продали мы его за три четверти миллиона - кажется, прибыль неплохая.
должен воспользоваться случаем и поддеть меня - ведь я когда-то был школьным
учителем. Вскоре после войны я в течение девяти месяцев учил ребят в глухой
степной деревне, пока не бежал оттуда, преследуемый по пятам воющим псом
зимнего одиночества.
продали вон тот чертов обелиск, который торчит перед окном, - говорю я. -
Судя по рассказам, ваш покойный папаша шестьдесят лет назад, при основании
фирмы, приобрел его еще дешевле - за какие-нибудь пятьдесят марок.
нельзя, это понятно каждому младенцу.
Нам придется за большие деньги выкупить его обратно.
легко распухает.
крест за три четверти миллиона?
Ризенфельд. Нам придется делать новый заказ Оденвэльдскому гранитному
заводу; на складе у нас осталось мало гранитных памятников.
спрашивает Генрих. - Значит, Ризенфельд приезжает завтра утром? Тогда и я
останусь дома и сам с ним переговорю! Посмотрим, каковы цены!
допускать встречи Ризенфельда с Генрихом, даже если придется напоить Генриха
пьяным или подмешать касторки в его воскресную кружку пива. Этот честный, но
допотопный делец нестерпимо надоел бы Ризенфельду своими воспоминаниями о
войне и рассказами о добром старом времени, когда марка была маркой и верна
себе, а верность была основой чести, как превосходно выразился наш обожаемый
фельдмаршал. Генрих очень высокого мнения о подобных пошлостях, Ризенфельд -
нет. Ризенфельд считает верностью то, когда другие выполняют по отношению к
нам обязательства, которые им невыгодны, а для нас - когда мы выполняем то,
что нам выгодно.
не доставили? Это же невозможно!
называется - уплатить деньги вперед.
школьный учитель, понимаете? Как можно в нашем деле требовать денег вперед?
От скорбящих родственников? Когда венки на могиле не успели завянуть? А вы
хотите требовать денег за то, что еще не доставлено?
них легче выжать.
чем сталь! Они ведь только что заплатили врачу, священнику, за гроб, за
могилу, за цветы, устроили поминки... И они вам, молодой человек, десяти
тысяч вперед не дадут! Людям надо сначала опомниться, им нужно сначала
убедиться, что этот самый памятник, который они заказали, действительно
стоит на кладбище, увидеть его там, а не на бумаге в каталоге, даже если
надписи и скорбящих родственников в придачу вы намалюете китайской тушью и
золотом.
внимания. Верно, для нашего каталога я не только нарисовал надгробия и
размножил рисунки на "престо", но, чтобы усилить воздействие, раскрасил их и
воссоздал "настроение" - плакучие ивы, клумбы анютиных глазок, кипарисы и
вдов под траурной вуалью, поливающих цветы. Конкуренты чуть не лопнули от
зависти, когда мы завели это новшество; у них-то ничего не было, кроме
обыкновенных фотосним ков с имеющихся на складе надгробий, и даже Генрих
решил, что это блестящая идея, особенно золотая краска. Чтобы придать
изображениям большую натуральность, я украсил нарисованные и раскрашенные
памятники соответствующими надписями, сделанными тем же золотом на олифе.
Это были для меня чудесные дни: каждого человека, которого я терпеть не мог,
я отправлял на тот свет и рисовал его надгробие; моему унтер-офицеру из
рекрутских времен - он и до сих пор еще благополучно здравствует - я сделал,
например, такую надпись: "Здесь покоится прах полицейского Карла Флюмера,
скончавшегося после бесконечных мучительных страданий и утраты всех близких,
ушедших в иной мир до него". Впрочем, он это заслужил: Флюмер жестоко
угнетал меня во время войны и дважды посылал в разведку, причем я не погиб
только благодаря счастливой случайности. Как тут не пожелать ему всяких бед.
вам суть нашей эпохи. Те принципы, на которых вы воспитаны, - благородные
принципы, но в наше время приводят только к банкротству. Деньги нынче может
заработать почти каждый, а вот сохранить их стоимость - почти никто. Важно
не продавать, а покупать и как можно быстрее получать деньги за проданное.
Мы живем в век реальных ценностей. Деньги - иллюзия; каждый это знает, но
многие еще до сих пор не могут в это поверить. А пока дело обстоит так:
инфляция будет расти до тех пор, пока мы .не докатимся до полного ничто.
Человек живет, на семьдесят пять процентов исходя из своих фантазий и только
на двадцать пять - исходя из фактов; в этом его сила и его слабость, и
потому в теперешней дьявольской пляске цифр все еще есть выигрывающие и
проигрывающие. Мы знаем, что быть в абсолютном выигрыше не можем, но не
хотели бы оказаться и в числе окончательно проигравших. Те три четвер ти
миллиона, за которые вы сегодня продали крест, если их уплатят только через
два месяца, будут стоить не больше, чем сегодня пятьдесят тысяч марок.
Поэтому...
практическую жизнь и предпочитаю честно погибнуть, чем пользоваться
сомнительными спекулянтскими методами, чтобы существовать. Пока я в нашей
фирме заведую продажей, все будет вестись по-старому, пристойно - и баста!
Что я умею, то умею, до сих пор дело шло - так оно пойдет и дальше! Какая
мерзость - испортить человеку радость от удачной сделки! И почему вы не
остались паршивым учителем?
своих крепких кривых ногах топает через двор; велосипедные зажимы придают
ему что-то военное. Генрих отправляется в ресторан Блюме, где, как обычно,
усядется за свой любимый столик.
буржуазный садист, - возмущаюсь я. - Еще и это! Да как можно заниматься
нашим делом иначе, чем с благочестивым цинизмом, если хочешь сберечь свою
душу? А этот лицемер желает вдобавок получать удовольствие от шахер-махеров
с покойниками да еще считает это своим прирожденным правом!
поспеши! Сегодня никакого повышения оклада больше не будет.
конторой. Я с трудом запихиваю пачки денег в пакет с надписью: "Кондитерская
Келлера - богатый ассортимент лучшего печенья, доставка на дом".
опрокидывает на нас гигантскую чашу, полную ветра и света. Мы
останавливаемся. Сад охвачен зеленым пламенем, весна поет в молодой листве
тополей, точно арфа, и зацветает сирень.
неудержимая. Как будто даже природа знает, что теперь счет ведется только на
десятки тысяч и на миллионы. Посмотри, что вытворяют тюльпаны! А белизна вон
там, а пунцовые и желтые тона повсюду! А как пахнет!
становится для него вдвое прекраснее, если он к тому же курит сигару.
великолепие. Сад позади нашего дома служит в то же время выставочной
территорией для надгробий. Вон они стоят в строю, словно рота под командой
тощего лейтенанта - обелиска Отто, пост которого тут же, возле двери. Именно
этот памятник я и посоветовал Генриху продать - старейшее надгробие фирмы,
как бы ее неизменная примета, нечто чудовищное по своей безвкусице. А за ним
следуют сначала самые дешевые маленькие надгробия из песчаника или цемента,
могильные камни для бедняков, которые честно и скромно жили и трудились и
потому, разумеется, ничего не достигли. Затем идут памятники побольше, уже
па цоколях, но все еще достаточно дешевые, - памятники для тех, кто
жаждал все же стать кем-нибудь поважнее, хотя бы после смерти, если уж не
удалось при жизни. Таких памятников мы продаем больше, чем совсем простых, и
трудно определить, что преобладает в этом запоздалом внимании близких -
трогательная забота или нелепое честолюбие. За ними стоят надгробия из