Чтение 18–й страницы книги ~День денег~

- Так не бывает.

- Бывает. Ну, кто-то должен мне сколько-то. Так и я должен. По сусалу
били. Так и я бил. Менты обижали. Но у них служба такая.

- Где обижали? - оживился Писатель. Ему, увы, тоже приходилось
претерпевать в пьяном виде, он даже в вытрезвитель несколько раз попадал.

- Ну и что? - сказал Парфен. - Ты предложишь им деньги? А они нас
засадят и не выпустят до тех пор, пока все остальные деньги не вытрясут.

Змей подумал и сказал вдруг с удивлением:

- А ведь враг-то у меня есть.

- Кто? - обрадовались Писатель и Парфен.

- Брат, - вздохнул Змей. - Родной брат мой.

- Это старший? - спросил Писатель. - Я его плохо помню. Как его зовут?

- Глеб.

- Ты же говорил, что он военным летчиком стал и погиб!

- Живой он. Скучная история. Ты думаешь, почему я с матерью в двух
комнатках оказался?

- А сколько было? Я вроде, в школе когда учились, домой к тебе
почему-то не заходил. Или не помню. Сколько времени прошло!

Было, рассказал Змей, аж пять комнат: удивительная квартира по тем
временам. Но и отец был человек удивительный: мастер-изобретатель, которого
так ценили на его заводе, что и целый дом ему отстроить могли, но он
предпочитал родовое гнездо, где жили еще его родители, квартира, странным
образом не превратившаяся в коммуналку.

Но вот отец умер, Глеб женился, жена его оказалась сквалыжница,
потребовала размена квартиры, ссылаясь на будущих детей (справку о
беременности предоставила), и в считанные недели обтяпала дельце, и глядь -
за стенами вокруг новые люди живут, а у Глеба с женой благоустроенная
двухкомнатная квартира в благоустроенном доме.

Мать обиделась глубоко и серьезно. Змей было поскандалил на первых
порах, а потом забыл о брате - намертво. Они с матерью даже не упоминают о
нем. Слава Богу, хоть соседи приличными людьми оказались, Лидия Ивановна с
сыном за двадцать лет, прошедших с тех пор, вполне сжились, сроднились с
ними...

- И он за все эти годы ничем матери не помог? - возмутился Парфен.

- Он даже не появлялся. Ни разу.

- Подлец! Едем к нему!

- Он, может, и не там живет...

- А может - там!

Они поехали, по пути говоря (Парфен с Писателем) о том, что одна из
главных национальных проблем современности - истончение, искривление,
извращение, прерывание и омертвение родственных связей.

Дать денег в наказание брату-предателю решили две тысячи (оставив по
две врагам Парфена и Писателя), а тысяча пусть будет про запас.

По пути в магазине "Военные аксессуары" они купили портфель-дипломат:
специальный, металлический, с замками. Подумав, приобрели здесь же
наручники. Уложили туда несгораемый сверток, примкнули портфель к руке Змея
(так как-то само решилось), ключи от портфеля взял Писатель, а от наручников
- Парфен.

- Теперь только вместе с рукой отымут! - похвастался Змей, любуясь
блеском наручников и матовостью кейса, выкрашенного в тайный приключенческий
темно-серый цвет.

- Ох, не говори ты так! - воскликнул мнительный Писатель.

Змей ухмыльнулся.

Завезло их довольно далеко - в район новостроек по имени Молодежный.
Хотя давно они стали уже старостройками. Впрочем, они и когда новостройками
были, выглядели старообразно, словно облупленные фасады и корявые балконы
входили в замысел архитектора.

Дверь долго не открывали.

- Может, он на работе? - с надеждой спросил Змей.

Но нет, вот послышались шаркающие шаги.

Дверь открыл старик с всклокоченными волосами, с седой щетиной на
щеках, в стариковских пижамных штанах.

- Скажите, а Глеб... - начал Змей и осекся: - Глеб, ты?

- Я, - ответил старик, и тут друзья увидели, что он совсем не старик,
а, напротив, совсем молодой... Ну, то есть не совсем, но не более
пятидесяти, это было видно по его спине, которой он повернулся, шаркая от
них в квартиру, и по другим приметам.

Может, просто болеет человек?

- Обувь сымите! - сказал из комнаты брат Глеб.

- Слушайте, не надо! - прошептал Змей. - Давайте не будем! Он, похоже,
и так Богом наказан!

- У Бога свое наказание, у нас свое! - горделиво сказал Писатель,
чувствуя (по необходимости профессии) ледяной холод справедливой жестокости.

- Суть не в том, - возразил Парфен. - Мы теперь не накажем, а поможем
ему. Деньги те же, а смысл иной.

Они вошли.

В квартирке, надо заметить, было чистенько, уютненько, мебелишка
полированная, то, се... Телевизор в углу большой. Чувствовался скромный
достаток.

- Давненько не виделись, - вяло сказал брат Глеб.

- Да, - сказал Змей.

- Нинка скоро придет. Жена.

- Намек поняли, - среагировал Парфен.

- Да нет, сидите. Только выпивать нельзя. Она зверь в этом смысле.

- А ты вроде выпиваешь? - по-братски откровенно спросил Змей.

- Мне одному можно. Мелкими порциями. А сейчас еще и бронхит, лечусь.
На больничном я.

- Работаешь, значит? Где?

- На работе, - сказал брат Глеб.

- Выглядишь ты не очень, - сказал Змей тихо.

- А с чего мне выглядеть? Нинка соки сосет. Она вампир.

- Это в каком смысле?! - осведомился Парфен. - Как в фильме ужасов?

- В фильмах таких ужасов нет. Просто чувствую: сосет. Сглазила меня.
Порчу навела. Зелья приворотного дала, чтобы я от нее не сбежал. Наколдовала
через бабку, чтоб я к маме не хотел идти, я и не хочу. А так бы я давно, -
объяснил он брату.

- Да ты что! - воскликнул Змей. - Это мы все выдумываем себе! У нас
элементарная депрессия, - блеснул он эрудицией, - а мы - сглаз, порча!

Брат только махнул рукой.

- Щас прям! Я эту бабку как живую вижу. Иду на работу, работаю, хочу
пивка потом выпить, она, бабка: "Ладно". Ну, выпью кружечку. Хочу вторую -
не лезет! Прямо мутит, и все тут. И бабка эта перед глазами: "Иди домой! Иди
домой!" Так вот и... На работу и домой - вся жизнь. Нет, иногда будто
отпускает. Назло этой бабке, когда Нинки нет, беру бутылку водки, выпиваю -
и ничего, нормально. Но Нинка потом меня привязывает.

- Это как?

- Ну, веревкой к столу привязывает на выходные дни. В наказание. А сама
уходит.

- Веревку же перерезать можно! Или отвязать!

- Перережешь - увидит. А отвязать пробовал. Ходил, по квартире гулял,
потом обратно привязался, а Нинка пришла и даже не посмотрела на узел, а
сразу по морде мне. Это не колдовство? Насквозь меня видит через бабку свою,
ведьма!

Помолчав, он сказал:

- Извините, что не угощаю. Насчет угощенья у нас Нинка распоряжается.
Если захочет.

- Мы сами угощаем! - заторопился Змей, доставая припасенные две тысячи
долларов и кладя их на стол перед братом Глебом.

- Это что?

- Деньги.

- Откуда?

- Заработал.

Брат посчитал.

- Две тысячи ихних? Воруешь, что ли? - спросил он равнодушно.

- Зачем! Хочешь верь, хочешь нет, - нашли! Целую кучу. Решил вот тебе
помочь.

Брат потрогал деньги, даже понюхал, о чем-то коротко помечтал - и
заплакал.

- Ты что? Ты что, брат?

- На что они мне? - утирал слезы Глеб. - Нинка отнимет. Были б дети,
дал бы им и сказал бы: бегите куда глаза глядят отсюда.

- А разве нет детей? - спросил Змей. - У нее ж беременность была.

- Ложная оказалась. Так что...

- Постой, постой! Ты спрятать можешь!

- Найдет. У нее бабка все насквозь, я ж говорю... Там такая бабка!

- Иди ты, извини, со своей бабкой!.. Положи в банк на свое имя!

- Снять заставит. Наколдует - своими ногами пойду, своими руками возьму
и ей отдам.

- А если я тебе буду давать? Понемногу?

- Догадается.

- Вот чудеса! Что же делать? - растерялся Змей.

- Да ничего. Спасибо, что вспомнил. Маме привет, скажи: тоскую, - опять
заплакал брат Глеб. - И идите, а то Нинка...

Но было поздно: хлопнула дверь.

В глазах Глеба появилось нечто такое, что дало повод Писателю подумать:
не прав Змей, не в депрессии тут дело. И еще он подумал - уже лично для
себя: лучшее средство от депрессии - отчаянье. Может, впасть в него?..

Резко вошла женщина Нинка.

Она была довольно моложава, довольно привлекательна, энергична, полна
крови и жизни - и все друзья невольно переводили взгляд с нее на Глеба,