Чтение 49–й страницы книги ~Три товарища~

- Я достаточно долго была благоразумной.

- Разве?

- Конечно! Более чем достаточно! Хочу наконец быть неблагоразумной! -
Она засмеялась и прижалась щекой к моему лицу. - Будем неблагоразумны,
Робби! Ни о чем не будем думать, совсем ни о чем, только о нас, и о
солнце, и об отпуске, и о море!

- Хорошо, - сказал я и взял махровое полотенце. - Дай-ка я тебя спер-
ва вытру досуха. Когда ты успела так загореть?

Она надела купальный халат.

- Это результат моего "благоразумного" года. Каждый день я должна бы-
ла проводить целый час на балконе и принимать солнечную ванну. В восемь
часов вечера я ложилась. А сегодня в восемь часов вечера пойду опять ку-
паться.

- Это мы еще посмотрим, - сказал я. - Человек всегда велик в намере-
ниях. Но не в их выполнении. В этом и состоит его очарование.

Вечером никто из нас не купался. Мы прошлись в деревню, а когда нас-
тупили сумерки, покатались на "ситроене". Вдруг Пат почувствовала
сильную усталость и попросила меня вернуться. Уже не раз я замечал, как
буйная жизнерадостность мгновенно и резко сменялась в ней глубокой уста-
лостью. У нее не было никакого запаса сил, хотя с виду она не казалась
слабой. Она всегда расточительно расходовала свои силы и казалась неис-
черпаемой в своей свежей юности. Но внезапно наставал момент, когда лицо
ее бледнело, а глаза глубоко западали. Тогда все кончалось. Она утомля-
лась не постепенно, а сразу, в одну секунду.

- Поедем домой, Робби, - попросила она, и ее низкий голос прозвучал
глуше обычного.

- Домой? К фройляйн Мюллер с золотым крестиком на груди? Интересно,
что еще могло прийти в голову старой чертовке в наше отсутствие...

- Домой, Робби, - сказала Пат и в изнеможении прислонилась к моему
плечу. - Там теперь наш дом.

Я отнял одну руку от руля и обнял ее за плечи. Мы медленно ехали
сквозь синие, мглистые сумерки, и, когда наконец увидели освещенные окна
маленькой виллы, примостившейся, как темное животное, в пологой ложбин-
ке, мы и впрямь почувствовали, что возвращаемся в родной дом.

Фройляйн Мюллер ожидала нас. Она переоделась, и вместо черного шерс-
тяного на ней было черное шелковое платье такого же пуританского покроя,
а вместо крестика к нему была приколота другая эмблема - сердце, якорь и
крест, - церковный символ веры, надежды и любви.

Она была гораздо приветливее, чем перед нашим уходом, и спросила,
устроит ли нас приготовленный ею ужин: яйца, холодное мясо и копченая
рыба.

- Ну конечно, - сказал я.

- Вам не нравится? Совсем свежая копченая камбала. - Она робко пос-
мотрела на меня.

- Разумеется, - сказал я холодно.

- Свежекопченая камбала - это должно быть очень вкусно, - заявила Пат
и с упреком взглянула на меня. - Фройляйн Мюллер, первый день у моря и
такой ужин! Чего еще желать? Если бы еще вдобавок крепкого горячего чаю.

- Ну как же! Очень горячий чай! С удовольствием! Сейчас вам все пода-
дут.

Фройляйн Мюллер облегченно вздохнула и торопливо удалилась, шурша
своим шелковым платьем.

- Тебе в самом деле не хочется рыбы? - спросила Пат.

- Еще как хочется! Камбала! Все эти дни только и мечтал о ней.

- А зачем же ты пыжишься? Вот уж действительно...

- Я должен был расквитаться за прием, оказанный мне сегодня.

- Боже мой! - рассмеялась Пат. - Ты ничего не прощаешь! Я уже давно
забыла об этом.

- А я нет, - сказал я. - Я такое легко не забываю.

- А надо бы...

Вошла служанка с подносом. У камбалы была кожица цвета золотого топа-
за, и она чудесно пахла морем и дымом. Нам принесли еще свежих креветок.

- Начинаю забывать, - сказал я мечтательно. - Кроме того, я замечаю,
что страшно проголодался.

- И я тоже. Но дай мне поскорее горячего чаю. Странно, но меня поче-
му-то знобит. А ведь на дворе совсем тепло.

Я посмотрел на нее. Она была бледна, но все же улыбалась.

- Теперь ты и не заикайся насчет долгих купаний, - сказал я и спросил
горничную: - У вас найдется немного рому?

- Чего?

- Рому. Такой напиток в бутылках.

- Ром?

- Да.

- Нет.

Лицо у нее было круглое как луна. Она смотрела на меня ничего не вы-
ражающим взглядом.

- Нет, - сказала она еще раз.

- Хорошо, - ответил я. - Это неважно. Спокойной ночи. Да хранит вас
бог.

Она ушла.

- Какое счастье. Пат, что у нас есть дальновидные друзья, - сказал я.
- Сегодня утром перед отъездом Ленц погрузил в нашу машину довольно тя-
желый пакет. Посмотрим, что в нем.

Я принес из машины пакет. В небольшом ящике лежали две бутылки рома,
бутылка коньяка и бутылка портвейна. Я поднес ром к лампе и посмотрел на
этикетку:

- Ром "Сент Джеймс", подумать только! На наших ребят можно поло-
житься.

Откупорив бутылку, я налил Пат добрую толику рома в чай. При этом я
заметил, что ее рука слегка дрожит.

- Тебя сильно знобит? - спросил я.

- Чуть-чуть. Теперь уже лучше. Ром хорош... Но я скоро лягу.

- Ложись сейчас же, Пат, - сказал я. - Придвинем стол к постели и бу-
дем есть.

Она кивнула. Я принес ей еще одно одеяло с моей кровати и пододвинул
столик:

- Может быть, дать тебе настоящего грогу, Пат? Это еще лучше. Могу
быстро приготовить его.

Пат отказалась:

- Нет, мне уже опять хорошо.

Я взглянул на нее. Она действительно выглядела лучше. Глаза снова
заблестели, губы стали пунцовыми, матовая кожа дышала свежестью.

- Быстро ты пришла в себя, просто замечательно, - сказал я. - Все
это, конечно, ром.

Она улыбнулась:

- И постель тоже, Робби. Я отдыхаю лучше всего в постели. Она мое
прибежище.

- Странно. А я бы сошел с ума, если бы мне пришлось лечь так рано. Я
хочу сказать - лечь одному.

Она рассмеялась:

- Для женщины это другое дело.

- Не говори так. Ты не женщина.

- А кто же?

- Не знаю. Только не женщина. Если бы ты была настоящей нормальной
женщиной, я не мог бы тебя любить.

Она посмотрела на меня:

- А ты вообще можешь любить?

- Ну, знаешь ли! - сказал я. - Слишком много спрашиваешь за ужином.
Больше вопросов нет?

- Может быть, и есть. Но ты ответь мне на этот.

Я налил себе рому:

- За твое здоровье, Пат. Возможно, что ты и права. Может быть, никто
из нас не умеет любить. То есть так, как любили прежде. Но от этого нам
не хуже. У нас с тобой все по-другому, как-то проще.

Раздался стук в дверь. Вошла фройляйн Мюллер. В руке она держала кро-
хотную стеклянную кружечку, на дне которой болталась какая-то жидкость.

- Вот я принесла вам ром.

- Благодарю вас, - сказал я, растроганно глядя на стеклянный наперс-
ток. - Это очень мило с вашей стороны, но мы уже вышли из положения.

- О господи! - Она в ужасе осмотрела четыре бутылки на столе. - Вы
так много пьете?

- Только в лечебных целях, - мягко ответил я, избегая смотреть на
Пат. - Прописано врачом. У меня слишком сухая печень, фройляйн Мюллер.
Но не окажете ли вы нам честь?..

Я открыл портвейн:

- За ваше благополучие! Пусть ваш дом поскорее заполнится гостями.

- Очень благодарна! - Она вздохнула, поклонилась и отпила, как птич-
ка. - За ваш отдых! - Потом она лукаво улыбнулась мне. - До чего же
крепкий. И вкусный.

Я так изумился этой перемене, что чуть не выронил стакан. Щечки фрой-
ляйн порозовели, глаза заблестели, и она принялась болтать о различных,
совершенно неинтересных для нас вещах. Пат слушала ее с ангельским тер-
пением. Наконец хозяйка обратилась ко мне:

- Значит, господину Кестеру живется неплохо? Я кивнул.

- В то время он был так молчалив, - сказала она. - Бывало, за весь
день словечка не вымолвит. Он и теперь такой?

- Нет, теперь он уже иногда разговаривает.

- Он прожил здесь почти год. Всегда один...

- Да, - сказал я. - В этом случае люди всегда говорят меньше.

Она серьезно кивнула головой и посмотрела на Пат: