за другой и кладет на стол, рядом с образцами гранита.
конечно, их уже не хватило бы, а теперь хватит хоть на памятник...
том, сколь ко стоит черный шведский гранит? Его привозят из Швеции,
молодой человек, и он не может быть оплачен векселями на немецкие марки. За
него надо платить валютой! Шведскими кронами! У нас осталось всего несколько
глыб! Для друзей. Последние! Это все равно что голубые бриллианты! Одну я
вам дам - за вечер, проведенный с мадам Вацек, но две? Вы что, спятили? С
таким же успехом я мог бы потребовать от Гинденбурга, чтобы он стал
коммунистом.
меня больше, чем ваш шеф. Так как вы одновременно и посыльный, и директор
конторы, то не ваше дело заботиться об авансе.
платонической. Я даже не намерен его продавать сам.
окно Лизы.
посоветуете ли вы мне что-нибудь? Вы ведь повсюду разъезжаете.
какой-нибудь газете, мне все равно.
недоставать. Почему вы хотите уехать?
И я не всегда это чувствую, только время от времени. Но в эти минуты я
уверен до черта, что так нужно.
уехали отсюда.
точно схватился мокрыми лапами за электрический провод. Лиза включила в
своей комнате свет и подошла к окну. Она, вероятно, не видит нас в
полутемной конторе и спокойно снимает блузку. Под блузкой у нее ничего нет.
пол-литровую кружку с пивом, и она не упадет!
отказаться? Вот уж действительно дуралей.
Вюртембергском театре, крадется к окну, держа в одной руке стакан, в другой
- бутылку водки.
нее глаз. - Для такой стоило бы! Черт его знает, чего только мы в жизни не
упускаем!
художественные произведения, - говорю я. - Он такой твердый. При вашем
темпераменте вы могли бы самое большее работать в глине. Иначе вы
оставили бы после себя только незавершенные изваяния.
уйти в другую комнату. Владелец гранитного завода еще некоторое время не
отходит от окна, затем оборачивается.
ягненок.
меня письмо?
будущности.
достигнешь. Да и потом, вы же сегодня уезжаете. Отложите все это до своего
возвращения.
фигуру черный костюм и туфли с такими высокими каблуками, каких я еще не
видывал. Ризенфельд замечает ее в ту же минуту, что и я. Он хватает со стола
свою шляпу и выбегает из комнаты с возгласом:
почтительно шагает рядом с Лизой, которая дважды оглядывается. Наконец оба
скрываются за углом. Я гадаю, чем все это кончится. Георг Кроль уж, конечно,
мне все расскажет. Может быть, ему еще раз повезет и удастся все-таки
выжать из Ризенфельда второй памятник шведского гранита.
окно.
сосновых досок и горшков с клеем. Пахнет смолой и свежими сосновыми
стружками. Вильке д остругивает крышку гроба для близнецов. Он решил сделать
на ней бесплатно цветочную гирлянду, даже позолоченную. Когда он чем-нибудь
заинтересуется, на заработок ему наплевать. А тут он заинтересовался.
подо мной - шедевр из мореного дуба. Перед нами пиво, колбаса, сыр: мы
решаем провести с Вильке "час духов". Дело в том, что гробовщиком примерно
между двенадцатью и часом овладевают меланхолия, страх и сонливость. Это час
его слабости. Трудно поверить, но тогда он начинает бояться призраков, и
общества канарейки, которая живет в клетке для попугая над его верстаком,
ему становится недостаточно. Тогда он впадает в уныние, говорит о
бесцельности бытия и тянется к водке. Мы не раз находили его потом утром
храпящим на опилках в самом большом гробу, с которым он четыре года назад
так ужасно влип. Гроб был сделан для Блейхфельда, великана из цирка, который
тогда гастролировал в Верденбрюке и внезапно скончался после ужина,
состоявшего из лимбургского сыра, крутых яиц, копченой колбасы, ржаного
хлеба и водки, скончался - однако лишь по видимости, ибо в то время, как
Вильке наперекор всем привидениям всю ночь строгал гроб, великан,
вдруг вздохнув, восстал со своего смертного ложа и вместо того, чтобы, как
полагается честному человеку, тут же известить Вильке, допил оставшиеся
полбутылки водки и завалился спать. На другое утро он заявил, что денег у
него нет и гроба он не заказывал. Возразить тут было нечего. Цирк уехал, и,
так как гроб этот никто не покупал, Вильке так с ним и остался, и его
мировоззрение на время даже окрасилось некоторой горечью. Особенно негодовал
он на молодого врача Вюльмана, которого счел во всем виноватым. Вюльман
служил два года в армии, исполняя обязанности военного врача, и в нем
развился некоторый авантюризм. Но ведь у него в лазарете перебывало столько
полумертвых и на три четверти мертвых солдат, причем никто не возлагал на
него ответственность ни за их смерть, ни за криво сросшиеся кости, так что к
концу войны у него накопилось в памяти немало интересных случаев. Поэтому он
еще раз прокрался к великану и сделал ему какой-то укол - Вюльман не раз
наблюдал в лазарете, как от таких уколов умершие снова оживали; быстренько
вернулся к жизни и великан. С тех пор Вильке стал испытывать к Вюльману
невольную антипатию, не исчезла она и позднее, когда тот стал вполне
приличным врачом и посылал родственников своих умерших пациентов к Вильке. А
для Вильке гроб великана служил постоянным напоминанием о том, что не надо
быть слишком легковерным; и, вероятно, он поэтому же отправился с матерью
близнецов к ней на квартиру, желая самолично убедиться, не разъезжают ли
умершие ребята опять на деревянных лошадках. Для Вильке, при его
самоуважении, было бы нестерпимо, если бы рядом с непродававшимся
великанским гробом у него застрял также квадратный гроб для близнецов и в
его мастерской образовался бы какой-то склад гробов. Больше всего сердился
он на Вюльмана за то, что ему так и не удалось поговорить с великаном по
душам. Он все бы ему простил, если бы проинтервьюировал от носительно
того света. Ведь великан был в течение нескольких часов все равно что мертв,
Афанасьев Роман
Березин Федор
Василенко Иван
Мороз Александра
Афанасьев Роман
Свержин Владимир