ночью, был иной - расплывчатый, навязчивый, темный, липкий, как смола, и
нескончаемый... Незнакомая женщина, растерянная и бледная, беззвучно взывала
о помощи, по я не мог ей помочь. И она медленно погружалась в вязкую
трясину, в кашу из дегтя, грязи и запекшейся крови, - погружалась, обратив
ко мне окаменевшее лицо. [62]
рта, к которому подползала темная липкая жижа. А потом вдруг появились
"коммандос". Я увидел вспышки выстрелов, услышал пронзительный голос с
саксонским акцентом, увидел мундиры, почуял ужасный запах смерти, тления и
огня, увидел печь с распахнутыми дверцами, где полыхало яркое пламя, увидел
растерзанного человека, который еще двигался, вернее, шевелил рукой, всего
лишь одним пальцем; увидел, как палец этот очень медленно согнулся и как
другой человек растоптал его. И тут же раздался чей-то вопль, вопли
обрушились на меня со всех сторон, отдаваясь гулким эхом...
некоторое время я понял, что стою на Пятой авеню перед ювелирным магазином
"Ван Клееф и Арпельс". В непонятном страхе я убежал из лавки братьев Лоу,
ибо подвал антикваров напомнил мне сегодня в первый раз тюремную камеру. Я
инстинктивно искал общества людей, хотел очутиться на широких улицах. Так я
попал на Пятую авеню.
французской императрице Евгении. При электрическом свете бриллиантовые цветы
диадемы, покоившиеся на черном бархате, ослепительно сверкали. По одну
сторону от нее лежал браслет из рубинов, изумрудов и сапфиров, по другую -
кольца и солитеры.
свою спутницу.
высшем обществе.
красном.
обувных магазинов и магазинов фарфора или у гигантских витрин модных
портных, перед которыми толпа зевак пожирала глазами каскады шелка,
переливавшегося всеми цветами радуги. Я смешивался с толпой зевак и сам
пожирал глазами витрины, жадно прислушиваясь и ловя обрывки фраз, как рыба,
выброшенная из воды, ловит ртом воздух. Я проходил сквозь эту вечернюю
сумятицу жизни, желая слиться с людским потоком, но поток не принимал меня.
Куда бы я ни шел, меня сопровождала белесая тень, подобно тому, как Ореста
сопровождало далекое завывание фурий.
никого, кто напоминал бы мне прошлое. Даже Меликова.
дневном свете сны выцветали и рассеивались, через несколько часов от них
оставалось лишь слабое, похожее на облачко воспоминание, с каждой минутой
оно бледнело, а потом и вовсе исчезало. Но этот сон, хоть убей, не пропадал.
Я отгонял его, он не уходил. Оставалось ощущение угрозы, мрачной, готовой
вот-вот сбыться.
же я почувствовал себя спасенным. Между мной и прошлой жизнью пролег океан,
необъятная стихия. И во мне пробудилась надежда, что затемненный пароход,
который словно призрак пробрался между подводными лодками, навсегда
ускользнул от теней прошлого. Теперь я знал, что тени шли за мной по пятам,
они заползали туда, где я не мог с ними справиться, заползали в мои сны, в
мое подсознание, громоздившее каждую ночь причудливые миры, которые каждое
утро рушились. Но сегодня эти призрачные миры не хотели исчезать, они
окутывали меня, подобно липкому мокрому дыму - от этого дыма мурашки бегали
у меня по спине, - подобно отвратительному, сладковатому дыму. Дыму
крематориев.
Казалось, покой клубится между [64] каменными громадами зданий, на фасадах
которых поблескивают тысячи глаз - тысячи освещенных окон. Золотистые ряды
витрин, высотой в два-три этажа, ломились от ваз, картин и мехов, от
старинной полированной мебели шоколадного цвета, освещенной лампами под
шелковыми абажурами. Вся эта улица буквально лоснилась от чудовищного
мещанского самодовольства. Она напоминала книжку для малышей с пестрыми
картинками, которую перелистывал добродушный бог расточительства,
приговаривая при этом: "Хватайте! Хватайте! Достанет на всех!"
иллюзии, увядшая любовь расцветала опять, и всходы надежд зеленели под
благодатным ливнем лжи во спасение. То был час, когда поднимала голову мания
величия, расцветали желания и умолкал голос самоуничижения, час, когда
генералы и политики не только понимали, но на краткий миг чувствовали, что и
они тоже люди и не будут жить вечно.
мертвецов, обожествляла молодость и посылала солдат умирать за тридевять
земель в незнакомые страны, послушно умирать за дело, неведомое им самим.
племени людей, лишенных родины, спотыкавшихся на каждом английском слове?
Людей, которые с громко бьющимся сердцем подымались по бесчисленным
лестницам или взлетали вверх в бесчисленных лифтах, чтобы потом брести из
комнаты в комнату, - племени людей, которых в этой стране терпели не любя и
которые полюбили эту страну только за то, что она их терпела?
дерева с "пламенем" матово блестели своими гладкими боками - они казались
символами респектабельности и надежности, они обещали изысканные радости,
спокойные вечера, заполненные приятной беседой, и ночи в спальной, где от
мужских волос пахнет медом, ромом и дорогим табаком и где из ванной [65]
доносится тихая возня не слишком тощей хозяйки, приготовляющейся к ночи в
широкой постели. Как все это не похоже на сигареты там, в Европе, сигареты,
которые докуривают почти до конца, а потом торопливо гасят; как это не
похоже на дешевые сигареты "Голуаз", пахнущие не уютом и довольством, а
только страхом.
Неужели я стал одним из бесчисленных Агасферов и тоскую по теплой печке и
вышитым домашним туфлям? По затхлому мещанскому благополучию и привычной
скуке обывательского житья?
шел на запад и, миновав сквер, отданный во власть подонкам и дешевым
театришкам бурлеска, вышел на улицы, где люди молча сидели у дверей своих
домов на высоких крылечках, а детишки копошились между узкими коробками
домов из бурого камня, похожие на грязных белых мотыльков. Взрослые
показались мне усталыми, но не слишком озабоченными, если можно было
доверять защитному покрову темноты.
Глупая, хохочущая самка с крашеными желтыми волосами и покачивающимися
бедрами. Женщина, которая ничего не понимает и не задает никаких вопросов,
кроме одного, достаточно ли у тебя при себе денег. И еще я хочу бутылку
калифорнийского бургундского и, пожалуй, немного дешевого рома, чтобы
смешать его с бургундским. Эту ночь я должен провести у женщины, ибо мне
нельзя возвращаться в гостиницу. Нельзя возвращаться в гостиницу. В эту ночь
никак нельзя.
уже по опыту знал, что нью-йоркская полиция придерживается пуританских
правил, когда дело касается бедняков. Шлюхи не разгуливают здесь по улицам,
и у них нет опознавательных знаков - зонтиков и сумок необъятных размеров.
Есть, конечно, номера телефонов, но для этого нужно время и знание этих
номеров. [66]
длинное, унылое воскресенье, и внезапно на меня напал страх.
таблеток снотворного. Невольно я подумал о толстом Рауле. А ведь только
вчера я насмехался над ним. Теперь и я чувствовал себя бесконечно одиноким.
какая она высокая.
забыла, что у него свободный вечер.
немного посидеть здесь.
подоконнике. Не глядя по сторонам, я взял ее и прихватил два стакана. В
дверях я обернулся. Ничего - ни теней, ни призраков. Недовольный собою, я
покачал головой и пошел вниз.
представлял. Менее истеричной и более похожей на американку. Но вот раздался
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий