Чтение 91–й страницы книги ~В круге первом~

-- Не-ет, -- настаивал Сологдин. -- Я имею в виду настоящий стол,
господа! -- Он радовался всякому поводу употребить это гордое обращение. Он
полагал, что гораздо большие земельные пространства предоставлены
"товарищам", а на узком клочке тюремной земли проглотят "господ" и те, кому
это не нравится. -- Его признаки -- тяжёлая бледноцветная скатерть, вино в
графинах из хрусталя, ну, и нарядные женщины, конечно!

Ему хотелось посмаковать и отодвинуть начало пира, но Потапов ревнивым
проверяющим взглядом хозяйки дома окинул стол и гостей и в своей ворчливой
манере перебил:

-- Вы ж понимаете, хлопцы, пока

Гроза полуночных дозоров

не накрыл нас с этим зельем, надо переходить к официальной части.

И дал знак Нержину разливать.

Всё же, пока вино разливалось, молчали, и каждый невольно что-то
вспомнил.

-- Давно, -- вздохнул Нержин.

-- Вообще, не при-по-ми-на-ю! -- отряхнулся Потапов. До войны в
круговоротном бешенстве работы он если и вспоминал смутно чью-то один раз
женитьбу, -- не мог точно сказать, была ли эта женитьба его собственная или
то было в гостях.

-- Нет, почему же? -- оживился Прянчиков. -- [Авэк плезир]! Я вам сейчас
расскажу. В сорок пятом году в Париже я...

-- Подождите, Валентуля, -- придержал Потапов. -- Итак...?

-- За виновника нашего сборища! -- громче, чем нужно, произнёс
Кондрашёв-Иванов и выпрямился, хотя сидел без того прямо. -- Да будет...

Но гости ещё не потянулись к бокалам, как Нержин привстал -- у него было
чуть простора у окна -- и предупредил их тихо:

-- Друзья мои! Простите, я нарушу традицию! Я...

Он перевёл дыхание, потому что заволновался. Семь теплот, проступившие в
семи парах глаз, что-то спаяли внутри него.

-- ... Будем справедливы! Не всё так черно в нашей жизни! Вот именно
этого вида счастья -- мужского вольного лицейского стола, обмена свободными
мыслями без боязни, без укрыва -- этого счастья ведь не было у нас на воле?

-- Да, собственно, самой-то воли частенько не было, -- усмехнулся
Абрамсон. Если не считать детства, он-таки провёл на воле меньшую часть
жизни.

-- Друзья! -- увлёкся Нержин. -- Мне тридцать один год. Уже меня жизнь и
баловала и низвергала. И по закону синусоидальности будут у меня может быть
и ещё всплески пустого успеха, ложного величия. Но клянусь вам, я никогда не
забуду того истинного величия человека, которое узнал в тюрьме! Я горжусь,
что мой сегодняшний скромный юбилей собрал такое отобранное общество. Не
будем тяготиться возвышенным тоном. Поднимем тост за дружбу, расцветающую в
тюремных склепах!

Бумажные стаканчики беззвучно чокались со стеклянными и пластмассовыми.
Потапов виновато усмехнулся, поправил простенькие свои очки и, выделяя
слоги, сказал:

-- Ви-тий-ством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Ни-ки-ты,

У осторожного И-льи.

Коричневое вино пили медленно, стараясь доведаться до аромата.

-- А градус -- есть! -- одобрил Рубин. -- Браво, Андреич!

-- Градус есть, -- подтвердил и Сологдин. Он был сегодня в настроении всё
хвалить.

Нержин засмеялся:

-- Редчайший случай, когда Лев и Митя сходятся во мнениях! Не упомню
другого.

-- Нет, почему, Глебчик? А помнишь, как-то на Новый год мы со Львом
сошлись, что жене простить измену нельзя, а мужу можно?

Абрамсон устало усмехнулся:

-- Увы, кто ж из мужчин на этом не сойдётся?

-- А вот этот экземпляр, -- Рубин показал на Нержина, -- утверждал тогда,
что можно простить и женщине, что разницы здесь нет.

-- Вы говорили так? -- быстро спросил Кондрашёв.

-- Ой, пижон! -- звонко рассмеялся Прянчиков. -- Как же можно сравнивать?

-- Само устройство тела и способ соединения доказывают, что разница здесь
огромная! -- воскликнул Сологдин.

-- Нет, тут глубже, -- опротестовал Рубин. -- Тут великий замысел
природы. Мужчина довольно равнодушен к качеству женщин, но необъяснимо
стремится к количеству. Благодаря этому мало остаётся совсем обойденных
женщин.

-- Ив этом -- благодетельность дон-жуанизма! -- приветственно, элегантно
поднял руку Сологдин.

-- А женщины стремятся к качеству, если хотите! -- потряс длинным пальцем
Кондрашёв. -- Их измена есть поиск качества! -- и так улучшается потомство!

-- Не вините меня, друзья, -- оправдывался Нержин, -- ведь когда я рос,
над нашими головами трепыхались кумачи с золотыми надписями Равенство! С тех
пор, конечно...

-- Вот ещё это равенство! -- буркнул Сологдин.

-- А чем вам не угодило равенство? -- напрягся Абрамсон.

-- Да потому что нет его во всей живой природе! Ничто и никто не
рождается равными, придумали эти дураки... [всезнайки. -] (Надо было
догадаться: энциклопедисты.) -- Они ж о наследственности понятия не имели!
Люди рождаются с духовным -- неравенством, волевым неравенством,
способностей -- неравенством...

-- Имущественным -- неравенством, сословным -- неравенством, -- в тон ему
толкал Абрамсон.

-- А где вы видели имущественное равенство? А где вы его создали? -- уже
раскалялся Сологдин. -- Никогда его и не будет! Оно достижимо только для
нищих и для святых!

-- С тех пор, конечно, -- настаивал Нержин, преграждая огонь спора, --
жизнь достаточно била дурня по голове, но тогда казалось: если равны нации,
равны люди, то ведь и женщина с мужчиной -- во всём?

-- Вас никто не винит! -- метнул словами и глазами Кондрашёв. -- Не
спешите сдаваться!

-- Этот бред тебе можно простить только за твой юный возраст, -- присудил
Сологдин. (Он был на шесть лет старше.)

-- Теоретически Глебка прав, -- стеснённо сказал Рубин. -- Я тоже готов
сломать сто тысяч копий за равенство мужчины и женщины. Но обнять свою жену
после того, как её обнимал другой? -- бр-р! биологически не могу!

-- Да господа, просто смешно обсуждать! -- выкрикнул Прянчиков, но ему,
как всегда, не дали договорить.

-- Лев Григорьич, есть простой выход, -- твердо возразил Потапов. -- Не
обнимайте вы сами никого, кроме вашей жены!

-- Ну, знаете... -- беспомощно развёл Рубин руками, топя широкую улыбку в
пиратской бороде.

Шумно открылась дверь, кто-то вошёл. Потапов и Абрамсон оглянулись. Нет,
это был не надзиратель.

-- А Карфаген должен быть уничтожен? -- кивнул Абрамсон на литровую
банку.

-- И чем быстрей, тем лучше. Кому охота сидеть в карцере? Викентьич,
разливайте!

Нержин разлил остаток, скрупулёзно соблюдая равенство объёмов.

-- Ну, на этот раз вы разрешите выпить за именинника? -- спросил
Абрамсон.

-- Нет, братцы. Право именинника я использую только, чтобы нарушать
традицию. Я... видел сегодня жену. И увидел в ней... всех наших жён,
измученных, запуганных, затравленных. Мы терпим потому, что нам деться
некуда,

-- а они? Выпьем -- за них, приковавших себя к...

-- Да! Какой святой подвиг! -- воскликнул Кондрашёв.

Выпили.

И немного помолчали.

-- А снег-то! -- заметил Потапов.

Все оглянулись. За спиною Нержина, за отуманенными стёклами, не было
видно самого снега, но мелькало много чёрных хлопьев -- теней от снежинок,
отбрасываемых на тюрьму фонарями и прожекторами зоны.

Где-то за завесой этого щедрого снегопада была сейчас и Надя Нержина.

-- Даже снег нам суждено видеть не белым, а чёрным!

-- воскликнул Кондрашёв.

-- За дружбу выпили. За любовь выпили. Бессмертно и хорошо, -- похвалил
Рубин.

-- В любви-то я никогда не сомневался. Но, сказать по правде, до фронта и
до тюрьмы не верил я в дружбу, особенно такую, когда, знаете... "жизнь свою
за други своя". Как-то в обычной жизни -- семья есть, а дружбе нет места, а?

-- Это распространённое мнение, -- отозвался Абрамсон. -- Вот часто
заказывают по радио песню "Среди долины ровныя". А вслушайтесь в её текст!
-- гнусное скуление, жалоба мелкой души:

Все други, все приятели

До чёрного лишь дня.

-- Возмутительно!! -- отпрянул художник. -- Как можно один день прожить с
такими мыслями? Повеситься надо!

-- Верно было бы сказать наоборот: только с чёрного дня и начинаются
други.