Чтение 21–й страницы книги ~Между собакой и волком~

Смотрим -- чего только не сочиняют люди друг другу,

65 Что, оказывается, их всех только ни заботит:

Сильно, мощно разлита в народе эпистолярность,

Словно эпидемия какая-то распространилась.

Павел Петру в Городнище из Быдогощ, скажем, пишет,

Дядю дрожжей закупить молит браговарных,

70 Букву какую-то непременно найти его умоляет,

В душу лезет, пристал с ножом к горлу,

Дяде в кубарэ не дает надудлиться малость.

Петр Павлу в Быдогоще из Городнища отрезал:

Букву эту, милок, сам себе ищи неустанно,

75 Деньги ж, даденные мне тобой, я профиршпилил,

Знай поэтому, что дрожжи тебе завезу ой ли.

Кроме этого, наждачник Илья пришлый

Тоже потянулся на старости лет к стилу вдруг,

Жалобу Сидору Фомичу Пожилых накатал он,

80 Сетует -- костыли у него в метель увели-де,

Егери, якобы, Мелкого Плеса унесли их.

Дайте сроки, получит ведь грамотку и доезжачий:

Псарь мой ловчий, когда б не случилось в том нужды,

Стал бы я разве нижеследующее к тебе строчить? нет.

85 Слямзили люди твои, ау, моих опор пару,

Пусть-ка возвернут поскорей, зимогоры,

Или, передай, покажется вам всем небо с овчинку.

Егери точильщику царапают бересту купно,

Видимо, передал им доезжачий Ильин ультиматум:

90 Мастер-ламастер, упырь и дурной и вздорный,

Зрели мы тебя в гробу с твоими костылями,

Прыгал бы ты, одутловатый, к бобылке на хутор,

Ябедничать же станешь -- изведаешь, почем фунт лиха.

Грамоты прочтя и жеваным мякишем их запечатав,

95 Допили, догубили до дна жбан емкий,

Время расставаться тогда нам с Силычем накатило.

Эх, он шапку тогда свою-напялил и вышел,

Обнял меня, духарягу, расцеловал -- и дальше.

Силыч, говорю, чего это мне мой oncle все пишет?

100 Зря, возражал, и заяц никому из нас, кучерявых.

В Быдогощах, между тем, бузина вся -- цветенье.
-==ЗАПИСКА XXVII==-

*То не вспарочной Жар-птицы*

То не вспарочной Жар-птицы

Сполох дольний -- скок-поскок,

Издалека в колеснице

Скачет к нам Илья-Пророк.

Ну и Бог с ним, ergo -- буря,

Ergo -- грянет, ну и что ж.

Егеря расселись, курят,

Ждут-пождут, но медлит дождь.

Вижу я, как только видно

Все становится на миг:

Над бадьею змеевидный

Так и вьется змеевик.

Этот аспид самодельный,

Благ источник и утех,

Был точильщиков, артельный,

Но утянут был у тех.

Оправдания не ищем --

Ну украли, что с того,

А кто ругается над нищим,

Тот хулит Творца его.

Процедура постепенна:

Капля медлит -- егерь ждет,

И напротив -- сколь мгновенно

Ловит жужелицу кот.

И еще обыкновенно

Жизнь мгновенна, как назло,

И напротив: сколь нетленно

Никчемушное грязло.

Перейду. Непостижимо.

Покрутился -- и уж нет.

На души моей обжимок

Набредет слепой рассвет.

И под брань моих бобылок,

Чубуром жмыгуя хвощ,

Тела белого обмылок

Повлекут на Быдогощ.

Но покуда -- вот я, в кепке,

С мужиками у реки,

Сохрани нам, Боже крепкий,

В эту грозу челноки.

В упрежденье ауспиций

Шью охотничий костюм,

Но летят из рук вон спицы:

Ergo -- в дупель, ergo -- sum.
-==12. ЗАИТИЛЫЦИНА==-

Содвинулись все происшествие обсуждать, но тут раздался оркестрион и от
попурри не воздержались. Эх, шерочка, да ты машерочка, косолапочка,
престарелочка. Горе тебе, Городнище большое, мощнеющий град, в минуту пляски
у меня мелькнуло немножечко. И действительно. Именно с того дня есть-пошла
эта смутная Заитилыцина, то есть те нелады, ради коих и разоряюсь на
канцелярии. Слышали новость? Налимы, в луну влюбленные, с целью к ней
воздусями проплыть, исподволь лунки во льду просасывают. Наподобье того и
мужицкая особь сбеленилась и тронулась из-за дамы той. Выплывут, карасики, в
смутный час на бугор, сядут на что попало и мечтают напропалую о ней, из
горла посасывая. Ждут, что снова она наведается, хоть любому известно --
бывает редко, а когда и бывает, то зрят лишь считанные, которым свиданки
эти, как правило, идут не впрок. Воздадим тем же Гурию, Федору, Калуге, или
же Карабану В., кто пока что не отошел, но усох и лает: першит. Горе, горе
тебе, Городнище с окрестностями, все вокруг и пустое, и ложное. Заверяет
бобыль бобылку: еду на затон поботать. Но покрутится меж островов, сделает
немного тоней -- и все его видят вдруг среди себя в кубарэ за чашкой вина.
Возвращается индивид во свои круги, берется за прежнее. Баламутим, чудим,
проказники, ни о чем не печемся, отвратно на нас поглядеть. Полагаете,
достойных манер не знаем? не благовоспитаны, как надлежит? Знаем,
благовоспитаны, руки даже перед едой, фарисейничая, умыть норовим, но в
основном все одно -- бедокурим, не в рамках приличия состоим. Жадность также
нас обуяла. Лежим под вязами, затрапезничаем, и подвизаются разные: а нам не
предложите? А мы не даем, мы хаем: ступайте, еще открыто, соображайте в
своем пиру, алкаши такие. И татьба, извините, татьба несусветная, и
отпихнуться сделалось нечем как есть.

Шел, читайте, из-за всеобщей реки, выдвигаясь в Сочельник от Гурия, с
его похорон. Угощение обустроил тот погребалыцик, он приглашал: заползайте,
желающие, куликнем на старые дрожжи, черви козыри. Я заполз. Гнил парнишка,
рассказывают, в кавказском сыром кичмане, а надоело в неволе -- бежал. А
наскучила и мне эта тризна, захотелось к своим починщикам, с ними захотелось
вкусить Рождества. Затерялся мальчонка в горах -- я в сумерках. Я катил
восвояси, и вихорь слезу вышибал, и она же катилась радостно. Щи не лаптем
хлебаем покудова, соображаем, что значит острым ногу набуть. Грустновато,
тем не менее, между собакой на просторе родимых рек, хныкать вас подмывает,
как того побирошу в четверть четвертого. Хмарь, ни кожа ни рожа, ни тень ни
свет, ни в Городнище,ни в Быгодоще: взвинтил я темп. Штормовая лампа
горняцкая, даренная главным псарем за долги в счет мелких услуг, телепалась
в пещере за плечьми, и во фляге ее побулькивало. Но возжечь не спешил, в
курослеп еще хуже выслепит, и вот -- называем летучая мышь. Противоречье,
погрех. Слепит не ее ведь -- нас лучами ее слепит, мы, выходит, летучая
мышь, а летучая мышь не мы никогда. Почему, разрешу спросить, Алладин
Рахматуллин не с нами, а подо льдом скучает сейчас? А чего ж, скороход
опрометчивый, лампаду в сероватости засветил. Залубенели бездомные облака,
залубенело и платье мое, поползла поземка по щиколку. И лишь город бревенчат
картинкой сводною сквозь муть проступил, понял я, чуня, что домы его все
шиты из тепловатого такого вельвета с широким рубцом, и кровли их -- войлок,
а может, с фабрички шляпной некрашеный фетр снесли. Чу, вечер вечереет, все
с фабрички идут, Маруся отравилась, в больничку повезут. С фабрички-не с
фабрички, но шагал на гагах и снегурах по тому ли по синему гарусу различный
речник; кто с променада идеей, кто из лесу с елками, кто в магазин, но все
далеко-далеко, не близко. Неприютно оборачивается одному, растревожился.
Веришь-не веришь, но есть кое-кто тут невидимый среди нас. Тормознул и
светильник достал -- гори-гори ясно, с огнем храбрей. И тут волка я усмотрел
за сувоями. Не удивляйтесь, зимой эта публика так и снует семо-овамо, следов
-- угол. Лафа им, животным, что воды мороз мостит, и без всякой Погибели
обойдешься. Перевези, ему говорят, на ту сторону козу, капусту и даже
чекалку. Только не сразу, а в два приема, чтоб не извели друг дружку по
выгрузке. И кто с кем в паре поедет, а кто один -- решение за тобой. Ни
козу, ни капусту везти не желаю. Погибель сказал, а тем паче его, пусть и в
наморднике, перипетий нам на переправе хватает и без того. И когда усмотрел
за суметами серую шкуру и глаз наподобие шара бесценного елочного с
переливами, то заскучал я, козел боязненный. Побежать -- увяжется хищник, в
холку вцепится -- и пиши пропало, копыта прочь. Да, смутился, но более
осерчал, возмутился. Умирать нам отнюдь не в диковину, а по изложенным выше
причинам и надлежит. Но от твари дремучей мастеру смерть принимать