женатый) руководитель, у которого она писала курсовую по Киевской Руси, стал
за ней пристально ухаживать и очень настаивал, чтобы в аспирантуре она тоже
специализировалась по Киевской Руси. Оленька в тревоге перекинулась на
итальянский ренессанс, но и Итальянский Ренессанс был не стар и, оставаясь с
нею наедине, тоже вёл себя в духе Возрождения. Тогда-то в отчаянии Оленька
перепросилась к дряхлому профессору-ирановеду, у него писала и диссертацию,
и теперь благополучно кончила бы, если б в газетах не всплыл вопрос об
Иранском Азербайджане. Так как Оленька не проследила красной нитью извечное
тяготение этой провинции к Азербайджану и чуждость её Ирану, -- то
диссертацию вернули на передедку.
рассказывает...
комнаты вокруг неё не существовало.
уже доцентствует давно. Вдруг обнаружили у неё в диссертации три раза, что
"Цвейг -- космополит", и что диссертантка это одобряет. Так её вызвали в ВАК
и отобрали диплом. Жуть!
нам, политэкономам? В петлю лезть? Ничего, дышим. Вот, Стужайла-Олябышкин,
спасибо, выручил!
диссертации. Первая тема у неё была "Проблемы общественного питания при
социализме". Тема эта, очень ясная лет двадцать назад, когда любому пионеру
и Даше в том числе было надёжно известно, что семейные кухни в скором
времени отомрут, домашние очаги погаснут и раскрепощённые женщины будут
получать завтраки и обеды на фабриках-кухнях, -- тема эта стала с годами
туманной и даже опасной. Наглядно было видно, что если кто и обедал ещё в
столовой, как например сама Даша, то лишь по проклятой необходимости.
Процветали только две формы общественного питания: ресторанная, но в ней
недостаточно ярко были выдержаны социалистические принципы, и -- самые
паршивые забегайловки, торгующие одной только водкой. В теории же остались
по-прежнему фабрики-кухни, ибо Вождю Трудящихся эти двадцать лет недосуг был
высказаться о питании. И потому опасно было рискнуть сказать что-нибудь
своё. Даша помучилась-помучилась, и руководитель сменил ей тему, но и новую
взял по недомыслию не из того списка: "Торговля предметами широкого
потребления при социализме". Материала и по этой теме оказалось мало. Хотя
во всех речах и директивах говорилось, что предметы широкого потребления
производить и распространять можно и даже нужно, -- но практически эти
предметы по сравнению со стальным прокатом и нефтепродуктами начинали носить
некий укорный характер. И будет ли лёгкая промышленность всё более
развиваться или всё более отмирать -- не знал даже учёный совет, вовремя
отклонивший тему.
политэконом XIX века Стужайла-Олябышкин".
спрашивала Оленька.
развеселить Надю, на самом же деле обдавала её своим предсвиданным
оживлением. -- Я бы нашла и повесила над кроватью. Я вполне представляю: это
был благообразный старикашка-помещик с неудовлетворёнными духовными
запросами. После сытного завтрака он садился в домашнем халате у окна, в
той, знаешь, глухой провинции ларинских времён, над которой невластны бури
истории и, глядя, как девка Палашка кормит поросят, неторопливо рассуждал,
веероподобного прикрытия (Надя со страдательным подёргиванием косилась в её
сторону). Перед зеркалом она сперва освежила подкраску бровей и ресниц,
потом с большой аккуратностью раскрасила губы в лепесток.
естественно, будто все только и ждали её замечания. -- Чем отличаются
русские литературные герои от западно-европейских? Самые излюбленные герои
западных писателей всегда добиваются карьеры, славы, денег. А русского
героя, не корми, не пои -- он ищет справедливости и добра. А?
её постель и сказала с отвращением:
глазами. -- И не смей больше притрагиваться к моей постели!! -- Её голос
взлетел до крика. -- И не читай мне морали!!
кричала ей. -- Ты оскорбляешь нас!.. Мо'жет у нас быть что-нибудь другое на
душе, чем твои вечерние удовольствия?
озлоблении.
ей послышался обидный намёк. И она остановилась.
кричала Люда, чуя победу, -- так сиди в углу и не будь свекровью. Надоело!
Старая дева!
кричать:
своё, не слушая других и не соглашаясь с ними.
рыданий, Надя, как была, в том лучшем, что надевала на свидание, бросилась
плашмя на кровать и накрыла голову подушкой.
локоны, спустила чуть ниже глаз вуалетку и, не убрав-таки постели, но в
уступку накинув одеяло, ушла.
одеяла ей на ноги.
ветер вернулась, подвела кудри под шляпку, юркнула в меховушку с жёлтым
воротником и новой походкой пошла к двери.
прелестно одетых соблазна.
где-то есть. И как бы не ребёнок. Муза выглянула из ладоней:
его.
ещё связь...
возмутилась Муза.
своём.
что воскресный вечер предстояло погибать в этой конуре.
Зачем уж так было его отталкивать? Ну, пусть бы в темноте сводил её в
какой-нибудь клуб на окраине, где университетские не бывают. Потискал бы
где-нибудь у заборчика.
накалённый в лампочке волосок.
Лукьяненко Сергей
Пехов Алексей
Андреев Николай
Витковский Евгений
Жюль Верн
Ильин Андрей