с [[генералом]] Робертсоном придумать, чтобы поднять себе цену перед МГБ. Не
исключено, что в Западном Берлине после войны он служил в военной разведке
союзников, чем и заинтересовал МГБ. Вероятно, и в Москву он приезжал в
составе английской или норвежской делегации, а не шведской (такая, кажется,
и не ездила), но был там третьестепенным лицом. Может быть, МГБ предлагало
ему стать двойником-разведчиком, и за этот отказ он получил свои 20 лет.
Отец Эрика мог быть дельцом, но не такого масштаба. Однако, Эрик
преувеличивал, и даже знакомство своего отца с Громыкой (отчего гебисты и
показали его Громыко) -- чтобы заинтересовать МГБ выкупом и таким образом
дать знать о себе на Запад.
там в статье 35-й: что ссылка назначается на срок от трёх [[до десяти]] лет,
в качестве же дополнительной к заключению может быть только [[до пяти]] лет.
(Это -- гордость советских юристов: что начиная еше с уголовного кодекса
1922 года в советском [[праве]] нет бессрочных правопоражений и вообще
бессрочных репрессий, кроме самой жуткой из них -- бессрочного изгнания из
пределов СССР. И в этом "важное принципиальное отличие советского права от
буржуазного" (Сборник "От тюрем..."). Так-то так, но экономя труд МВД,
пожалуй [[вечную]]-то выписывать проще: не надо следить за концами сроков да
морочиться обновлять их.
[[суда]]. Ну, хотя бы ОСО? Но даже и не ОСО, а дежурный лейтенант выписывал
нам вечную ссылку.
универсального магазина в ауле Айдарлы. Инспекторы и товароведы
Кок-Терекского РайПО составили эту ведомость, а я теперь прокручивал на
арифмометре и снижал цену на какой товар на 7,5 процентов, на другой --
полтора. Цены катастрофически снижались, и можно было ожидать, что к новому
учебному году и финал, и глопус будут проданы, гвозди найдут себе места в
велосипедах, и только большой завал пряника, вероятно еще довоенного,
клонился к разряду неликвидов. А водка, хоть и подорожай, дольше 1 мая не
задержится.
которого трудящиеся выиграли сколько-то миллионов рублей (вся выгода была
заранее подсчитана и опубликована) -- больно ударило по мне.
заработки литейщика -- на воле, поддерживался лагерными деньгами! -- и всё
ходил в РайОНО узнавать: когда ж возьмут меня? Но змееватая заведующая
перестала меня принимать, два толстых инспектора всё менее находили времени
что-то мне буркнуть, а к исходу месяца была мне показана резолюция ОблОНО,
что школы кок-терекского района полностью укомплектованы математиками и нет
никакой возможности найти мне работу.
проходя ежедневного утреннего и вечернего обыска и не нуждаясь так часто
уничтожать написанное. как прежде. Ничем другим я занят не был, и после
лагеря мне понравилось так. Один раз в день я ходил в "Чайную" и там на два
рубля съедал горячей похлёбки -- той самой, которую тут же отпускали в ведре
и для арестантов местной тюрьмы. А хлеб-черняшку продавали в магазине
свободно. А картошки я уже купил, и даже -- ломоть свиного сала. Сам, на
ишаке, привёз я саксаула из зарослей, мог и плиту топить. Счастье моё было
очень недалеко от полного, и я так задумывал: не берут на работу -- не надо,
пока деньги тянуться -- буду пьесу писать, в кои веки такая свобода!
райПО, в кабинет начальника, как бомба толстого казаха, и сказал со
значением:
автобиографии и анкеты! -- тотчас же его секретарша ссыльная
гречанка-девчонка, кинематографически красивая, отстукала одним пальцем на
машинке приказ о назначении меня плановиком-экономистом с окладом 450 рублей
в месяц. В тот же день и с такой же лёгкостью, без всяких анкетных изучений,
были зачислены в райПО еще двое непристроенных ссыльных: капитан дальнего
плавания Василенко, и еще неизвестный мне, очень затаённый Григорий
Самойлович М-з. Василенко уже носился с проектом углублять реку Чу (её в
летние месяцы переходила вброд корова) и налаживать катерами сообщение,
просил комендатуру пустить его исследовать русло. Его однокурсник по
мореходному училищу, по парусному бригу "Товарищ", капитан Манн в эти дни
снаряжал "Обь" в Антарктиду -- а Василенко гнали кладовщиком в райПО.
брошены на аврал: на переоценку товаров. В ночь с 31 марта на 1 апреля
райПО, что ни год, охватывалось агонией, и никогда не хватало и не могло
хватить людей. Надо было: все товары учесть (и обнаружить воров-продавцов,
но не для отдачи их под суд), переоценить -- и с утра уже торговать по новым
ценам, очень выгодным для трудящихся, А огромная пустыня нашего района имела
железнодорожных путей и шоссе -- ноль километров, и в глубинных магазинах
эти очень выгодные для трудящихся цены никак не удавалось осуществить раньше
1 мая: сквозной месяц все магазины вообще не торговали, пока в райПО
подсчитывались и утверждались ведомости, пока их доставляли на верблюдах. Но
в самом-то райцентре хоть предмайскую ж торговлю надо было не срывать!
штатных и привлечённых. Простыни ведомостей на плохой бумаге лежали на всех
столах, и слышалось только щёлканье счётов, на которых опытные бухгалтеры и
умножали и делили, да деловое переругивание. Тут же посадили работать и нас.
Умножать и делить на бумажке мне сразу надоело, я запросил арифмометр. В
райПО не было ни одного, да никто не умел на нём и работать, но кто-то
вспомнил, что видел в шкафу районного статуправления какую-то машинку с
цифрами, только и там никто на ней не работал. Позвонили, сходили, принесли.
Я стал трещать и быстро усеивать колонки, ведущие бухгалтеры -- враждебно на
меня коситься: не конкурент ли?
литературным языком, как быстро растут человеческие потребности! Я
недоволен, что меня оторвали от пьесы, слагаемой в тёмной конуре; я
недоволен, что меня не взяли в школу; недоволен, что меня [насильно]
заставили... что же? ковырять мёрзлую землю? месить ногами саманы в ледяной
воде? -- нет, меня насильно посадили за чистый стол крутить ручку
арифмометра и вписывать цифры в столбец. Да если бы в начале моей лагерной
отсидки мне предложили бы эту блаженную работу выполнять весь срок по 12
часов в день бесплатно -- я бы ликовал! Но вот мне платят за эту работу 450
рублей, я теперь буду и литр молока брать ежедень, а я нос ворочу -- не
маловато ли?
каждого товара его группу по общему понижению и еще его группу по удорожанию
для деревни) -- и всё ни один магазин не мог начать торговать. Тогда жирный
председатель, сам первейший бездельник, собрал всех нас в свой торжественный
кабинет и сказал:
спать восемь часов. Абсолютно достаточно -- четыре часа! Поэтому приказываю:
начало работы -- семь утра, конец -- два часа ночи, перерыв на обед час и на
ужин час.
нашел, а только жуткое. Все съёжились, молчали, и лишь осмелились обсудить,
с какого часа лучше ужинный перерыв.
приказов она и состоит. Все сидящие здесь -- ссыльные, они дрожат за место;
уволенные, они долго не найдут себе в Кок-Тереке другого. И в конце концов,
это же -- не лично для директора, это -- для страны, это -- [надо]. И
последний вывод медицины им кажется довольно сносным.
единый отвести душу! Но это была бы чистая "антисоветская агитация" --
призыв к срыву важнейшего мероприятия. Так всю жизнь переходишь из состояния
в состояние -- ученик, студент, гражданин, солдат, заключённый, ссыльный --
и всегда есть веская сила у начальства, а ты должен гнуться и молчать.
расстрел, мне предлагал: здесь, на воле -- и перестать писать! Нет уж, будь
ты проклят, и снижение цен вместе с тобой. Лагерь подсказывал мне выход: не
говорить против, а молча против делать. Со всеми вместе я покорно выслушал
приказ, а в пять вечера встал из-за стола -- и ушёл. И вернулся только в
девять утра. Коллеги мои уже все сидели, считали, или делали вид, что
считают. Как на дикого, смотрели на меня. М-з, скрытно одобряя мой поступок,
но сам так не решаясь, тайно сообщил мне, что вчера вечером над моим пустым
столом председатель кричал, что загонит меня в пустыню за сто километров.