страдания?
разделю с тобой все... все то, что нам, евреям, на нашу долю
придется.
выпадет вскоре на ее долю.
доме на Зеленой горе. Лайма уже больше не пела в ресторане.
Из-за того, что окончательно спилась и потеряла голос. Никакой
оркестр не стал бы держать певицу, после первого же антракта
умудряющуюся напиться так, что стоять на эстраде не может и
раскачивается, опрокидывая пюпитры с нотами, и музыкантам
приходится поддерживать ее сзади, чтобы не рухнула на пол.
сбежала и вернулась домой в больничном халате и в тапочках.
Зимой. Она кричала, что я хочу от нее избавиться, кидалась на
меня с кухонным ножом и грозилась покончить с собой, если я
еще раз попытаюсь сбыть ее в лечебницу.
бывший комендант города, изгоняемый отовсюду, куда бы его ни
пытались пристроить сердобольные прежние собутыльники, спился
окончательно. Он бы и умер где-нибудь в канаве, не подбери его
наша буфетчица Соня - худая, как ведьма, с металлическими
зубами, не первой молодости вдова. Майор безропотно принял ее
опеку, поселился у нее и стоически спал с ней, оговорив себе
за это право пить в меру и только дома то, что буфетчица
приносила из ресторана. Денег карманных ему Соня не давала, и
он бродил по городу, довольно опрятно одетый и ухоженный, и
искал старых приятелей, которые не откажут поставить ему хоть
сто граммов водки и выслушать его новую догадку о том, почему
почти все руководители СССР - антисемиты: они почти все женаты
на еврейках. Только теперь Таратута их стал понимать.
меня. И мне он тоже жаловался на свою кормилицу, буфетчицу
Соню, на ее скупость, крикливость, и говорил, что если и не
был антисемитом, то теперь им становится. Я успокоил его,
сказав, что он и прежде не очень жаловал евреев, и он не стал
спорить со мной. Потому что не желал меня сердить до того, как
я поставлю ему выпить. Когда Григорий Иванович испытывал
жажду, он становился очень покладистым.
впасть в состояние сильного опьянения, и передо мной уже сидел
не жалкий сожитель буфетчицы Сони, а грозный комендант города,
майор Таратута. Взгляд склеротических воспаленных глаз
становился твердым и решительным, усы расправлялись на
морщинистом и дряблом лице, и в голосе появлялись зычные
нотки.
виноваты в своей злосчастной судьбе. Потому что лезем вперед
других. До всего нам дело. Повсюду суем свой нос. И я с
горечью сознавал, что в его суждениях, невзирая на то что он
пьян, было немало логики.
что нас слышат чужие уши за соседними столиками, хулить евреев
в открытую тогда уже не считалось преступлением в государстве,
провозгласившем основой своей политики интернационализм и
дружбу народов. - Кто такие евреи? Сказки про распятие Христа
мы отметаем, как атеисты, но народ-то, простой народ, а его
большинство, он - масса, этого евреям до сих пор простить не
может. Есть у вас своя земля? Есть у вас свой язык? Ни хрена
нету. Только длинные еврейские носы и мировая скорбь в глазах.
Живете на чужой земле... и коверкаете чужой язык. Ну, сидели
бы себе тихо и не рыпались. Не лезли к другим, которых
большинство, с поучениями, как жить. И тогда, ручаюсь, куда
реже бы били вашего брата. Вас бы просто не замечали. И в этом
для вас, поверь мне, было бы спасение. Ниже травы, тише воды.
Не высовываться! А как на самом деле вышло? В России
революция, кровь течет рекой. Кто ходит в зачинщиках, кто в
Чека рубит головы? Евреи. Эх, и разыгрались на русской
кровушке. Даже своей жизни не щадят. На самых верхах позиции
заняли. Что в армии, что в правительстве. Я не скажу, что
среди них было мало толковых и честных коммунистов, скажем,
Яков Свердлов, наш первый президент. Или тот же Троцкий... -
При этом имени он понизил голос и оглянулся по сторонам. -
Или, скажем, герой гражданской войны Иона Якир. Революция дело
такое: кто был ничем, тот станет всем, и наоборот. Так вот
те-то, что стали ничем, проигравшая сторона, белая Россия, всю
вину за свое поражение на евреев свалила и так их
возненавидела, как никогда прежде. Им мерещилось, что все
коммунисты - сплошные евреи.
полюбили евреев? Вот то-то. Им тоже евреи глаза намозолили,
проели плешь. Строится новая Россия, а куда ни сунься - в
руководстве еврейские носы. Литвинов, понимаешь, заправляет
внешними делами России, министр иностранных дел. Ягода -
внутренними, народный комиссар внутренних дел, рубит головы
налево и направо, учит русский народ любить советскую власть.
А народ - то невзлюбил. И в первую очередь кого? Тех же
евреев.
беды. И свои и чужие. Евреи испокон веку при всех властях были
козлами отпущения. А советская власть, думаешь, глупее других?
Откажется от такого удобного козыря? Дудки! Нема дурных!
на мякине не проведешь. А спроси меня, и я тебе скажу - дурни
твои евреи. Даже глупее нас, славян. Гляди, какую шутку Сталин
с ними сыграл? Во всех странах, куда коммунисты пришли, он
евреев посадил во главе. Из местных. Которые до нужной поры в
Москве отсиживались. В Чехословакии этот, как его... Рудольф
Сланский. В Венгрии - Матиас Ракоши. В Польше - ну, как его?..
Берман... и еще другие... в Румынии, в Болгарии. Еврейскими
руками всякое сопротивление местного населения было сломлено,
а как порядок навели, евреев - под метелочку. Объявили
шпионами и сионистами... Кого - в петлю, кого - в тюрьму. А
главное, чего добились, - население-то не коммунистов винит в
своих бедах, а евреев... хоть их уж в этих странах нет и в
помине. Понял?
прожилок, глазами и облизал усы.
еще сто грамм. Выпьем за то, чтобы мои слова тебе наукой
были... чтобы я мог при случае похвалиться знакомством... с
единственным умным евреем...
выцедил ее. Кашлял, давился. Но ни капельки не оставил на дне
стакана. И сразу впал в буйство. Выскочил на улицу, в гневе
огляделся вокруг и, как в былые комендантские годы, напустился
на армейского капитана, шедшего под руку с женщиной.
ему дорогу. - Смирно! Руки по швам! Доложить по форме! Кто
таков? По какому заданию прибыл... во вверенный мне город.
ударил его. Таратута плюнул кровью ему в лицо, а потом и его
спутнице. Послышались милицейские свистки. Подъехал на джипе
комендантский патруль. Григория Ивановича в городе знали и
давно всерьез не принимали, считая городским посмешищем, и
поэтому патруль, заломив ему назад руки и добавив пару
зуботычин, увез в городской вытрезвитель. Я требовал, чтобы и
меня взяли. Чтобы там рассказать, как все было, и попытаться
вызволить бедолагу. Но меня из джипа вытолкали. И последнее,
что я слышал, были слова Григория Ивановича, кричащего через
плечи солдат:
как врагом, и притом даже моим личным, я не мог не считать,
высказал примерное такое же мнение о евреях и причинах их бед.
Этим человеком был мой тесть, отец Лаймы, военный преступник,
участвовавший в массовых убийствах евреев и, весьма возможно,
своими руками умертвивший мою мать.
мне в глаза и говорил жемайтийской скороговоркой:
плохо им жилось в Литве при Сметоне, до самого прихода
русских? Кто их трогал? Кто обижал? Куда лучше других литовцев
жили. Сравни ваш дом на Зеленой горе и мой, в Шанцах. Кому
было быть недовольным? Мне? Или евреям? А на деле что вышло?
Как пришел трудный час для Литвы, я свою голову под удар
подставил, а ваши... то есть евреи... над моей головой топор
занесли. Бросились служить нашим врагам, оккупантам. А тем
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Нортон Андрэ