верно. Тогда братья Ивановичи предложили ей [помогать] им, то есть в
определённое время встречаться с кем-нибудь из них в этой же вот канцелярии,
или на агитпункте, или в клубных комнатах, а то и в самом университете, по
уговору, -- и там отвечать на определённые вопросы или передавать свои
наблюдения в письменном виде.
грубее, покрикивать, обращаться уже на "ты": "Да что ты упрямишься? Тебя ж
не иностранная разведка вербует!" "Нужна она иностранной разведке, как
кобыле пятая нога..." Потом прямо заявили, что диссертацию защитить ей не
дадут (а у неё шли последние месяцы, и диссертация была почти готова),
научную карьеру ей поломают, потому что такие учёные хлюпики Родине не
нужны. Это очень её напугало: разве был для них труд выгнать её из
аспирантуры? Но тут они вынули пистолет, передавали друг другу и как бы
невзначай держали наведенным на Музу. От пистолета у Музы, наоборот, страх
миновал. Потому что в конце концов остаться живой, но выгнанной с чёрной
характеристикой, было хуже. В час ночи Ивановичи отпустили её думать до
вторника, вот до ближайшего вторника, двадцать седьмого декабря, -- и взяли
подписку о неразглашении.
разговоре, то по этой подписке будет тотчас арестована и осуждена.
обречённо она ждала вторника, не в силах заниматься, -- и вспоминала те
недавние дни, когда можно было думать об одном Тургеневе, когда душу ничто
не гнело, а она, глупая, не понимала своего счастья.
и поздновато из-за войны, в двадцать восемь лет была наконец
счастлива-счастлива-счастлива и всем прощала всё, пусть каждый добывает себе
счастье как может. У неё был возлюбленный, тоже аспирант, и сегодня вечером
он должен был зайти за ней и увести.
вы поцеловали меня в губы, то ведь я обесчещена!
отчаяние обесчещенной девушки.
книга раскрывала перед ней мир высоких светлых характеров, цельность которых
поражала Эржику. Персонажей Галахова никогда не сотрясали сомнения --
служить родине или не служить, жертвовать собой или не жертвовать. Сама
Эржика по слабому знакомству с языком и обычаями страны ещё не видела таких
людей тут, но тем более важно было узнавать их из книг.
Люду. Здесь, в 318-й комнате, ей приходилось узнавать противоположные
удивительные вещи: то инженер отказался ехать на увлекательное сибирское
строительство, а остался в Москве продавать пиво; то кто-то защитил
диссертацию и вообще не работает. ( "Разве в Советском Союзе бывают
безработные?") То, будто, чтобы прописаться в Москве, надо дать большую
взятку в милицию. "Но ведь это -- явление [моментальное?"]- спрашивала
Эржика. (Она хотела сказать -- временное.)
нет выхода -- надо правдоподобно изобразить, что она-таки была невинна. И
стала делиться, как именно собирается представить это в первую ночь.
пальцами уши. Она нашла повод отвернуться к своей кровати.
кончали с собой?
гонорарами? -- ничего твёрдого!
[по счёту]?
папильотки уже были сняты, и множество белых завившихся локонов дрожало на
её голове. Одного такого колечка было довольно, чтобы окольцевать
юношу-поэта.
странный опущенный взгляд Музы на пол близ неё -- и ахнула -- и вздёрнула
ноги на кровать.
даже и днём, а по ночам особенно нахально, отчётливо стуча лапами по полу и
пища, бегали ужасные русские крысы. За все годы подпольной борьбы против
Хорти ничего так не боялась Эржика, как теперь того, что эти крысы вскочат
на её кровать и будут бегать прямо по ней. Днём ещё, при смехе подруг, страх
её миновал, но по ночам она обтыкалась одеялом со всех сторон и с головой и
клялась, что если доживёт до утра -- будет уходить со Стромынки. Химичка
Надя приносила яд, разбрасывали им по углам, они стихали на время, потом
принимались за своё. Две недели назад колебания Эржики решились: не
кто-нибудь из девочек, а именно она, зачерпывая утром воду из ведра,
вытащила в кружке утонувшего крысёнка. Трясясь от омерзения, вспоминая его
сосредоточенно-примирённую острую мордочку, Эржика в тот же день пошла в
венгерское посольство и просила поселить её на частной квартире. Посольство
запросило министерство иностранных дел СССР, министерство иностранных дел --
министерство высшего образования, министерство высшего образования --
ректора университета, тот -- свою адмхозчасть, и хозчасть ответила, что
частных квартир пока нет, жалоба же о якобы крысах на Стромынке поступает
впервые. Переписка пошла в обратную сторону и снова в прямую. Всё же
посольство обнадёживало Эржику, что комнату ей дадут.
бразильском флаге как экзотическая птица.
нравитесь! Я бы ни за что не ушла от вас мимо крыс.
Эржика не могла бы рассказать о своих больших тревогах, об одинокой на
континенте Европы венгерской судьбе. После процесса Ласло Райка что -то
непонятное творилось на её родине. Доходили слухи, что арестованы такие
коммунисты, с кем она вместе была в подполье. Племянника Райка, тоже
учившегося в МГУ, и ещё других венгерских студентов вместе с ним -- отозвали
в Венгрию, и ни от кого из них не пришло больше письма.
Муза поднялась и, прихромнув (колено ныло у неё от раннего ревматизма),
откинула крючок. Быстро вошла Даша -- твёрдая, с большим кривоватым ртом.
собой крючок. -- Еле от кавалера отвязалась! От кого? Догадайтесь!
аспирантуре было мало и всё какие--то не настоящие.
От Челюстей?
исторический материализмы и, как безнадёжный тупица, отчисленный из
аспирантуры.
плотно-собранных тёмных волос и повесила её на колок. Она медлила снять
дешёвенькое пальтецо с цыгеечным воротником, три года назад полученное по
талону в университетском распределителе, и так стояла у двери.
какой остановки?" Ну, куда денешься, сошли вместе. "Вы теперь в той бане уже
не работаете? Я заходил сколько раз -- вас нет."
её как пламя, -- ты б сказала... ты б сказала...! -- Но никак она не могла
выговорить своего предложения и, хохоча, опустилась на кровать, однако не
мня разложенного там костюма.
трясли её. Она вытянула руки и шевелением пальцев пыталась передать то, что
не проходило через глотку.
лицо Музы разошлось в улыбке. Она сняла и протирала очки.
хохотала и давилась Даша. -- Я говорю... вахтёрша знакомая!.. рукавички!..
вяжет...
свитере, в простой юбке с тесным поясом видно было, какая она гибкая,
ладная, не устанет день нагибаться на любой работе. Отвернув цветистое
покрывало, она осторожно присела на край своей кровати, убранной почти
молитвенно -- с особой взбитостью подушки и подушечки, с кружевной накидкой,
с вышитыми салфеточками на стене. И рассказала Эржике:
кого знакомиться? Людка и посоветовала: иди, мол, гулять в Сокольники,
только одна! Девушкам всё портит, что они по двое ходят.
с носка туфли.
Похожу -- сяду, на деревья посмотрю. Действительно, подсел быстро какой-то,