Чтение 57–й страницы книги ~Триумфальная арка~

- Это разные вещи. Живи ты в другой стране, мне казалось бы, что мы
просто ненадолго расстались. Я могла бы приехать к тебе. Я знала бы, что
всегда смогу приехать. А так, в одном городе... Неужели ты не понимаешь
меня?

- Понимаю.

Она выпрямилась и откинула назад волосы.

- Ты не смеешь оставлять меня одну. Ты отвечаешь за меня.

- Разве ты одна?

- Ты отвечаешь за меня, - повторила она и улыбнулась.

Какую-то долю секунды ему казалось, что он ненавидит ее, ненавидит за эту
улыбку, за ее тон.

- Не болтай глупостей, Жоан.

- Нет, ты отвечаешь за меня. С нашей первой встречи. Без тебя...

- Хорошо. Видимо, я отвечаю и за оккупацию Чехословакии... А теперь
хватит. Уже рассвело. тебе скоро идти.

- Что ты сказал? - Она широко раскрыла глаза. - Ты не хочешь, чтобы я
осталась?

- Не хочу.

- Ах вот как... - произнесла она тихим, неожиданно злым голосом. - Так
вот оно что! Ты больше не любишь меня!

- Бог мой, - сказал Равик. - Этого еще не хватало. С какими идиотами ты
провела последние месяцы?

- Они вовсе не идиоты. А что я, по-твоему, должна была делать? Торчать у
себя в номере, глядеть на пустые стены и медленно сходить с ума?

Равик слегка приподнялся на постели.

- Прошу тебя, не надо исповеди, - сказал он. - Мне это неинтересно. Я
хочу лишь одного - чтобы наш разговор был чуточку содержательней.

Она с недоумением посмотрела на него. Ее рот и глаза, казалось, стали
совсем плоскими.

- Почему ты ко мне вечно придираешься? Другие этого не делают. У тебя все
вырастает в проблему.

- Возможно.

Равик отпил глоток кальвадоса и снова лег.

- Но это действительно так, - сказала она. - Никогда не знаешь, чего
ждать от тебя. Ты заставляешь говорить вещи, которые не хочется говорить. А
потом сам же набрасываешься на меня.

Равик глубоко вздохнул. О чем это он только что подумал? Да... Темный
мирок любви, власть воображения - как быстро сюда можно внести свои
поправки! И люди это делают. Неизменно делают сами. Старательнейшим образом
они разрушают свои же мечты. Да и могут ли они иначе? Действительно, в чем
их вина? Они кажутся себе красивыми, потерянными, гонимыми... Где-то глубоко
под землей находится гигантский магнит - а на поверхности пестрые фигурки,
полагающие, что они наделены собственной волей, собственной судьбой... Могут
ли они иначе? И разве он сам не таков? Еще не поверивший, еще цепляющийся за
соломинку осторожности и дешевого сарказма, но уже точно знающий все, что
неизбежно должно случиться.

Жоан примостилась на другом конце кровати. Она напоминала разозленную
хорошенькую прачку и одновременно казалась существом, прилетевшим с Луны и
ничего не понимающим в земных делах. На ее лице играли красные отблески
зари, сменившей предрассветные сумерки. Над грязными дворами и закопченными
крышами веяло чистое дыхание молодого дня. В этом дыхании еще слышался шум
леса, слышалась жизнь.

- Жоан, - сказал Равик. - Зачем ты пришла?

- А зачем ты спрашиваешь?

- Действительно, зачем я спрашиваю?

- Зачем ты вечно спрашиваешь? Я здесь. Разве этим не все сказано?

- Да, ты права. Этим сказано все.

Она подняла голову.

- Наконец-то! Но сначала ты обязательно отравишь человеку всю радость.

Радость! Она называет это радостью! Люди гонимы множеством черных
пропеллеров, у них захватывает дыхание, их вновь и вновь затягивает вихрь
желания... Какая же тут радость? Радость там, за окном, - утренняя роса,
десять минут тишины, пока день еще не выпустил своих когтей. Но что это? Он
опять пытается все осмыслить? К черту! Разве она не права? Разве она не
права, как правы роса, и воробьи, и ветер, и кровь? Зачем спрашивать? Что
выяснять? Она здесь, стремительная ночная бабочка, бездумно залетевшая
сюда... А он лежит и считает пятнышки и прожилки на ее крылышках, придирчиво
разглядывает чуть поблекшие краски. Она пришла, и мне, видите ли, хочется
показать ей все мое превосходство, подумал он. Какая глупость! А если бы ее
здесь не было? Я лежал бы и думал без конца и пытался бы геройски обмануть
себя, в глубине души желая, чтобы она пришла.

Равик спустил ноги с кровати и надел туфли.

- Зачем ты поднялся? - изумленно спросила Жоан. - Ты хочешь меня выгнать?

- Нет. Целовать. Я уже давно должен был это сделать. Я идиот, Жоан. Я
наговорил столько глупостей. Как чудесно, что ты здесь!

Ее глаза просветлели.

- Ты можешь целовать меня и не вставая, - сказала она.

Высоко над городом разгоралась заря. Выше над ней небо было еще
по-утреннему блеклым. В нем плыли редкие облака, похожие на спящих фламинго.

- Посмотри, какой день, Жоан! Ведь еще совсем недавно шли дожди.

- Да, любимый. Было пасмурно и без конца хлестал дождь.

- Когда я уезжал, он лил не переставая. Ты была в отчаянии от этого
нескончаемого дождя. А теперь...

- Да, - сказала Жоан. - А теперь...

Она лежала, тесно прижавшись к нему.

- Теперь есть все. Даже сад - гвоздики на окне у Визенхофа. И птицы во
дворе на каштане.

Вдруг он заметил, что она плачет.

- Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь, Равик?

- Я и так спрашивал тебя слишком много. Разве ты не сказала этого сама?

- Сейчас я говорю совсем о другом.

- Мне не о чем спрашивать.

- Тебе не интересно узнать, что произошло со мной за это время?

- С тобой ничего не произошло.

Она удивленно вскинула голову.

- За кого ты меня принимаешь, Жоан? - сказал он. - Посмотри лучше в окно,
на небе сплошь - багрянец, золото и синева... Разве солнце спрашивает, какая
вчера была погода? Идет ли война в Китае или Испании? Сколько тысяч людей
родилось и умерло в эту минуту? Солнце восходит - и все тут. А ты хочешь,
чтобы я спрашивал! Твои плечи, как бронза, под его лучами, а я еще должен о
чем-то тебя спрашивать? В красном свете зари твои глаза, как море древних
греков, фиолетовое и виноцветное, а я должен интересоваться бог весть чем?
Ты со мной, а я, как глупец, должен ворошить увядшие листья прошлого? За
кого ты меня принимаешь, Жоан?

Она отерла слезы.

- Давно уже я не слышала таких слов.

- Значит, тебя окружали не люди, а истуканы. Женщин следует либо
боготворить, либо оставлять. Все прочее - ложь.

Она спала, обняв его так крепко, словно хотела удержать навсегда. Она
спала глубоким сном, и он чувствовал на своей груди ее легкое, ровное
дыхание. Он уснул не сразу. Отель пробуждался. Шумела вода в кранах, хлопали
двери, снизу доносился кашель эмигранта Визенхофа. Обняв рукой плечи Жоан,
Равик чувствовал дремотное тепло ее кожи, а когда поворачивал голову, видел
ее безмятежно преданное, чистое, как сама невинность, лицо. Боготворить или
оставлять, подумал он. Громкие слова. У кого бы хватило на это сил? Да и кто
бы захотел это сделать?..

Равик проснулся. Жоан рядом с ним не было. Из ванной до него донесся шум
воды. Он приподнялся на постели и мгновенно стряхнул с себя сон. За
последнее время он снова этому научился. Если ты умеешь быстро просыпаться,
то у тебя больше шансов спастись. Он взглянул на часы. Десять утра. Вечернее
платье и плащ Жоан валялись на полу. У окна стояли парчовые туфли. Одна
завалилась набок.

- Жоан, - позвал он. - Что это тебе вздумалось среди ночи принимать душ?

Она открыла дверь.

- Прости, я не хотела будить тебя.

- Это не важно. Я могу спать, когда угодно. Но зачем ты уже поднялась?

Жоан стояла перед ним в купальной шапочке, с ее плеч, покрытых светлым
загаром, стекала вода. Она походила на амазонку в плотно облегающем голову
шлеме.

- Я перестала быть полуночницей, Равик. Я больше не служу в "Шехерезаде".

- Знаю.

- От кого?

- От Морозова.

Жоан испытующе посмотрела на него...

- Морозов... - проговорила она. - Старый болтун. Что он тебе еще
наговорил?

- Ничего. А разве он еще что-нибудь знает?

- Откуда ему знать? Что у меня общего со швейцаром ночного кабака?
Швейцары - как гардеробщицы: профессия превращает их в сплетников.

- Оставь Морозова в покое. Ночные швейцары и портье - профессиональные
пессимисты. Они кормятся теневыми сторонами жизни, однако не сплетничают.
Профессия обязывает их к скромности.

- Теневые стороны жизни, - сказала Жоан. - Ничего не хочу о них знать.

- А кто хочет? И, однако, соприкасаться с ними приходится многим. Кстати,