себе оставляют.)
ума. Спорить с ним -- идти по пустыне.
культа", хоть исправляй: "комически погибшие" .
малозаметный человечек. С уважением читали бы его фамилию в газете, он ходил
бы в наркомах или смел бы представлять за границей всю Россию.
шахматы, "в товарищей". Есть такая игра. Это очень просто. Пару раз ему
поддакните. Скажите ему что-нибудь из его же набора слов. Ему станет
приятно. Ведь он привык, что все вокруг -- враги, он устал огрызаться и
совсем не любит рассказывать, потому что все рассказы будут тут же обращены
против него. А приняв вас за своего, он вполне по-человечески откроется вам,
что вот видел на вокзале: люди проходят, разговаривают, смеются, жизнь идёт.
Партия руководит, кто-то перемещается с поста на пост, а мы тут с вами
сидим, нас горсть, надо [писать], писать просьбы о пересмотре, о
помиловании...
одного товарища, чувствовали, что он какой-то не настоящий, [не наш], но
никак не удавалось: в статьях его не было ошибок, и биография чистая. И
вдруг, разбирая архивы, о находка! -- наткнулись на старую брошюрку этого
товарища, которую держал в руках сам Ильич и на полях оставил своим почерком
пометку: "как экономист -- говно". "Ну, вы сами понимаете, -- доверительно
улыбается наш собеседник, -- что после [этого] нам ничего не стоило
расправиться с путаником и самозванцем. Выгнали и лишили учёного звания."
пройдёт конвойный солдат, зевая.
всех основных разрезах лагерной жизни.
Поскольку лагерный режим установлен [нами], советской же властью, -- надо
его соблюдать не только с готовностью, но и со всей сознательностью. Надо
соблюдать дух режима еще прежде, чем это будет по требовано или указано
надзором.
стрижку] (под машинку!) своей головы! (раз требует режим.) Из закрытой
тюрьмы их шлют умирать на Колыму. У них готово своё объяснение: значит, нам
[доверяют], что мы там будем работать по совести!
Против [своих!]. Борьбе -- во имя чего? Во имя личного освобождения? Так
надо не бороться, а просить в законном порядке. Во имя свержения советской
власти? Типун вам на язык!
хотел; кто и мог и хотел (и боролся! дойдёт черед, поговорим и о них!) --
ортодоксы представляют четвёртую группу: кто не хотел -- [да и не мог], если
бы захотел. Вся предыдущая жизнь уготовила их только к искусственной,
условной среде. Их "борьба" на воле была принятием и передачей одобренных
свыше резолюций и распоряжений с помощью телефона и электрического звонка. В
лагерных условиях, где борьба потребует скорее всего рукопашной, и
безоружным идти на автоматы, и ползти по-пластунски под обстрелом, они были
Сидоры Поликарповичи и Укропы Помидоровичи, никому не страшные и ни к чему
не годные.
никогда не были помехой для разбоя блатных: они не возражали против засилия
блатных на кухнях и в придурках (читайте хотя бы генерала Горбатова, там
есть) -- ведь это по [их] теории социально-близкие блатные получили в лагере
такую власть. Они не мешали грабить при себе слабых и сами тоже не
сопротивлялись грабежу.
Но вот пошла пора писать историю, раздались первые придушенные голоса о
лагерной жизни, благомыслящие оглянулись, и стало им обидно: как же так?
они, такие передовые, такие сознательные -- и не боролись! И даже не знали,
что был культ личности Сталина! *(7) И не предполагали, что дорогой
Лаврентий Павлович -- заклятый враг народа!
Упрекали моего Ивана Денисовича все журнальные шавки, кому только не лень --
почему не боролся, сукин сын? "Московская правда" *(8) даже укоряла Ивана
Денисовича, что коммунисты устраивали в лагерях подпольные собрания, а он на
них не ходил, уму-разуму не учился у мыслящих.
показывать кукиш в кармане? И кому показывать кукиш, если от младшего
надзирателя и до самого Сталина -- сплошная советская власть? И когда, и
[какими методами] они боролись? Этого никто назвать не может.
действительное разумно? О чём они мыслили, если вся их молитва была: не бей
меня, царская плеть?
у благомыслящих к лагерному начальству, кроме самого почтительного и
приязненного? Ведь лагерные начальники -- все члены партии и выполняют
партийную директиву, не их вина, что "я" (== единственный невиновный)
прислан сюда с приговором. Ортодоксы прекрасно сознают, что, окажись они
вдруг на месте лагерных начальников -- и они всё делали бы точно так же.
герое (журналист из семинаристов, замеченный Лениным и почему-то ставший к
30-м годам начальником Военно-Воздушной (?) академии, хотя не лётчик), по
тексту Дьякова даже с начальником снабжения, мимо которого работяга пройдёт
-- и глаз не повернёт, разговаривает так:
Если Тодорский хоть в чём-нибудь [мыслит] не так, как в "Кратком курсе" --
то где ж его принципиальность, как он может составлять конспект точно по
Сталину? *(9) А если он мыслит [так точно] -- вот это и называется
"комически погибшие".
же объяснить начальству, что мы -- такие же, вашего теста, уж вы нас
пригрейте как-нибудь. Оттого герои Серебряковой, Шелеста, Дьякова,
Алдан-Семёнова при каждом случае, надо не надо, удобно-неудобно, при приёме
этапа, при проверке по формулярам, заявляют себя коммунистами. Это и есть
заявка на теплое местечко.
перекличка по формулярам. "Партийность?" -- спросил начальник. (Для каких
дураков это пишется? Где в тюремных формулярах графа партийности?) "Член
ВКП(б)" -- отвечает Шелест на подставной вопрос.
берианцам: они [слышат]. И -- устраивают. Да не было ли письменной или хотя
бы устной директивы: коммунистов устраивать неприличнее? Ибо даже в периоды
самых резких гонений на Пятьдесят Восьмую, когда её снимали с должностей
придурков, бывшие крупные коммунисты почему-то удерживались. (Например, в
КрасЛаге. Бывший член военсовета СКВО Аралов держался бригадиром
огородников, бывший комбриг Иванчик -- бригадиром коттеджей, бывший
секретарь МК Дедков -- тоже на синекуре.) Но и безо всякой директивы простая
солидарность и простой расчет -- "сегодня ты, а завтра я", должны были
понуждать эмвэдистов заботиться о правоверных.
составляли в лагере устойчивую привилегированную прослойку. (На рядовых
тихих коммунистов, кто не ходил к начальству твердить о своей вере, это не
распространялось.)
стараются перевести коммунистов-заключённых на более лёгкую работу. Не
скрывает и Дьяков: новичок Ром объявил начальнику больницы, что он -- старый
большевик. И сразу же его оставляют дневальным санчасти -- очень завидная
должность! Распоряжается и начальник лагеря не страгивать Тодорского с
санитаров.
записях" *(10): приехал новый крупный эмведист и в заключённом Заборском
узнаёт своего бывшего комкора по Гражданской войне. Прослезились. Ну,
полцарства проси! И Заборский: соглашается "особо питаться с кухни и брать
хлеба сколько надо" (то есть, объедать работяг, ибо новых норм питания ему
никто не выпишет) и просит дать ему только шеститомник Ленина, чтобы читать
его вечерами при коптилке! Так всё и устраивается: днем он питается
ворованным пайком, вечером читает Ленина! Так откровенно и с удовольствием
прославляется подлость!
Конан-Дойль Артур
Громыко Ольга
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Куликов Роман
Шекли Роберт