на тему "Диалектический материализм -- передовое мировоззрение" тем и была
особенно важна и интересна, что должна была до конца исчерпать Четвёртую
Главу, коснуться ослепительно-гениального произведения Ленина "Материализм и
эмпириокритицизм" и, разорвав заколдованный круг, выпустить, наконец,
марфинский партийный и комсомольский кружки на столбовую дорогу
современности: работа и борьба нашей партии в период первой
империалистической войны и подготовки Февральской революции.
конспекты (кто написал -- оставалось на следующий понедельник, кому
перекатывать -- можно было перекатать и позже). И ещё то манило к этой
лекции, что читал её не рядовой пропагандист, а лектор обкома партии
Рахманкул Шамсетдинов. Обходя перед обедом лаборатории, Степанов так прямо и
предупреждал, что лектор, говорят, читает зажигательно. (Ещё одно
обстоятельство о лекторе Степанов не знал и сам: Шамсетдинов был хорошим
другом Мамулова -- не того Мамулова из секретариата Берии, а второго
Мамулова, его родного брата, начальника Ховринского лагеря при военном
заводе. Этот Мамулов держал лично для себя крепостной театр из бывших
московских, а теперь арестованных артистов, которые развлекали его и
застольных друзей вместе с девушками, особо-отобранными на краснопресненской
пересылке. Близость к двум Мамуловым и была причиной того уважения, которое
испытывал к Шамсетдинову московский обком партии, отчего этот лектор и
разрешал себе смелость не читать слово в слово по заготовленным текстам, а
предаваться вдохновению красноречия.)
притягательность её, марфинские вольняшки тянулись на неё как-то лениво и
под разными предлогами старались задержаться в лабораториях. Так как по
одному вольному везде должно было остаться -- не покинуть же зэков без
присмотра! -- то начальник Вакуумной, никогда ничего не делавший, вдруг
заявил, что срочные дела требуют его присутствия в лаборатории, а девочек
своих, Тамару и Клару, отправил на лекцию. Так же поступил и заместитель
Ройтмана по Акустической -- остался сам, а дежурной Симочке велел идти
слушать. Майор Шикин тоже не пришёл, но деятельность его, окутанную тайной,
не могла проверять даже партия.
самосохранения старались занимать задние ряды.
Сюда раз навсегда было внесено много стульев, а здесь их нанизали на жерди
по восемь штук и сколотили навечно. (Такую меру комендант вынужден был
применить, чтобы стулья не растаскивали по всему объекту.) Огульные ряды
были стеснены малыми размерами комнаты, так что колени сидевших сзади больно
упирались в жердь переднего ряда. Поэтому приходившие раньше старались
отодвинуть свой ряд назад -- так, чтобы ногам было привольнее. Между
молодёжью, севшей в разных рядах, это вызывало сопротивление, шутки, смех.
Стараниями Степанова и разосланных им гонцов к четверти седьмого все ряды от
заднего к переднему, наконец, заполнились, и только в третьем и втором
рядах, стиснутых вплотную с первым, никто сесть уже не мог.
очками Степанов, понукая отставших. -- Вы заставляете ждать лектора обкома
партии! (Лектор, чтобы не уронить себя, ожидал в кабинете Степанова.)
было занято зелёными кителями и кое-где женские платья пестрели меж них --
он прошёл в первый ряд и сел у левого края, коленями почти касаясь стола
президиума. Затем Степанов сходил за Яконовым -- хотя тот и не был членом
партии, но на столь ответственной лекции ему надлежало, да и интересно было
присутствовать. Яконов протрусил у стены, как-то согбенно неся своё слишком
дородное тело мимо людей, которые в этот миг не являлись его подчинёнными, а
-- партийно-комсомольским коллективом. Не найдя свободного места позади,
Яконов прошёл в первый ряд и сел там с правого края, как бы и тут против
Ройтмана.
плечами, большой головой и буйным раскинутым кустом тёмных волос, тронутых
пепельной проседью. Держался он крайне непринуждённо, как будто зашёл в эту
комнату просто выпить кружку пива со Степановым. На нём был светлый
бостоновый костюм, кое-где примятый, носимый с чрезвычайной простотой, и
пёстрый галстук, завязанный узлом в кулак. Никаких тетрадок или шпаргалок в
руках у него не было, и к делу он приступил прямо:
нас мир.
плакатной бязью, он смолк -- и все прислушались. Было такое ощущение, что он
сейчас в двух словах объяснит, что такое окружающий нас мир. Но лектор резко
откинулся, будто ему дали понюхать нашатырного спирту, и негодующе
воскликнул:
не мог сделать этого! Потому что метафизика не признаёт качественных
изменений! Конечно, нелегко, -- он двумя пальцами выковырнул из кармана
золотые часы, -- осветить вам всё за полтора часа, но, -- он спрятал часы,
-- я постараюсь.
публике, перебил:
начальство и над ним.
дать правильную картину природы и общества? Гениально разработанная ими и
продолженная Лениным и Сталиным философская система, получившая название
диалектического материализма. Первым большим разделом диалектического
материализма -- это материалистическая диалектика. Я вкратце охарактеризую
на её основные положения. Обычно ссылаются на прусского философа Гегеля,
будто это он сформулировал основные черты диалектики. Но это в корне и в
корне неправильно, товарищи! У Гегеля диалектика стояла [на голове], это
бесспорно! Маркс и Энгельс поставили её на ноги, взяли из неё рациональное
зерно, а идеалистическую шерлуху отбросили! Марксистский диалектический
метод -- это есть враг! Враг всякого застоя, метафизики и поповщины! А всего
насчитываем мы в диалектике четыре черты. Первая черта, это то, что...
взаимосвязь! Взаимосвязь, а не скопление изолированных предметов. Природа и
общество это -- как бы вам сказать пояснее? -- это не мебельный магазин, где
вот наставлено, наставлено, а связи никакой нет. В природе всё связано, всё
связано, -- и это вы запоминайте, это вам крепко поможет в ваших научных
исследованиях!
минутами, пришёл раньше и теперь сидел сзади. Степанов, строго блестевший
очками, не достигал туда, в задние ряды. Там гвардейски-статный лейтенант
написал записку и передал её Тоне, татарочке из Акустической, тоже
лейтенантке, но в импортной вязаной кофточке алого цвета поверх тёмного
платья. Разворачивая на коленях записку, Тоня спряталась за сидящего
впереди. Чёрный чубчик её упал и свесился, делая её особенно
привлекательной. Прочтя записку, она чуть покраснела и стала спрашивать у
соседей карандаш или авторучку.
это то, что всё движется. Всё движется, покоя нет и никогда не было, это
факт! И наука должна изучать всё в движении, в развитии -- но при этом
крепко себе зарубить, что движение не есть в замкнутом кругу, иначе бы не
проявилась современная высокая жизнь. А движение идёт по винтовой лестнице,
это нет необходимости доказывать, и всё вверх, и вверх, вот так...
выборе слов, ни в телодвижениях. Разбросав лишние стулья президиума, он
освободил себе около стола метра три квадратных и похаживал по ним,
потаптывался, раскачивался на спинке стула, хрупкого под его дюжим
туловищем. Слова "бесспорно" и "нет необходимости доказывать" он произносил
особенно зычно, категорично, как бы давя мятеж с капитанского мостика -- и
произносил их не в случайных местах, а там, где особенно нужно было
подкрепить и без того стройные доказательства.
очень важная черта помогает нам понять, что такое развитие. Не думайте, что
развитие -- это просто себе увеличение. Здесь прежде всего следует указать
на Дарвина. Энгельс разъясняет нам эту черту на примерах из науки. Возьмите
вы воду, вот хотя бы воду в этом графине, -- ей восемнадцать градусов, и она
простая вода. Пожалуйста, можете её нагревать. Нагрейте её до тридцать
градусов -- и она всё равно будет вода. И нагрейте её до восемьдесят
градусов -- и всё равно будет вода. А ну-ка догреть до сто? Что тогда будет?
Пар!!
качество! Читайте "Диалектику природы" Энгельса, она полна и другими
поучительными примерами, которые осветят вам ваши повседневные трудности. А
вот теперь, говорят, наша советская наука добилась, что и воздух можно
сжиживать. Почему-то сто лет назад до этого не додумались! Потому что не
знали закона перехода количества в качество! И так во всём, товарищи!
Приведу примеры из развития общества...
диамат нужен учёному как воздух, что без диамата нельзя разобраться в
явлениях жизни. Но, сидя на собраниях, семинарах и лекциях, подобно
сегодняшней, Ройтман почти физически чувствовал, как мозги его медленно
поворачиваясь, косо ввинчиваются. При всей своей мыслительной
сопротивляемости он поддавался этому затягивающему кружению, как изнемогший
человек -- сну. Он хотел бы встряхнуться. Он мог бы привести изумительные
примеры из строения атома, из волновой механики. Но и он не посмел бы взять