Чтение 19–й страницы книги ~Три товарища~

мел его в сторону. - Не о тебе разговор, несчастный романтик с задворок.
О тебе никто не пожалеет.

- Валяй, Фердинанд, выговорись, - сказал Ленц. - Выговориться - зна-
чит облегчить свою душу.

- Ты вообще лодырь, - заявил Грау. - Да еще высокопарный.

- Все мы такие, - улыбнулся Ленц. - Все живем в долг и питаемся иллю-
зиями.

- Вот это точно, - сказал Грау и по очереди оглядел нас из-под своих
кустистых бровей. - Питаемся иллюзиями из прошлого, а долги делаем в
счет будущего. - Потом он снова обратился ко мне: - Наивность, сказал я,
Робби. Только завистливые люди называют ее глупостью. Не огорчайся из-за
этого. Наивность - не недостаток, а, напротив, признак одаренности.

Ленц открыл было рот, но Фердинанд продолжал говорить:

- Ты, конечно, понимаешь, о чем речь. О простой душе, еще не изъеден-
ной скепсисом и этакой сверхинтеллектуальностью. Парсифаль был глуп.
Будь он поумнее - никогда не стал бы завоевывать чашу святого Грааля. В
жизни побеждает только глупец. А умному везде чудятся одни лишь пре-
пятствия, и, не успев что-то начать, он уже потерял уверенность в себе.
В трудные времена наивность - самое драгоценное из всего, волшебная ман-
тия, скрывающая от тебя беды, в которые сверхумник, словно загипнотизи-
рованный, то и дело попадает.

Он отпил глоток и посмотрел на меня своими огромными голубыми глаза-
ми, вправленными, точно два кусочка неба, в обрюзгшее, морщинистое лицо.

- Никогда, Робби, не стремись знать слишком много! Чем меньше знаешь,
тем проще живется. Знание делает человека свободным, но и несчастным.
Давай выпьем за наивность, на глупость и все, что к ним относится, - за
любовь, за веру в будущее, за мечты о счастье - за божественную глу-
пость, за потерянный рай...

Он сидел, грузный и неуклюжий, внезапно уйдя в себя и в свое опьяне-
ние, - одинокий холм неизбывной тоски. Жизнь его была разбита, и он
знал: склеить осколки невозможно. Он жил в своей большой мастерской и
сожительствовал со своей экономкой. Это была бесхитростная и грубоватая
женщина. А Грау, несмотря на мощное телосложение, отличался ранимостью и
переменчивыми настроениями. Он все никак не мог отделаться от своей по-
любовницы, но для него это, вероятно, стало безразличным. Ему исполни-
лось сорок два. И хотя я хорошо знал, что он просто пьянствует, всякий
раз, когда я видел его в таком состоянии, мне становилось страшно. У нас
он бывал нечасто. Пил обычно у себя в мастерской. А от питья в одино-
честве люди быстро опускаются.

На его лице мелькнула улыбка. Он сунул мне в руку рюмку.

- Пей, Робби! И спасайся! Помни о том, что я тебе говорил.

- Запомню, Фердинанд.

Ленц завел патефон. У него была куча пластинок с записями негритянс-
ких песен. Он прокрутил некоторые из них - про Миссисипи, про сборщиков
хлопка и знойные ночи на берегах синих тропических рек.

Патриция Хольман жила в большом желтом доме, отделенном от улицы уз-
кой полоской газона. Подъезд был освещен фонарем. Я остановил "кадил-
лак". В колеблющемся свете фонаря машина поблескивала черным лаком и по-
ходила на могучего черного слона.

Я принарядился: кроме галстука, купил новую шляпу и перчатки, на мне
было длинное пальто Ленца - великолепное серое пальто из тонкой шот-
ландской шерсти. Экипированный таким образом, я хотел во что бы то ни
стало рассеять впечатление от первой встречи, когда был пьян.

Я дал сигнал. Сразу же, подобно ракете, на всех пяти этажах лестницы
вспыхнул свет. Загудел лифт. Он снижался, как светлая бадья, спускающая-
ся с неба. Патриция Хольман открыла дверь и быстро сбежала по сту-
пенькам. На ней был короткий коричневый меховой жакет и узкая коричневая
юбка.

- Алло! - Она протянула мне руку. - Я так рада, что вышла. Весь день
сидела дома.

Ее рукопожатие, более крепкое, чем можно было ожидать, понравилось
мне. Я терпеть не мог людей с руками вялыми, точно дохлая рыба.

- Почему вы не сказали этого раньше? - спросил я. - Я заехал бы за
вами еще днем.

- Разве у вас столько свободного времени?

- Не так уж много, но я бы как-нибудь освободился.

Она глубоко вздохнула:

- Какой чудесный воздух! Пахнет весной.

- Если хотите, мы можем подышать, свежим воздухом вволю, - сказал я.
- Поедем за город, в лес, - у меня машина. - При этом я небрежно показал
на "кадиллак", словно это был какой-нибудь старый "фордик".

- "Кадиллак"? - Она изумленно посмотрела на меня. - Ваш собственный?

- На сегодняшний вечер. А вообще он принадлежит нашей мастерской. Мы
его хорошенько подновили и надеемся заработать на нем, как еще никогда в
жизни.

Я распахнул дверцу:

- Не поехать ли нам сначала в "Лозу" и поужинать? Как вы думаете?

- Поедем ужинать, но почему именно в "Лозу"? Я озадаченно посмотрел
на нее. Это был единственный элегантный ресторан, который я знал.

- Откровенно говоря, - сказал я, - не знаю ничего лучшего. И потом
мне кажется, что "кадиллак" кое к чему обязывает.

Она рассмеялась:

- В "Лозе" всегда скучная и чопорная публика. Поедем в другое место!

Я стоял в нерешительности. Моя мечта казаться солидным рассеивалась
как дым.

- Тогда скажите сами, куда нам ехать, - сказал я. - В других рестора-
нах, где я иногда бываю, собирается грубоватый народ. Все это, по-моему,
не для вас.

- Почему вы так думаете? - Она быстро взглянула на меня. - Давайте
попробуем.

- Ладно. - Я решительно изменил всю программу. - Если вы не из пугли-
вых, тогда вот что: едем к Альфонсу.

- Альфонс! Это звучит гораздо приятнее, - ответила она. - А сегодня
вечером я вообще ничего не боюсь.

- Альфонс - владелец пивной, - сказал я. - Большой друг Ленца.

Она рассмеялась:

- По-моему, у Ленца всюду друзья.

Я кивнул:

- Он их легко находит. Вы могли это заметить на примере с Биндингом.

- Ей-богу, правда, - ответила она. - Они подружились молниеносно.

Мы поехали.

Альфонс был грузным, спокойным человеком. Выдающиеся скулы. Маленькие
глаза. Закатанные рукава рубашки. Руки как у гориллы. Он сам выполнял
функции вышибалы и выставлял из своего заведения всякого, кто был ему не
по вкусу, даже членов спортивного союза "Верность родине". Для особенно
трудных гостей он держал под стойкой молоток. Пивная была расположена
удобно - совсем рядом с больницей, и он благодаря этому экономил на
транспортных расходах.

Волосатой лапой Альфонс провел по светлому еловому столу.

- Пива? - спросил он.

- Водки и чего-нибудь на закуску, - сказал я.

- А даме? - спросил Альфонс.

- И дама желает водки, - сказала Патриция Хольман.

- Крепко, крепко, - заметил Альфонс. - Могу предложить свиные отбив-
ные с кислой капустой.

- Сам заколол свинью? - спросил я.

- А как же!

- Но даме, вероятно, хочется что-нибудь полегче.

- Это вы несерьезно говорите, - возразил Альфонс. - Посмотрели бы
сперва мои отбивные.

Он попросил кельнера показать нам порцию.

- Замечательная была свинья, - сказал он. - Медалистка. Два первых
приза.

- Ну, тогда, конечно, устоять невозможно! - воскликнула Патриция
Хольман. Ее уверенный тон удивил меня, - можно было подумать, что она
годами посещала этот кабак.

Альфонс подмигнул:

- Значит, две порции? Она кивнула.

- Хорошо! Пойду и выберу сам.

Он отправился на кухню.

- Вижу, я напрасно опасался, что вам здесь не понравится, - сказал я.
- Вы мгновенно покорили Альфонса. Сам пошел выбирать отбивные! Обычно он
это делает только для завсегдатаев.

Альфонс вернулся:

- Добавил вам еще свежей колбасы.

- Неплохая идея, - сказал я.

Альфонс доброжелательно посмотрел на нас. Принесли водку. Три рюмки.
Одну для Альфонса.

- Что ж, давайте чокнемся, - сказал он. - Пусть наши дети заимеют бо-
гатых родителей.

Мы залпом опрокинули рюмки. Патриция тоже выпила водку единым духом.

- Крепко, крепко, - сказал Альфонс и зашаркал к своей стойке.

- Нравится вам водка? - спросил я.

Она поежилась:

- Немного крепка. Но не могла же я оскандалиться перед Альфонсом.

Отбивные были что надо. Я съел две большие порции, и Патриция тоже