смоляными) уже редеющими (изображали густыми) волосами; с рытвинками оспы
кое-где по серому лицу, с усохшею кожной сумочкой на шее (их не рисовали
вовсе); с тёмными неровными зубами, частью уклонёнными назад, в рот,
пропахший листовым табаком; с жирными влажными пальцами, оставляющими следы
на бумагах и книгах.
юбилейные дни, в животе была тяжесть каменная и отрыгалось тухло, не
помогали салол с беладонной, а слабительных он пить не любил. Сегодня он и
вовсе не обедал и вот рано, с полуночи, лёг полежать. В тёплом воздухе он
ощущал спиной и плечами как бы холодок и прикрыл их бурой верблюжьей шалью.
пережить его как болезнь, как недуг, всякую ночь придумывая дело или
развлечение. Не стоило большого труда исключить себя из мирового
[пространства], не двигаться в нём. Но невозможно было исключить себя из
[времени].
удовольствием смотрел на фотографии и местами читал текст, уже почти
знакомый наизусть, и опять перелистывал. Книжечка была тем удобна, что
могла, не погнувшись, поместиться в кармане пальто -- она могла повсюду
сопровождать людей в их жизни. Страниц в ней было четверть тысячи, но редким
крупным толстым шрифтом, так что и малограмотный и старый могли без
утомления её читать. На переплёте было выдавлено и позолочено: "Иосиф
Виссарионович Сталин. Краткая биография".
покойно и неотвратимо. Стратегический гений. Его мудрая прозорливость. Его
мощная воля. Его железная воля. С 1918 года стал фактическим заместителем
Ленина. (Да, да, так и было.) Полководец революции застал на фронте толчею,
растерянность. Сталинские указания лежали в основе оперативного плана
Фрунзе. (Верно. Верно.) Это наше счастье, что в трудные годы Отечественной
войны нас вёл мудрый и испытанный Вождь -- Великий Сталин. (Да, народу
повезло.) Все знают сокрушительную силу сталинской логики, кристальную
ясность его ума. (Без ложной скромности -- всё это правда.) Его любовь к
народу. Его чуткость к людям. Его нетерпимость к парадной шумихе. Его
удивительную скромность. (Скромность -- это очень верно.)
авторов для этой биографии. Но какие б они старательные ни были, из кожи
вон, -- а никто не напишет так умно, так сердечно, так верно о твоих делах,
о твоём руководстве, о твоих качествах, как ты сам. И приходилось Сталину
вызывать к себе из этого коллектива то одного, то другого, беседовать
неторопливо, смотреть их рукопись, указывать мягко на промахи, подсказывать
формулировки.
миллионами экземпляров. Для такой страны? -- маловато. Надо будет третье
издание запустить миллионов на десять, на двадцать. Продавать на заводах, в
школах, в колхозах. Можно прямо распределять по списку сотрудников.
народ нельзя оставить без постоян-. ных правильных разъяснений. Этот народ
нельзя держать в неуверенности. Революция оставила его сиротой и
безбожником, а это опасно. Уже двадцать лет, сколько мог, Сталин исправлял
такое положение. Для того и нужны были миллионы портретов по всей стране (а
Сталину самому они зачем? -- он скромен), для того и нужно было постоянное
громкое повторение его славного имени, постоянное упоминание в каждой
статье. Это нужно было совсем не для Вождя -- его это уже не радовало, ему
уже давно приелось, -- это нужно было для подданных, для простых советских
людей. Как можно больше портретов, как можно больше упоминаний -- а самому
появляться редко и говорить мало, как будто ты не всё время с ними на земле,
а бываешь ещё где-то. И тогда нет предела их восхищению и преклонению.
очищенными фруктами он взял фейхуа.
коня, на женщину. И Сталин тоже ещё вполне здоров, ему надо обязательно жить
до девяноста, он так загадал, так требуют дела. Правда, один врач
предупредил его, что... (впрочем, кажется, его расстреляли потом). Настоящей
серьёзной болезни никакой нет. Никаких уколов, никакого лечения, лекарства
он и сам знает, умеет выбрать. "Побольше фруктов!" Рассказывай кавказскому
человеку про фрукты!..
наслаждения едой -- как будто все вкусы надоели, притупились. Уже нет
острого ощущения в переборе вин и в смеси их. И хмель переходит в головную
боль. И если по-прежнему Сталин просиживает полночи со своими вождишками за
обедом, то не потому, что так наслаждается едой, а куда-то же надо деть это
пустое долгое время.
ему были мало, редко, и с ними было не до дрожи, а мутновато как-то. Уже и
сон не облег чал по-молодому, а проснувшись слабым и со сдавленной головой,
не хотелось подниматься.
эти годы не принесут радости, он просто должен домучиться ещё двадцать лет
ради общего порядка в человечестве.
Костова. Только когда глаза его собачьи остеклели -- мог начаться настоящий
праздник. 21-го в Большом театре было торжественное чествование, выступали
Мао, Долорес и другие товарищи. Потом был широкий банкет. Ещё потом -- узкий
банкет. Пили старые вина испанских погребов, когда-то присланные за оружие.
Потом отдельно с Лаврентием -- кахетинское, пели грузинские песни. 22-го был
большой дипломатический приём. 23-го смотрел о себе вторую серию
"Сталинградской битвы" и "Незабываемый 1919".
более правдиво вырисовывается его роль не только в отечественной, но и в
гражданской войне. Видно, каким большим человеком он был уже тогда. И экран
и сцена показывали теперь, как часто он серьёзно предупреждал и поправлял
слишком опрометчивого поверхностного Ленина. И благородно вложил драматург в
его уста: "Каждый трудящийся свои мысли имеет право высказывать!" А у
сценариста хорошо сочинена эта ночная сцена с Другом. Хотя такого преданного
большого Друга у Сталина никого не осталось из-за постоянной неискренности и
коварства людей -- да и за всю жизнь не было такого Друга! вот так
складывалось, что никогда его не было! -- но, увидев на экране, Сталин
почувствовал умиление в горле (это художник -- так художник!): как бы хотел
он иметь такого правдивого бескорыстного Друга, и вот что думаешь целыми
ночами про себя -- говорить ему вслух.
быть чрезвычайно велик. А -- где ему тогда жить? чем заниматься?
вообще люди? За столом с ними от скуки подохнешь, никто ничего умного первый
не предложит, а как им укажешь -- так сразу все соглашаются. Когда-то
Ворошилова Сталин немножко любил -- по Царицыну, по Польше, потом за
кисловодскую пещеру (доложил о совещании предателей, Каменева-Зиновьева с
Фрунзе), -- но тоже манекен для фуражки и орденов, разве это человек?
вспоминалось больше доброго, чем плохого.
готов жизнь и душу отдать. Это и по газетам видно, и по кино, и по выставке
подарков. День рождения Вождя стал всенародным праздником, это радостно
сознавать. Сколько пришло приветствий! -- от учреждений приветствия, от
организаций приветствия, от заводов приветствия, от отдельных граждан
приветствия. Просила "Правда" разрешения печатать их не все сразу, а по два
столбца каждый номер. Ну, растянется на несколько лет, ничего, это не плохо.
москвичам осматривать их днём, Сталин съездил посмотреть их ночью. Труд
тысяч и тысяч мастеров, лучшие дары земли, стояли, лежали и висели перед ним
-- но и тут его настигла та же безучастность, то же угасание интересов.
Зачем ему были все эти подарки?.. Он соскучился быстро. И ещё какое-то
неприятное воспоминание подступило к нему в музее, но, как часто в последнее
время, мысль не дошла до ясности, а осталось только, что -- неприятно.
Сталин прошёл три зала, ничего не выбрал, постоял у большого телевизора с
гравированной надписью "Великому Сталину от чекистов" (это был самый крупный
советский телевизор, сделанный в одном экземпляре в Марфине), повернулся и
уехал.
такой успех, какого не знал ни один политик мира! -- а полноты торжества не
было.
недостатками, сам народ никуда не годился. Достаточно вспомнить: из-за кого
отступали в сорок первом году? Кто ж тогда отступал, если не народ? Вот
почему не праздновать надо было, не лежать, а -- приниматься за работу.
Думать.
два десятилетия, подобно арестанту с двадцатилетним сроком, он должен был
жить, и не больше же в сутки спать, чем восемь часов, больше не выспишь. А
по остальным часам, как по острым камням, надо было ползти, перетягиваться
уже не молодым, уязвимым телом.
восходило, играло, поднималось на кульминацию -- Сталин спал в темноте,
зашторенный, закрытый, запертый. Он просыпался, когда солнце уже спадало,
умерялось, заваливало к окончанию своей короткой однодневной жизни. Около