экзамен которого был в день начала войны. Кто поталантливей -- контузило,
убило. Такие вечно лезут вперёд, себя не берегут. От кого и ждать было
нельзя -- или аспирантуру кончает, или ассистентствует. Да, ну а гордость-то
наша -- Дмитрий Дмитрич! Горяинов-Шаховской!?
старости, то перемажет мелом свою чёрную вельветовую куртку, то тряпку от
доски положит в карман вместо носового платка. Живой анекдот, собранный из
многочисленных "профессорских" анекдотов, душа Варшавского императорского
университета, переехавшего в девятьсот пятнадцатом в коммерческий Ростов как
на кладбище. Полвека научной работы, поднос поздравительных телеграмм -- из
Милуоки, Кэптауна, Йокагамы. А в 30-м году, когда университет перестряпали в
"индустриально-педагогический институт" -- был [вычищен] пролетарской
комиссией по чистке как элемент буржуазно-враждебный. И ничто не могло б его
спасти, если б не личное знакомство с Калининым -- говорили, будто отец
Калинина был крепостным у отца профессора. Так или нет, но съездил Горяинов
в Москву и привёз указание: этого не трогать!
страшно: то напишет исследование по естествознанию с математическим
доказательством бытия Бога. То на публичной лекции о своём кумире Ньютоне
прогудит из-под жёлтых усов:
вы говорите -- идеалист." Отвечаю: Маркс передёргивает. Ньютон верил в Бога,
как всякий крупный учёный.
По слабости ног усевшись у самой доски, к ней лицом, к аудитории спиной, он
правой рукой писал, левой следом стирал -- и всё время что-то непрерывно
бормотал сам с собой. Понять его идеи во время лекции было совершенно
исключено. Но когда Нержину с товарищем удавалось вдвоём, деля работу,
записать, а за вечер разобрать -- душу осеняло нечто, как мерцание звёздного
неба.
увезли в Киргизию. А с сыновьями-доцентами во время войны, Веренёв точно не
знает, но что-то грязное, какое-то предательство. Младший Стивка, говорят,
сейчас грузчиком в нью-йоркском порту.
многомерными пространствами, отчего ж вы только жизнь просматриваете
коридорчиками? Над мыслителем издевались какие-то хари и твари -- это была
недоработка, временный загиб; дети припомнили унижения отца -- это грязное
предательство. И кто это знает -- грузчиком, не грузчиком?
Оперуполномоченные формируют общественное мнение...
человека можно судить за образ его невысказанных мыслей.
[десять].
Веренёвым. Шестое Управление прислало Веренёва для углубления и
систематизации криптографическо-шифровальной работы здесь. Нужны математики,
много математиков, и Веренёву радостно увидеть среди них своего студента,
подававшего столь большие надежды.
постепенно разгораясь в математическом задоре, стал разъяснять задачу,
рассказывал, какие пробы придётся сделать, какие формулы перетряхнуть. А
Нержин думал о тех мелко исписанных листиках, которые так безмятежно было
насыщать, обложась бутафорией, под затаённо-любящие взгляды Симочки, под
добродушное бормотание Льва. Эти листики были -- его первая тридцатилетняя
зрелость.
кажется, ему головой соваться в эту пасть, откуда и историки-то сами уносят
ноги в прожитые безопасные века? Что влечёт его разгадать в этом раздутом
мрачном великане, кому только ресницею одной пошевельнуть -- и отлетит у
Нержина голова? Как говорится -- [что тебе надо больше всех]? Больше всех --
что тебе надо?
не отпуская и на перерывы, будут владеть его головой теория вероятностей,
теория чисел, теория ошибок... Мёртвый мозг. Сухая душа. Что ж останется на
размышления? Что ж останется на познание жизни?
изрезана, не ошершавлена кожа рук. Не отморожены пальцы. Не валишься на
доски замертво бесчувственным бревном, в грязных чунях, -- с удовольствием
ложишься в кровать под белый пододеяльник.
благополучие тела?
шить.
в глухую тайгу, на вечную ссылку. Работать я руками ничего не умею -- как
проживу? Там -- медведи бурые. Там Леонарда Эйлера функции ещё три
мезозойских эры никому не вознадобятся.
досрочно освободят, снимут судимость, дадут квартиру в Москве...
лагерного друга: "одна дьяка, что за рыбу, что за рака". Дьяка -- это
по-украински благодарность. Так вот не жду я от них дьяки, и прощения я у
них не прошу, и рыбки я им ловить не буду!
носу.
лаборатории не законченной.
кулаков. Только знающие его могли бы признать, что это был гнев, когда он
сказал:
похлёбку. Идите.
главного инженера Отдела Специальной Техники МГБ. Он с достоинством носил
заслуженные его знаниями серебряные погоны с голубой окаёмкой и тремя
крупными звёздами инженер-полковника. Пост его был таков, что руководство
можно было осуществлять издали и в общих чертах, порою сделать эрудированный
доклад перед высоко-чиновными слушателями, порою умно и цветисто поговорить
с инженером над его готовой моделью, а в общем слыть за знатока, не отвечать
ни за что и получать в месяц изрядно тысяч рублей. Пост был таков, что
красноречием своим Яконов осенял колыбели всех технических затей Отдела;
увитал от них в пору их трудного возмужания и болезней роста; вновь чтил
своим присутствием или долблёные корыта их чёрных гробов или золотое
коронование героев.
за обманчивым поблеском Золотой Звезды или значком сталинского лауреата,
чтобы собственными руками подхватывать каждое задание министерства или даже
самого Хозяина. Антон Николаевич был уже достаточно опытен и в годах, чтобы
избегать этих спаянных вместе волнений, взлётов и глубин.
девятьсот сорок восьмого года. В этом январе Отцу восточных и западных
народов кто-то подсказал идею создать особую секретную телефонию -- такую,
чтоб никто никогда не мог бы понять, даже перехватив, его телефонный
разговор. Такую, чтоб можно было с кунцевской дачи разговаривать с Молотовым
в Нью-Йорке. Августейшим пальцем с жёлтым пятном никотина у ногтя
генералиссимус выбрал на карте объект Марфино, до того занимавшийся
созданием портативных милицейских радиопередатчиков. Исторические слова при
этом были сказаны такие:
добавил:
министерстве подумали -- и определили Яконову вытаскивать Марфино самому.
Напрасно тщился Яконов доказать свою загруженность, невозможность
совмещения. Начальник Отдела Фома Гурьянович Осколупов посмотрел кошачьими
зеленоватыми глазами -- Яконов вспомнил замаранность своей анкеты (он шесть
лет просидел в тюрьме) и смолк.
апартаментах министерства. Главный инженер дневал и ночевал в загородном
здании бывшей семинарии, венчавшейся шестиугольной башнею над куполом
упразднённого алтаря.