Чтение 52–й страницы книги ~Тени в раю~

- Каждый раз? С тобой это часто случается?

- Тоже не знаю. Я ведь не счетная машина. Может, ты - счетная машина, а я
- нет.

- Я лежу в ванне, Наташа. Исключительно невыгодная позиция. Давай
заключим мир.

- Мир! - повторила она язвительно. - Кому нужен мир?

Схватив купальное полотенце, я встал. Если бы я мог предположить, чем
кончится этот разговор, я бежал бы от ванны, как от холеры.

Наташа начала обличать меня не то всерьез, не то в шутку, но потом
взвинтила себя и пришла в воинственное настроение - я заметил это по ее
глазам, по движениям и по голосу, который вдруг стал звонче. Мне надо
смотреть в оба! И прежде всего потому, что она была права. Вначале я решил
сам наступать, используя миссис Уимпер. Но неожиданно все повернулось
по-другому.

- Прелестное платье, - сказал я. - А ведь я хотел выкупать тебя в нем!

- Почему же не выкупал?

- Вода была слишком горячая, а ванна слишком тесная для двоих.

- Зачем ты одеваешься? - спросила Наташа.

- Мне холодно.

- Можно выключить кондиционер.

- Не стоит. Тогда будет жарко.

Она подозрительно взглянула на меня.

- Хочешь удрать? Трус! - сказала она.

- Что ты! Разве я могу покинуть салями и эдамский сыр?

Неожиданно она пришла в ярость.

- Иди к черту! - закричала она. - Убирайся в свою вонючую гостиницу. В
свою дыру! Там твое место!

Она дрожала от злости. Я поднял руку, чтобы поймать на лету пепельницу, в
случае если Наташа швыр[256] нет ее в меня: я не сомневался, что пепельница
попадет в цель. Наташа была просто великолепна. Гнев не искажал ее черт,
наоборот, он красил ее. Она трепетала не только от злобы, но и от полноты
жизни.

Я хотел овладеть ею, но внутренний голос предостерег меня: "Не делай
этого!" На меня вдруг нашло прозрение: я понял, что сиюминутная близость
ничего не даст. Мы просто уйдем от проблем, так и не разрешив их. И в
будущем я уже не сумею использовать этот столь важный эмоциональный довод!
Самым разумным в моем положении было спастись бегством. И именно сейчас, ни
минутой позже.

- Как знаешь! - сказал я, быстро пересек комнату и хлопнул дверью.
Поджидая лифт, я прислушался. До меня не донеслось ни звука. Может быть, она
считала, что я вернусь.

В антикварной лавке братьев Лоу электрические лампы освещали французские
латунные канделябры начала девятнадцатого века с белыми фарфоровыми цветами.
Я остановился и начал разглядывать витрину. Потом я прошел мимо светлых
безотрадных и полупустых закусочных, где у длинной стойки люди ели котлеты
или сосиски, запивая их кока-колой и апельсиновым соком, - к этому сочетанию
я до сих пор не мог привыкнуть.

В гостинице, к счастью, в тот вечер дежурил Меликов.

- Cafard?(1) - спросил он.Я кивнул:

- Разве по мне это заметно?

- За километр. Хочешь выпить?

Я покачал головой.

- Пока еще на первой стадии, а при этом алкоголь только вредит.

- Что значит - на первой стадии?

- Когда считаешь, что вел себя скверно и глупо и потерял чувство юмора.

- Я думал, ты уже прошел через это.

- По-видимому, нет. -----------------------------------------(1) Хандра?
(франц.) [257]

- А когда наступает вторая стадия?

- Когда я решаю, что все кончено. По моей вине.

- Может, выпьешь хотя бы кружку пива? Садись в это плюшевое кресло и
кончай психовать.

- Хорошо.

Я предался фантасмагорическим мечтаниям, а Меликов тем временем разносил
по номерам бутылки минеральной воды, а потом и виски.

- Добрый вечер, - произнес чей-то голос за моей спиной.

Лахман! Первым моим побуждением было встать и быстро улизнуть.

- Только тебя мне не хватало, - сказал я.

Но Лахман с умоляющим видом снова усадил меня в кресло.

- Сегодня я не буду плакаться тебе в жилетку, - прошептал он. - Мои
несчастья кончились. Я ликую!

- Подцепил ее все-таки? Жалкий гробокопатель!

- Кого?

Я поднял голову:

- Кого? Своими причитаниями ты надоел всей гостинице, лампы тряслись от
твоего воя, а теперь у тебя хватает нахальства спрашивать "кого"?

- Это уже дело прошлое, - сказал Лахман, - я быстро забываю.

Я взглянул на него с интересом.

- Вот как? Ты быстро забиваешь? И потому хныкал месяцами?

- Конечно. Быстро забываешь только после того, как полностью очистишься!

- От чего? От нечистот?

- Дело не в словах. Я ничего не добился. Меня обманывали - мексиканец и
эта донья из Пуэрто-Рико.

- Никто тебя не обманывал. Просто ты не добился того, чего хотел. Большая
разница.

- Сейчас уже десять вечера, а в такую поздноту я не воспринимаю нюансов.

- Ты что-то очень развеселился, - сказал я не без зависти. - У тебя,
видимо, в самом деле все быстро проходит. [258]

- Я нашел перл, - прошептал Лахман. - Пока еще не хочу ничего говорить.
Но это - перл. И без мексиканца.

Меликов жестом подозвал меня к своей конторке.

- К телефону, Роберт.

- Кто?

- Наташа.

Я взял трубку.

- Где ты обретаешься? - спросила Наташа.

- На приеме у Силверса.

- Ерунда! Пьешь водку с Меликовым.

- Распростерся ниц перед плюшевым креслом, молюсь па тебя и проклинаю
свою судьбу. Я совершенно уничтожен.

Наташа рассмеялась.

- Возвращайся, Роберт.

- Вооруженный?

- Безоружный, дурень. Ты не должен оставлять меня одну. Вот и все.

Я вышел на улицу. Она поблескивала при свете ночных фонарей - войны и
тайфуны были от нее за тридевять земель; затаив дыхание, она прислушивалась
к тихому ветру и к собственным мечтам. Улица эта никогда не казалась мне
красивой, но сейчас вдруг я почувствовал ее прелесть.

- Сегодня ночью я остаюсь здесь, - сказал я Наташе. - Не пойду в
гостиницу. Хочу спать и проснуться с тобой рядом. А потом я притащу от
братьев Штерн хлеб, молоко и яйца. В первый раз мы проснемся с тобой вместе.
По-моему, у всех наших недоразумений одна причина: мы с тобой слишком мало
бываем вдвоем. И каждый раз нам приходится снова привыкать друг к другу.

Наташа потянулась.

- Я всегда думала, что жизнь ужасно длинная и поэтому не стоит быть все
время вместе. Соскучишься. Я невольно рассмеялся.

- В этом что-то есть, - сказал я. - Но мне пока еще не приходилось
испытывать такое. Сама судьба по[259] стоянно заботилась, чтобы я не
соскучился... У меня такое чувство, - продолжал я, - будто мы летим на
воздушном шаре. Не на самолете, а на тихом шаре, на воздушном шаре братьев
Монгольфье в самом начале девятнадцатого века. Мы поднялись на такую высоту,
где уже ничего не слышно, но все еще видно: улицы, игрушечные автомобили и
гирлянды городских огней. Да благословит Бог незнакомого благодетеля,
который поставил сюда эту широкую кровать и повесил на стене напротив
зеркало; когда ты проходишь по комнате, вас становится двое - две одинаковые
женщины, из которых одна - немая.

- С немой куда проще. Правда?

- Нет.

Наташа резко повернулась.

- Правильный ответ.

- Ты очень красивая, - сказал я. - Обычно я сначала смотрю, какие у
женщины ноги, потом какой у нее зад и уж под конец разглядываю ее лицо. С
тобой все получилось наоборот. Вначале я разглядел твое лицо, потом ноги и,
только влюбившись, обратил внимание на зад. Ты - стройная и сзади могла бы
быть плоской, как эти изголодавшиеся, костлявые манекенщицы. Меня это очень
тревожило.

- А когда ты заметил, что все в порядке?

- Своевременно. Существует весьма простые способы, чтобы это определить.
Но самое странное, что интерес к этому у меня не проходил очень долго.

- Рассказывай дальше!

Она лениво свернулась клубочком на одеяле, мурлыча, словно огромная
кошка. Маленькой кисточкой она покрывала лаком ногти на ногах.

- Не смей меня сейчас насиловать, - сказала она. - Это должно сперва
высохнуть, не то мы станем липкими. Продолжай рассказывать!

- Я всегда считал, что не в силах устоять перед загорелыми женщинами,
которые летом весь день плещутся в воде и лежат на солнце. А ты такая белая,
будто вообще не видела солнца. У тебя что-то общее с луной... Глаза серые и
прозрачные... Я не говорю, ко[260] нечно, о твоем необузданном нраве. Ты -
нимфа. Редко в ком я так ошибался, как в тебе. Там, где ты, в небо взлетают
ракеты, вспыхивают фейерверки и рвутся снаряды; самое удивительное, что все