ртом сказал: "Это не хлеб, а хухарь хахой-то!") и - Писатель, из-за
профессии, потому что он действительно писатель, но кличку получил, когда
еще не был писателем: учительница химии однажды отобрала у него тетрадь со
словами: "Чего ты там все пишешь, писатель?" - а писал он продолжение
истории открытия Южного полюса, в которой Роберт Скотт не погибал, а
достигал полюса - и даже раньше Амундсена за счет смещения времени; класс
захохотал, тыча пальцами и крича: "Писатель!" - потому что писатель смешная
ведь профессия для детей, а учительница не знала, что угадала судьбу
Свинцитского, он выучился в Москве в Литературном институте на прозаика, но
в столице не прижился, вернулся в родной Саратов, преподавал в университете,
служил в Приволжском книжном издательстве, а потом, в рыночные времена,
нашел твердый заработок: сочинял для крупных издательств детективные,
любовные, фантастические и другие потребные издателям романы, которые
выпускались под чужими именами, подчас весьма популярными на книжном рынке
массовой литературы, для души же и вечности Свинцитский пишет настоящие
романы, художественные, но пока безуспешно: издательства коммерческие видят
в них переизбыток художественности, издательства престижно-элитарные
(которых практически нет) нагло - и наверняка не читая! - обвиняют,
наоборот, в недостатке художественности, толстые журналы ведут себя странно:
из "Нового мира" пришел ответ: "Хотелось бы чего-то такого же, но другими
словами", а из "Знамени": "Хотелось бы такими же словами, но чего-то
другого"; при этом жена Свинцитского Иоланта (это ее настоящее имя, даденное
ей отцом-железнодорожником, тендеровщиком, любившим классическую музыку, но
не слухом, а воображением, потому что он признавался, что в производственном
шуме ему слышатся скрипки и флейты, но потом стало, видимо, слышаться что-то
иное: на глазах многих людей он крикнул кому-то: "Иду!" - и шагнул с крыши
вагона в пустоту, наполненную рельсами, шпалами, гравием и другими
убийственно жесткими предметами), - так вот, Иоланта, или по-домашнему Иола,
верит в Свинцитского и велит верить детям, близнецам Люде и Оле, и те верили
до пятнадцати лет, а потом перестали, потому что бросили к этому возрасту
верить во что бы то ни было на свете вообще, и Иоланта осталась одна в своей
вере, так как уже и сам Свинцитский давно не верит в себя и уговаривает жену
довольствоваться заработком, который дают романы-поделки, но она, едва он
выполнит и сдаст подневольный заказ, тут же спрашивает, как продвигается
очередной художественный текст, с таким нетерпением и предвкушением, что у
Свинцитского слезы в душе наворачиваются, и он, случается, не выдерживает и
запивает на несколько дней, после чего тяжко мучается и морально, и
физически.
около одиннадцати. Верней, он очнулся первый раз часов в шесть, открыл
глаза, испугался жизни и себя в ней и тут же зажмурился и постарался опять
заснуть, что ему не сразу, но удалось. Вторичное пробуждение облегчения не
принесло: он понял, что у него не просто похмелье, а похмелье запойное,
непереносимое, когда не столько боли физические мучают, а вся душа горит и
требует.
назад, а новый заказ еще не выполнен, Иолу же, служащую в городской детской
библиотеке, отправили в неоплачиваемый отпуск. Если что-то и перепадает, то
тратится на пропитание и на девические потребности Люды и Оли.
хуже.
опасно.
сдохнет так сдохнет! Он пугается и бросает пить. А ты мне не даешь
испугаться, я на тебя надеюсь - и поэтому пить не бросаю.
вдруг произнести. - Нашла бы нормального человека с нормальным заработком, с
нормальным характером! - сказал Писатель, унижая себя, будучи на самом деле
нормальным человеком с вполне нормальными характером и заработком.
Поводов пить минувшим днем у него не было. Он сидел и писал допоздна
художественный текст - и был счастлив. Он дописал главу, закончив ее ловким
закругленным словом, отложил рукопись в сторону, потянулся - и понял, что
хочет выпить. Дело в том, что Писатель никогда не начинал пить с горя, или в
состоянии уныния, или в случае неудачи: все жизненные тяготы он переносил с
трезвой головой. Но минуты счастья и полного душевного благополучия, минуты
радости и покоя были невыносимы для него. Он мог, например, идти в осеннем
парке, смотреть на желтые листья, бесшумно падающие в молчаливую темную воду
пруда, а потом взглянуть на бледно-голубое, дымчато-ясное небо - и вдруг
накатывало ощущение непереносимого счастья, настолько непереносимого, что он
просто-напросто боялся с ума сойти. И вот, чтобы не сойти с ума от
переполненности жизнью, он и запивал.
ощутил под черепной коробкой какое-то шевеление, словно мозговые извилины,
подобно клубку червей, пришли в движение - и сейчас перепутаются и завяжутся
в такой тугой узел, какой никаким врачам не развязать!
свою куртку и плащ жены - и наскреб сумму, которой ему хватило на бутылку
водки и бутылку вина. Купив это в круглосуточном магазинчике, он торопливо
стал пить. Водка кончилась, дав ему лишь первый хороший, задумчивый хмель.
Но вино подействовало на удивление сильнее, он начал раскисать - и совсем
раскис, и уже прищуривал глаз, чтоб не двоилось изображение, и покачивался
перед недопитой бутылкой, решая, допить или оставить на утро. Пьяный ум
рекомендовал оставить, но пьяная душа плевать хотела на ум, и Писатель допил
остатки из горлышка, тут же повалившись на пол, а потом ползком, ползком -
до кушетки...
Парфен, как он сворачивает в ту подворотню, где Змей живет.
вышел из дома.
единственном стуле, сидел и Писатель - в ногах у Змея, а Змей - лежал.
Мучительность проблемы заключалась в том, что Парфен нашарил у себя в
кармане три рубля мелочью. На эти деньги можно было бы пойти и выпить в
распивочном отделе магазина, что на углу Чапаева и Ульяновской, семьдесят
пять граммов водки. Но это - одному, а они чувствовали теперь
ответственность друг перед другом.
Рубля не хватает на бутылку! Ведь надо-то по глотку всего!
не более чем на полчаса, но они знали, что полчаса им хватит, чтобы
предпринять какие-то дальнейшие действия. Ибо в похмелье, да и в любой
совместной выпивке, самое важное - начать. А потом как-то само собой
получается, опытом проверено: появляются откуда-то люди с деньгами, вино,
водка, пиво - словно первые эти крохи есть смазка для двери, распахивающейся
в совсем другой мир, где нет проблем и мучений, где приятные неожиданности
ждут тебя за каждым углом!
Значит, Больной дома.
"Почему такой толстый?" - и он надул губы и ответил: "Я не толстый, я
больной!" - хотя был абсолютно здоров. Так он и получил кличку. Само собой,
вслух ее никто не произносит теперь: Больной стал богат, ни с кем из друзей
детства и соседей давно не знается и вообще доживает здесь последние месяцы,
потому что достраивает особняк на ближней окраине города.
нему все трое и спросим рубль! Мы придем радужными призраками детства, и он
умилится!
сегодня болеет, - сказал Змей, знающий такие вещи. - С ним редко, но бывает.
Гуревич Георгий
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Посняков Андрей