мне пришлось школу бросить -- [затравили ребята] (растут предатели! растут
палачи!), а мать уволили с работы. Приходилось побираться.
милиционеры повезли на вокзал -- ссылать. И вдруг, когда вокзал проходили,
мальчишка (лет восьми) исчез. Милиционеры искрутились, найти не могли.
Сослали семью без этого мальчишки. Оказывается он нырнул под красную ткань,
обматывающую высокую разножку под бюстом Сталина, и так просидел, пока
миновала опасность. Потом вернулся домой -- квартира опечатана. Он к
соседям, он к знакомым, он к друзьям папы и мамы -- и не только никто не
принял этого мальчика в семью, но ночевать не оставили! И он сдался в
детдом... Современники! Соотечественники! Узнаёте ли вы свою харю?
сколько еще заманчивых ступеней -- и какое множество людей опускалось по
ним? Те, кто уволили мать Кавешан с работы -- не отстранились? внесли свою
лепту? Те, послушные звонку оперативника, кто послали Никитину на чёрную
работу, чтоб скорее стала стукачкой? Да те редакторы, которые бросались
вычёркивать имя вчера арестованного писателя?
судил Тухачевского (впрочем, и тот сделал бы так же). Расстреляли
Тухачевского -- снесли голову и Блюхеру. Или прославленные профессора
медицины Виноградов и Шерешевский. Мы помним, как пали они жертвой
злодейского оговора в 1952 году -- но не менее же злодейский оговор на
собратьев своих Плетнёва и Левина они подписали в 1936-м. (Венценосец
тренировался в сюжете и на душах...)
его. В 1937 году одна супружеская пара ждала ареста -- из-за того, что жена
приехала из Польши. И согласились они так: не дожидаясь этого ареста, муж
донёс на жену! Её арестовали, а он "очистился" в глазах НКВД и остался на
свободе. -- Всё в том же достославном году старый политкаторжанин Адольф
Межов, уходя в тюрьму, произнёс своей единственной любимой дочери Изабелле:
"мы отдали жизнь за советскую власть -- и пусть никто не воспользуется твоей
обидой. Поступай в комсомол!" По суду Межову не запретили переписку, но
комсомол потребовал, чтоб дочь не вела её -- и в духе отцовского напутствия
дочь отреклась от отца.
имя рек, с такого-то числа отрекаюсь от отца и матери как от врагов
советского народа". Этим покупалась жизнь.
понять и простить. В средних человеческих обществах человек проживает свои
60 лет, никогда не попадая в клещи такого выбора, и сам он уверен в своей
добропорядочности и те, кто держат речь на его могиле. Человек уходит из
жизни, так и не узнав, в какой колодец зла можно сорваться.
начало 30-х многие люди у нас сохраняли душу и представления общества
прежнего: помочь в беде, заступиться за бедствующих. Еще и в 1933 году
Николай Вавилов и Мейстер открыто хлопотали за всех посаженных ВИРовцев.
Есть какой-то минимально-необходимый срок растления, раньше которого не
справляется с народом великий Аппарат. Срок определяется и возрастом еще не
состарившихся упрямцев. Для России оказалось нужным 20 лет. Когда Прибалтику
в 1949 году постигли массовые посадки, -- для их растления прошло всего
около 5-6 лет, мало, и там семьи, пострадавшие от власти, встречали со всех
сторон поддержку. (Впрочем, была и дополнительная причина, укреплявшая
сопротивление прибалтов: социальные гонения выглядели как национальное
угнетение, а в этом случае люди всегда твёрже стоят на своём.)
для [воли] -- этой коррозийной короной предательства мы должны его увенчать:
можно признать, что именно этот год сломил душу нашей воли и залил её
массовым растлением.
конец вообще никогда не наступил -- живая ниточка России дожила, дотянулась
до лучших времён, до 1956-го, а теперь уж тем более не умрёт.) Сопротивление
не выказалось въявь, оно не окрасило эпохи всеобщего падения, но невидимыми
тёплыми жилками билось, билось, билось, билось.
фотографии, дорогие письма и дневники, когда каждая пожелтевшая бумажка в
семейном шкафу вдруг расцветала огненным папоротником гибели и сама
порывалась кинуться в печь, какое мужество требовалось, чтобы тысячи и
тысячи ночей не сжечь, сберечь архивы осужденных (как Флоренского) или
заведомо упречных (как философа Федорова)! А какой подпольной антисоветской
жгущей крамолой должна была казаться повесть Лидии Чуковской "Софья
Петровна"! Её сохранил Исидор Гликин. В блокадном Ленинграде, чувствуя
приближение смерти, он побрёл через весь город отнести её к сестре и так
спасти.
величиной поступка. Безопаснее было при Александре II хранить динамит, чем
при Сталине приютить сироту врага народа -- однако, сколько же детей таких
взяли, спасли (сами-то дети пусть расскажут). И тайная помощь семьям --
была. И кто-то же подменял жену арестованного в безнадежной трехсуточной
очереди, чтоб она погрелась и поспала. И кто-то же, с колотящимся сердцем,
шел предупредить, что на квартире -- засада, и туда возвращаться нельзя. И
кто-то давал беглянке приют, хоть сам эту ночь не спал.
кто-то же ушел на Архипелаг и за защиту своих неприметных безвестных
сослуживцев. Сын в отца: сын того Рожанского, Иван, пострадал и сам за
защиту своего сослуживца Копелева. На партсобрании ленинградского Детгиза
поднялся М. М. Майснер и стал защищать "вредителей в детской литературе" --
тотчас же он был и исключен, и арестован. Ведь знал, на что шел! *(3) А в
военной цензуре (Рязань, 1941) девушка-цензорша порвала криминальное письмо
неизвестного ей фронтовика -- но заметили, как она рвала в корзину, сложили
из кусочков -- и [посадили] её самоё. Пожертвовала собой для неизвестного
дальнего человека! (И я-то узнал -- лишь потому, что в Рязани. А сколько
таких неузнанных случаев?..)
Лотерея-то лотерея, да кой-какие номерки и помеченные. Заводили общий
бредень, сажали по цифровым заданиям, да, -- но уж каждого [публично
возражавшего] тяпали в ту же минуту! И получался [душевный отбор], а не
лотерея! Смельчаки попадали под топор, отправлялись на Архипелаг -- и не
замучалась картина однообразно-покорной оставшейся [воли]. Все, кто чище и
лучше, не могли состоять в этом обществе, а без них оно всё более дряннело.
Эти тихие уходы -- их и совсем не приметишь. А они -- умирание народной
души.
уцелевшие люди уцелевают только внешне, телесно. А что' внутри -- то
истлевает.
Архипелаге за 35 лет (до 1953-го), считая с умершими, миллионов
сорок-пятьдесят (это скромный подсчёт, это -- лишь трех- или четырехкратное
население ГУЛага, а ведь в войну запросто вымирало по [проценту] в [день]),
то хотя бы по каждому третьему, пусть пятому делу есть же чей-то донос, и
кто-то свидетельствовал! Они все и сегодня среди нас, эти чернильные убийцы.
Одни сажали ближних из страха -- и это еще первая ступень, другие из
корысти, а третьи -- самые молодые тогда, а сейчас на пороге пенсии --
предавали вдохновенно, предавали идейно, иногда даже открыто: ведь считалось
классовой доблестью разоблачить врага! Все эти люди -- среди нас, и чаще
всего -- благоденствуют, и мы еще восхищаемся, что это -- "наши простые
советские люди".
благодарности. Федор Перегуд вспоил и вскормил Мишу Иванова: ему негде было
работать -- он устроил его на тамбовском вагоноремонтном заводе и обучил
делу; ему жить было негде -- он поселил его у себя, как родного. И Михаил
Дмитриевич Иванов подаёт заявление в НКВД, что Федор Перегуд за домашним
столом хвалил немецкую технику. (Надо знать Федора Перегуда -- он был
механик, моторист, радист, электрик, часовой мастер, оптик, литейщик,
модельщик, краснодеревщик, до двадцати специальностей. В лагере он открыл
мастерскую точной механики; потеряв ногу, сделал сам себе протез.) Пришли
брать Перегуда -- прихватили в тюрьму и 14-летнюю дочь -- и всё это на счету
М. Д. Иванова! На суд он пришел чёрный: значит, гниющая душа проступает
иногда на лице. Но скоро бросил завод, стал открыто служить в ГБ. Потом за
бездарностью был спущен в пожарную охрану.
и не удивляются почти. После ареста селекционера В. С. Маркина агроном А. А.
Соловьев уверенно своровал выведенный им сорт пшеницы "таёжная-49". *(4)
Когда разгромлен был институт буддийской культуры (все видные сотрудники
арестованы), а руководитель его, академик Щербатский, умер, -- ученик
Щербатского Кальянов пришел ко вдове и убедил отдать ему книги и рукописи
умершего -- "иначе будет плохо: институт буддийской культуры оказался
шпионским центром." Завладев работами, он часть из них (а также и работу
Вострикова) издал под своей фамилией и тем прославился.
построенные на крови и костях. [Неблагодарность учеников], пересекшая пегою
полосою нашу науку и технику в 30-е -- 40-е годы, имела понятное объяснение:
наука переходила от подлинных учёных и инженеров к скороспелым жадным
[выдвиженцам].
изобретения. А -- квартиры, перенятые у арестованных? А -- разворованные
вещи? Да во время войны эта дикая черта не проявилась ли почти как всеобщая:
если кто-нибудь в глубоком горе, или разбомблен, сожжен или эвакуируется --
уцелевшие соседи, простые советские люди, стараются в эти-то минуты и
поживиться за его счёт?
Свержин Владимир
Громыко Ольга
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий