тиража в провинциальной типографии; но тут же - даже пот выступил на лбу и
на ладонях - Писатель подумал, может быть, впервые, а вдруг художественные
его тексты не столь уж художественны? - и это ему докажет безоговорочно и с
цитатами в руках критик из тех, кого он уважает; но нет, этого не может
быть, он объективно читает и себя и других и видит, что может зашибить
многих своим талантом, с другой стороны (или уже с третьей, с четвертой?),
трехтомник этот станет итогом, финалом, после которого, в сущности, ложись
да помирай, и он будет торопиться доказывать, что нет, он не кончился, будет
писать четвертый том - хуже, пятый - еще хуже, но уже найдутся критики,
берущие каждую его строку под защиту, он зажиреет, станет
подозрительно-самоуверенным и неуверенно-самодовольным; желая подтверждений
перемены своей участи, он бросит жену и переедет в Москву, там закрутится,
завертится, не имея ни родных, ни близких, соглашаясь на экранизации своих
романов, летая в дальние страны, которые хороши лишь в молодости, и вот в
одной из таких поездок, где-нибудь в вольно-вальсовой вальяжной Вене, он
будет лежать в гостинице, ночью, и помирать от сердечного приступа (сердце и
сейчас покалывает, подлое!), не умея позвать на помощь, потому что ни черта
не знает по-немецки, равно как и по-английски, ибо, несмотря на Литературный
институт и брак на интеллектуалке, остался все-таки недоучкой, поверхностным
самообразованцем, выскочкой, глухим провинциалом...
одиннадцать тыщ!
раз с парашютом прыгнуть в затяжном прыжке), но тут они с Парфеном услышали
странные звуки.
вещественных отношений души с действительностью и наоборот! - невнятно
вырывалось изо рта Змея.
философии: тот с детства любил умствовать и в их классе был первый
разглагольствователь на тему существования человека, делал он это самобытно
и увлеченно, хоть и коряво, видно было, что эти вопросы его волнуют всерьез;
он потому и ограничился средним образованием: боялся набраться лишней
мудрости и сойти от этого с ума, всякая вычитанная или услышанная новая
мысль вызывала в Змее поистине вулканическую работу мозгов, он начинал
развивать ее, разветвлять - и чувствовал, как ум, подобно реке в половодье,
растекается по низменностям человеческой жизни, познавая ее, и ему
становилось плохо до жестокой головной боли. Он и книги-то поэтому перестал
читать. Телевизор, правда - пока тот работал - смотрел, поскольку из него за
все годы смотрения ни разу не извлек мысли, которая заставила бы его впасть
не только в состояние болезненного размышления, но и в состояние, хотя бы
близкое к размышлению как таковому...
знакомых... Тошно... И мальчишка... Мальчоночка маленький такой... "Дядь,
дай рубль на хлеб!" Я думаю: ах ты наглец! Тут погибаешь без копейки, а он
еще издевается! Или он не видит, у кого можно рубль спрашивать, а у кого
нет? Ну, рассердился я. И вместо рубля - по затылку ему. Не рассчитал
немного, упал мальчик... Ручку зашиб себе, схватился за нее, обозвал меня...
Я погнался за ним, хорошо, не догнал... А потом узнал: мальчика этого
мать-алкоголичка попрошайничать заставляет. Он половину - ей на вино, а
половину - себе, в самом деле на хлеб. Ну, или на мороженое наберет. Он же
дитя! Он сладкого не видит!
просто истекал ими, и Писатель подумал, что он, кажется, впервые созерцает
воплощение метафоры плакать в три ручья.
национальная катастрофа! - мрачно сказал Парфен. - Потому что они -
"надменные потомки известной подлостью прославленных отцов"!
презирая нас за то, что мы, приучившие их, делаем вид, что подлости этой
стесняемся!
Вот такие огромные! Ночами вижу!
доброе дело за жизнь сделал? Никому! Вы как хотите, а я пойду и буду деньги
давать, кому совсем плохо... Мальчикам, которые без хлеба... Старушкам...
Ну, вообще... Ведь есть люди, которым хуже нас! - с надрывом закричал Змей -
и саданул тут же полстакана водки.
кому хуже нас. Оставлю себе тысячу рублей или две, маме отдам, а остальное -
обездоленным. Есть люди - для них и сотня огромный праздник!
неуверенно.
обездоленным помочь и этим уж точно утвердить себя в звании настоящего
русского интеллигента, начхать, в каком поколении, л. т. м.
примерочно и абстрактно, другое - когда тебе предлагают от этих денег
практически, конкретно и осязаемо отказаться. Парфен тут же стал думать не о
планах наполеоновских - производительных и политических, а о том, что, имея
деньги, он получил бы освобождение от постылой службы при губернском
правительстве, на которой изолгался вконец. Если уж хочет он начать новую
жизнь, на эти валютные твердые деньги можно по нынешним инфляционным ценам
спокойно купить однокомнатную квартиру - и даже близко к центру, - и еще
останется! А Писатель сообразил, что денег-то не то что на три, но и на один
том не хватит при теперешней издательской дороговизне, учитывая траты на
необходимые семейные нужды: жена который год в одном и том же пальтишке зиму
встречает, девушек-дочерей тоже принарядить бы надо, да и поступать им на
будущий год в университет, а нравы там, как и в большинстве других вузов,
грабительские стали, и он по отцовскому долгу обязан об этом подумать.
ослабели? Будете доказывать мне, что вам самим хуже всех? Что вы
обездоленные? Что всех не накормишь? Ну, давайте, давайте! Я слушаю!
Парфен.
хлебах дело было, а в справедливости! Ведь люди не помирали от голода, а
просто кушать хотели. И когда получили три хлеба, то разумно поделили: кому
невмоготу - дали, кто потерпеть мог - сам отказался!
всякий современный писатель, текст Евангелия. - То есть чуда никакого не
было? И даже то, что кучу объедков собрали, не чудо?
надо! - доказал Змей.
Парфен. - Но кто мы такие, чтобы решать, кому помочь, а кому нет? Это
во-первых. Во-вторых: придем в дом, допустим, там больная и нищая женщина.
Надо помочь?
нашу подачку пропьет - и опять!
что-нибудь на радостях!
края дошел. Вот недавно слышал: человек взял взаймы три тысячи долларов и
поехал машину покупать. Рассчитывал частным извозом заняться и отдать
деньги. И попал в аварию, разбил машину. Долг отдавать нечем, отчаяние
полное.
Будем искать не просто тех, кому хуже, а кого спасти можем! Спасем - и Бог
мне мальчика простит.
сам задумался над своими словами, не вполне понимая их.
Посняков Андрей
Мурич Виктор
Перумов Ник
Березин Федор
Суворов Виктор
Лукин Евгений