалеченный на войне солдат, а вот его жена. Кто знает, когда он с
ней свидится снова, он хочет ею обладать, пусть его желание исполнится,
и дело с концом!
выставляем к дверям двух человек, чтобы перехватить ее и занять разгово-
ром. Они обещают покараулить четверть часа.
дывает ему за спину еще несколько подушек. Младенца вручают Альберту,
затем мы на минутку отворачиваемся, черная мантилья исчезает под одея-
лом, а мы с громким стуком и шуточками режемся в скат.
ким-то чудом удается вывернуться. Из-за этого мы совсем почти забыли о
Левандовском. Через некоторое время младенец начинает реветь, хотя
Альберт изо всей силы раскачивает его на руках. Затем раздается тихий
шелест и шуршание, и когда мы невзначай поднимаем головы, то видим, что
ребенок уже сосет свой рожок на коленях у матери. Дело сделано.
совсем повеселела, а сам Левандовский, вспотевший и счастливый, лежит в
своей постели и весь так и сияет.
бас. Левандовский берет нож, - торжественно, словно это букет цветов, и
разрезает их на кусочки. Он широким жестом показывает на нас, и ма-
ленькая, сухонькая женщина подходит к каждому, улыбается и делит между
нами колбасу. Теперь она кажется прямо-таки хорошенькой. Мы называем ее
мамашей, а она радуется этому и взбивает нам подушки.
тику. Мою ногу пристегивают к педали и дают ей разминку. Рука давно уже
зажила.
из белой гофрированной бумаги, - с перевязочным материалом на фронте
стало туго.
колько недель его выпишут на протезирование. Он по-прежнему мало говорит
и стал намного серьезнее, чем раньше. Зачастую он умолкает на полуслове
и смотрит в одну точку. Если бы не мы, он давно бы покончил с собой. Но
теперь самое трудное время у него позади. Иногда он даже смотрит, как мы
играем в скат.
желее, чем в прошлый раз.
доля солдата, - со временем он привыкает и к этому.
взметаемые разрывами снарядов смерзшиеся комья земли были почти такими
же опасными, как осколки. Сейчас деревья снова зазеленели. Фронт и бара-
ки чередой сменяют друг друга, и в этом заключается наша жизнь. Мы от-
части уже привыкли к этому, война - это нечто вроде опасной болезни, от
которой можно умереть, как умирают от рака и туберкулеза, от гриппа и
дизентерии. Только смертельный исход наступает гораздо чаще, и смерть
приходит в гораздо более разнообразных и страшных обличьях.
дыхе, к нам приходят мысли о хорошем, а, когда мы лежим под огнем, они
умирают. Внутри у нас все изрыто, как изрыта местность вокруг нас.
ние, люди и в самом деле не помнят его. Различия, созданные образованием
и воспитанием, почти что стерты, они ощущаются лишь с трудом. Порой они
дают преимущества, помогая лучше разобраться в обстановке, но у них есть
и свои теневые стороны, они порождают ненужную щепетильность и сдержан-
ность, которую приходится преодолевать. Как будто мы были когда-то моне-
тами разных стран; потом их переплавили, и теперь на них оттиснут один и
тот же чекан. Чтобы отличить их друг от друга, нужно очень тщательно
проверить металл, из которого они отлиты. Мы прежде всего солдаты, и
лишь где-то на заднем плане в нас каким-то чудом стыдливо прячется чело-
веческая личность.
воспетого в народных песнях товарищества, от солидарности заключенных,
от продиктованной отчаянием сплоченности приговоренных к смертной казни;
нас породнила та жизнь, которой мы живем, особая форма бытия, порожден-
ная постоянной опасностью, напряженным ожиданием смерти и одиночеством и
сводящаяся к тому, что человек бездумно присчитывает дарованные ему часы
к ранее прожитым, не испытывая при этом абсолютно никаких высоких
чувств. Смесь героического с банальным - вот какое определение можно бы-
ло бы дать нашей жизни, но только кто станет над ней задумываться. Вот
один из частных случаев: нас оповестили, что противник идет в атаку, и
Тьяден с молниеносной быстротой съедает свою порцию горохового супа с
салом, - ведь Тьяден не знает, будет ли он еще жив через час. Мы долго
спорим, правильно ли он поступил. Кат считает, что этого делать нельзя,
Пехов Алексей
Лондон Джек
Херберт Фрэнк
Грабб Джеф
Лукьяненко Сергей
Лондон Джек