Чтение 76–й страницы книги ~Черный обелиск~

что-нибудь иметь против! Мне хочется солгать, но я знаю, что она видит меня
насквозь.

- Разве ты уходишь из "Красной мельницы"?

- Я давным-давно покончила с "Красной мельницей". Тебе просто было
наплевать. Нет, я бросаю свою профессию. У нас с голоду подохнешь. Я просто
остаюсь в городе.

- У Эдуарда, - замечаю я.

- Да, у Эдуарда, - повторяет она. - Он поручает мне бар. Буду разливать
вина.

- Значит, ты и жить будешь в "Валгалле"?

- Да, в "Валгалле", наверху, в мансарде. И работать в "Валгалле". Я ведь
уж не так молода, как ты думаешь. Нужно подыскать что-нибудь прочное до
того, как я перестану получать ангажементы. Насчет цирка тоже ничего не
вышло. Это была просто последняя попытка.

- Ты еще много лет будешь получать ангажементы, Герда, - говорю я.

- Ну уж тут ты ничего не смыслишь. Я знаю, что делаю.

Я смотрю на красные лозы дикого винограда, Которые покачиваются за окном.
И чувствую себя словно дезертир, хотя для этого нет никаких ос нований.
Мои отношения с Гердой - просто отношения девушки с солдатом, приехавшим в
отпуск, и только; однако для одного из двух партнеров они почти всегда
становятся чем-то большим.

- Я сама хотела тебе все это сказать, - заявляет Герда.

- Ты хотела сказать, что между нами все кончено?

Она кивает.

- Я играю в открытую. Эдуард - единственный, кто предложил мне что-то
постоянное, то есть место, а я знаю, что это значит. Я не хочу никакого
обмана.

- Почему же... - я смолкаю.

- Почему же я все-таки с тобой еще спала? Ты это хотел спросить, -
говорит Герда. - Разве ты не знаешь, что все бродячие артисты
сентиментальны? - Она вдруг смеется. - Прощание с молодостью. Иди, голубцы
готовы.

Она ставит на стол тарелки. Я наблюдаю за ней, и мне вдруг становится
грустно.

- А как поживает твоя великая небесная любовь? - спрашивает она.

- Никак, Герда, никак.

Она кладет голубцы на тарелки.

- Когда у тебя будет опять романчик, - говорит Герда, - никогда не
рассказывай девушке про свои другие любови. Понимаешь?

- Да, - отвечаю я. - Мне очень жаль, Герда.

- Ради Бога, замолчи и ешь!

Я смотрю на нее. Она спокойна и деловита, выражение лица ясное и
решительное, она с детства привыкла к независимости, знает, чего ей ждать от
жизни, и примирилась с этим. В Герде есть все, чего нет во мне, и как было
бы хорошо, если бы я любил ее; жизнь стала бы ясной и вполне обозримой,
всегда было бы известно, что нам для нее нужно - не слишком многое, но самое
бесспорное.

- Знаешь, многого я не требую, - говорит Герда. - Ребенком меня били, а
потом я убежала из дому. Теперь с меня хватит моего призвания. Я хочу стать
оседлой. Эдуард - это не так уж плохо.

- Он скуп и тщеславен, - заявляю я и тотчас злюсь на себя, зачем я это
сказал.

- Все лучше, чем если человек, за которого собираешься замуж, шляпа и
мот.

- Вы намерены пожениться? - спрашиваю я, пораженный. - И ты ему
действительно веришь? Да он тебя использует, а сам потом женится на дочери
какого-нибудь владельца гостиницы, у которого есть деньги.

- Ничего он мне не обещал. Я только заключила с ним контракт насчет бара
на три года. А за эти три года он убедится, что не может без меня обойтись.

- Ты изменилась, - говорю я.

- Эх ты, дуралей, просто я приняла решение.

- Скоро ты вместе с Эдуардом будешь ругать нас за то, что у нас все еще
есть дешевые талоны.

- Остались?

- Хватит еще на полтора месяца. Герда смеется.

- Я не буду вас ругать. А кроме того, вы ведь в свое время заплатили за
них то, что они стоили.

- Это наша единственная удачная биржевая операция. - Герда убирает
тарелки, и я смотрю на нее. - Я оставлю их Георгу. Больше я не приду в
"Валгаллу".

Герда повертывается ко мне. Она улыбается, но в глазах нет улыбки.

- Почему же? - спрашивает она.

- Не знаю. Мне так кажется. А может быть, и приду."

- Конечно, придешь! Почему бы тебе не прийти?

- Да, почему бы? - повторяю я упавшим голосом.

Снизу доносятся приглушенные звуки пианолы. Я встаю и подхожу к окну.

- Как скоро пролетел этот год, - говорю я.

- Да, - отвечает Герда и прижимается ко мне. - Между прочим, типично:
понравится женщине кто-нибудь, так непременно окажется вроде тебя, ну и не
подойдет ей. - Она отталкивает меня. - Уж иди, иди к своей небесной любви -
что ты понимаешь в женщинах?

- Ничего. Она улыбается.

- И не пытайся их понять, мальчик. Так лучше. А теперь иди! На, возьми
вот это. Она дает мне монету.

- Что это такое? - спрашиваю я.

- Человек, который переправляет людей через воду. Он приносит счастье.

- А тебе он принес счастье?

- Счастье? - отзывается Герда. - Счастьем люди называют очень многое.
Может быть, и принес. А теперь уходи.

Она выталкивает меня из комнаты и запирает за мною дверь.

Я спускаюсь по лестнице. Во дворе мне попадаются навстречу две цыганки.
Они теперь участвуют в программе ресторана. Женщины-борцы давно уехали.

- Погадать, молодой человек? - спрашивает младшая цыганка. От нее пахнет
чесноком и луком.

- Нет, - отвечаю я. - Сегодня нет.

***

Гости Карла Бриля крайне взбудоражены. На столе лежит груда денег,
вероятно, тут биллионы. Противник хозяина похож на тюленя, и у него очень
короткие ручки. Он только что проверил, крепко ли забит в стену гвоздь, и
возвращается к остальным.

- Еще двести миллиардов, - заявляет он звонким голосом.

- Принимаем, - отвечает Карл Бриль. Дуэлянты выкладывают деньги.

- Кто еще хочет? - спрашивает Карл. Желающих не находится. Ставки слишком
высоки. Пот светлыми каплями струится по лицу Карла, но он уверен в победе.
Он разрешает тюленю еще раз легонько ударить по гвоздю молотком; поэтому
ставка в пятьдесят против пятидесяти для него изменена на сорок против
шестидесяти.

- Вы бы не сыграли "Вечернюю песню птички"? - обращается он ко мне.

Я сажусь за рояль. Вскоре появляется и фрау Бекман в своем ярко-красном
кимоно. Сегодня она меньше, чем обычно, напоминает статую; горы ее грудей
колышутся, как будто под ними бушует .землетрясение, и глаза другие, чем
обычно. Она не смотрит на Карла Бриля.

- Клара, - говорит Карл. - Ты знаешь всех этих господ, кроме господина
Швейцера. - Затем делает изящное движение рукой, представляя ей гостя: -
Господин Швейцер.

Тюлень кланяется с удивленным и несколько озабоченным выражением. Он
косится на деньги, потом на эту кубическую Брунгильду. Гвоздь обматывают
ватой, и Клара становится в нужную позу. Я исполняю двойные трели и смолкаю.
Наступает тишина.

Фрау Бекман стоит спокойно, сосредоточившись. Потом тело ее дважды
содрогается. Вдруг она бросает на Карла Бриля безумный взгляд.

- Очень сожалею, - произносит она, стиснув зубы. - Не могу.

Она отходит от стены и удаляется из мастерской.

- Клара! - вопит Карл.

Она не отвечает. Тюлень разражается жирным хохотом и начинает
подсчитывать деньги. Собу тыльников Бриля точно сразила молния. Карл
Бриль испускает стон, бросается к гвоздю, возвращается обратно.

- Одну минуту! - говорит он тюленю. - Одну минуту, мы еще не кончили!
Когда мы держали пари, то договорились о трех попытках. Но было только две!

По лицу Карла пот буквально льется струями. К собутыльникам вернулся дар
речи.

- Попыток было только две, - заявляют они. Вспыхивает спор. Я не слушаю.
Мне кажется, я на другой планете. Это ощущение вспыхивает на миг, очень
яркое и нестерпимое, и я рад, когда оказываюсь снова в силах прислушаться к
спорящим голосам. Но тюлень воспользовался создавшимся положением: он
согласен на третью попытку, если пари будет перезаключено на новых условиях
- а именно тридцать против семидесяти в его пользу. Карл, обливаясь потом,
на все согласен. Насколько я понимаю, он ставит половину всей мастерской,
включая и машину для скоростного подшивания подметок.

- Пойдемте, - шепчет он мне. - Поднимитесь со мной наверх! Мы должны
уговорить ее! Она нарочно это сделала.

Мы взбираемся по лестнице. Оказывается, фрау Бекман поджидала Карла. Она
лежит в своем кимоно с фениксом на кровати, взволнованная, удивительно
красивая - для тех, кто любит толстых женщин, - к тому же она в полной
боевой готовности.

- Клара, - шепчет Карл. - Зачем? Ведь ты сделала это нарочно!

- Вот как! - восклицает фрау Бекман.

- Определенно! Я знаю. Но, клянусь тебе...