Чтение 15–й страницы книги ~Три товарища~

щины, она любила музыку. На прощание я сыграл все песни, которые особен-
но нравились ей и Лилли. Сперва "Молитву девы". Правда, название не
слишком уместное для подобного заведения, но это была бравурная пьеса,
громыхливая и пустая. Затем последовали "Вечерняя песня пташки", "Закат
в Альпах", "Когда умирает любовь", "Миллионы Арлекина" и в заключение
"Вернуться б мне на родину". Это была любимая песня Розы. Проститутки -
самые суровые, но вместе с тем и самые сентиментальные создания. Все
стройно подпевали. Гомосексуалист Кики пел вторым голосом.

Лилли поднялась - ей нужно было заехать за женихом. Роза сердечно
расцеловала ее.

- Всего тебе, Лилли, самого лучшего! Не давай себя в обиду!

Лилли ушла, сгибаясь под тяжестью подарков. Бог его знает почему, но
лицо ее совершенно преобразилось. Исчезли жесткие черты, присущие каждо-
му, кто сталкивался с человеческой подлостью. Выражение ее лица стало
мягче, и в нем вновь проступило что-то девичье.

Мы вышли на тротуар и махали ей вслед. И вдруг ни с того ни с сего
Мими разревелась. Когда-то и она была замужем. Ее муж умер на войне от
воспаления легких. Погибни он в бою, она получала бы за него небольшую
пенсию и была бы избавлена от панели.

Роза похлопала ее по спине.

- Сейчас же брось, Мими! Нечего нюни распускать! Пойдем выпьем еще по
чашечке кофе.

Все общество вернулось в полумрак "Интернационаля", словно куры на
насест. Хорошего настроения как не бывало.

- Робби, сыграй на прощание еще что-нибудь, - попросила Роза. - Под-
бодри нас.

- Хорошо, - согласился я. - Давайте-ка долбанем "Марш старых товари-
щей".

Затем откланялся и я. Роза сунула мне кулек с пирожными. Я подарил их
сыну "мамочки", который, как и во всякий вечер, устанавливал на тротуаре
котел с колбасками.

Я задумался - чем бы заняться. Идти в бар мне определенно не хоте-
лось. В кино - тоже нет. Разве что пойти в мастерскую? В нерешительности
я посмотрел на часы. Было восемь. Кестер, вероятно, уже пришел. В его
присутствии Ленц не посмеет снова бесконечно болтать про эту девушку. Я
направился в "Аврема".

Там горел свет. И не только в помещении - весь двор был ярко освещен.
Кроме Кестера, не было никого.

- Что тут происходит, Отто? - спросил я. - Уж не продал ли ты "кадил-
лак"?

Кестер рассмеялся.

- Нет. Просто Готтфрид устроил небольшую иллюминацию.

Обе фары "кадиллака" были включены. Машина стояла так, что снопы све-
та через окно падали прямо на сливу в цвету. Какая-то удивительно яркая
меловая белизна. А черный мрак по обе стороны дерева, казалось, шумит,
как море.

- Фантастика! - сказал я. - А где Ленц?

- Пошел купить чего-нибудь поесть.

- Блестящая идея, - сказал я. - Что-то у меня вроде как ветер в голо-
ве. Но, возможно, это просто голод.

Кестер кивнул.

- Поесть всегда хорошо. В этом основной закон всех старых вояк. Зна-
ешь, и у меня сегодня, кажется, ветер гулял в голове - я записал "Карла"
на гонки.

- Что? - спросил я. - Уж не на шестое ли число?

Он кивнул.

- Ничего себе, Отто! Но там ведь будут самые что ни на есть асы.

Он снова кивнул.

- По классу спортивных машин выступает Браумюллер.

Я принялся засучивать рукава.

- Ну, коли так, Отто, то за дело! Напоим нашего любимца маслом.

- Стоп! - крикнул только что вошедший последний романтик. - Сперва
сами подзаправимся.

Он развернул свертки с ужином: сыр, хлеб, твердокаменная копченая
колбаса и шпроты. Все это мы запивали отлично охлажденным пивом. Ели мы
так, словно от зари до зари молотили цепами зерно. Потом взялись за
"Карла". Работали два часа, все проверили и отрегулировали, смазали под-
шипники. Вслед за этим Ленц и я поужинали вторично. Готтфрид включил
свет и на "форде". При аварии одна его фара уцелела. И теперь, укреплен-
ная на выгнутом кверху шасси, она испускала косой луч света куда-то в
небо.

Вполне удовлетворенный, Ленц повернулся к нам.

- Ну вот! А теперь, Робби, достань-ка бутылки. Давайте отметим
"Праздник цветущего дерева"!

Я поставил на стол коньяк, джин и два бокала.

- А ты? - спросил Готтфрид.

- Я пить не буду.

- Что?! Почему не будешь?

- Потому что пропала у меня охота продолжать это чертово пьянство!

Ленц пристально посмотрел на меня.

- Отто, наш ребеночек свихнулся, - сказал он Кестеру.

- Оставь его в покое. Не хочет - не надо, - ответил Кестер.

Ленц налил себе полный бокал.

- Вообще у этого мальчика с некоторых пор пошли завихрения.

- Это еще не самое худшее, - заявил я.

Над крышей фабрики напротив нас взошла большая красная луна. Некото-
рое время мы сидели молча.

- Скажи мне, Готтфрид, - заговорил я затем, - ведь ты специалист по
части любовных дел, не так ли?

- Специалист? Нет, я классик любви, - скромно ответил Ленц.

- Хорошо. Я хотел бы знать, всегда ли влюбленный человек ведет себя
по-идиотски?

- То есть как это по-идиотски?

- Ну, в общем так, как будто он полупьян. Болтает невесть что, несет
всякую чепуху, да еще и врет.

Ленц расхохотался.

- Что ты, детка! Ведь любовь это же сплошной обман. Чудесный обман со
стороны матушки-природы. Взгляни на это сливовое дерево! И оно сейчас
обманывает тебя: выглядит куда красивее, чем окажется потом. Было бы
просто ужасно, если бы любовь имела хоть какое-то отношение к правде.
Слава богу, что растреклятые моралисты не властны над всем.

Я встал.

- Так, по-твоему, без некоторого жульничества это дело вообще невоз-
можно?

- Да, детонька моя! Вообще невозможно!

- Но ведь тогда можно попасть в глупейшее положение.

Ленц усмехнулся.

- Запомни одну вещь, мальчик: никогда, никогда и еще раз никогда ты
не окажешься смешным в глазах женщины, если сделаешь что-то ради нее.
Пусть это будет даже самым дурацким фарсом. Делай все, что хочешь, -
стой на голове, неси околесицу, хвастай, как павлин, пой под ее окном.
Не делай лишь одного - не будь с ней деловым, разумным.

Я оживился:

- А ты что скажешь, Отто? Кестер рассмеялся:

- Пожалуй, так оно и есть.

Он встал и поднял капот "Карла". Я достал бутылку рома, еще один бо-
кал и поставил их на стол. Отто включил зажигание, нажал на кнопку стар-
тера, и двигатель зачавкал - утробно и сдержанно. Ленц, положив ноги на
подоконник, глядел в окно. Я подсел к нему.

- Тебе когда-нибудь случалось быть пьяным в обществе женщины?

- Часто случалось, - не пошевельнувшись ответил он.

- Ну и как? Он искоса посмотрел на меня.

- Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Отвечаю,
детка: никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без
писем. Только цветы. Они покрывают все. Даже могилы.

Я посмотрел на него. Он оставался неподвижным. В его блестящих глазах
отражался белый свет автомобилей. Двигатель все еще работал. Он тихонько
погромыхивал, точно под ним содрогалась земля.

- Вот теперь я могу спокойно выпить чего-нибудь, - сказал я и откупо-
рил бутылку.

Кестер заглушил двигатель. Затем обратился к Ленцу:

- Сегодня луна светит достаточно ярко, чтобы можно было найти стакан.
Верно, Готтфрид? А ну-ка выключи свою иллюминацию. Особенно на "форде".
Этот косой луч напоминает мне прожекторы времен войны. Когда ночью эти
штуки начинали нашаривать мой самолет, мне было совсем не до шуток.

Ленц кивнул.

- А мне он напоминает... Впрочем, не все ли равно...

Он встал и выключил фары.

Луна поднялась высоко над фабричной крышей. Она все больше светлела и
теперь казалась желтым лампионом, повисшим меж ветвей сливы. Ветви, ко-
леблемые слабым ветерком, тихо качались.

- Все-таки странно, - сказал Ленц после паузы, - почему принято ста-
вить памятники всевозможным людям?.. А почему бы не поставить памятник
луне или дереву в цвету?..

Я рано вернулся домой. Открыв дверь в коридор, услышал музыку. Играл
патефон Эрны Бениг - личной секретарши. По коридору плыл тихий и проз-
рачный женский голос. Потом пошла перекличка скрипок под сурдинку с пиц-
цикато на банджо. И опять этот голос, проникновенный, нежный, будто пе-
реполненный счастьем. Я вслушался, пытаясь разобрать слова. Тихое изум-
ление женщины звучало удивительно трогательно в этом темном коридоре,