Сергей Солоух

Картинки

короткие истории

Вете Акатовой и Розе Ветровой

Взволнованно.

КРЫЖОВНИК

Серьезный человек в щелочку не подглядывает, буква зет, поза
членистоногого, фииии... Да и что увидишь, ценой переохлаждения нежного
копчика и нарушения кровообращения нижних конечностей? По большей части,
лишь трепет неясных крыл, да нечто розовое без выраженной половой
принадлежности. Нет, только лежа, среди смородины и крыжовника, на е5, или,
положим, f4, любительской доски пайковых соток.

- Павел!

Зачем отзываться, и выдавать стратегически верно выбранную позицию
военно-полевой раскладушки, скрип-скрип, в самый разгар прополки ранней
моркови соседскими барышнями? Или это кабачки? Не важно. Ботаника, в данном
случае e pluribus unum, лишь ласковый хлорофил фона.

- К Бычковым, наверно, пошел.

Конечно, куда же еще, убыл ремонтировать оранжевый "школьник" со
звонком, ловкостью слесарного гения поощрять двигательную активность
бычковского потомства.

Легкий ветерок шевелит набедренный сатин Павла Ильича Рабинкова,
старшая, все-таки старшая, думает он, выбор немыслимо труден, бессмысленен и
решительно невозможен, но сладок концентрацией и сосредоточением. Ммммм.
Молочная спелость против сахарной зрелости.

- Козел, этот старый пес, сосед, - скороговоркой поддерживает Катя
бойкий ритм удаления маленьких противных листочков, - ты представляешь,
вчера предложил подвезти от остановки.

- Вместо двухсот метров, километр околицей?

- Да, в его старых вонючих "Жигулях".

Не такие уж они, положим, и вонючие, думает сестра, но козел, это
точно.

- Ну вот опять, целый кусок пропустила, куда торопишься?

- Ленка, ты ворчливее матери.

Тыльная сторона ладони оставляет на лбу пыльную сороконожку. Замарашка,
как была замарашкой сестрица, так и останется.

Со стороны малинового плетня, из-за дальнего, поросшего какой-то
куринной мерзостью, угла огорода плывут отзвуки полуденного боя кремлевских
курантов, "Маяк", ать-два, равнение на звезды, на рубин с электричеством
внутри.

Четыре часа дня, скоро Катька засобирается на автобус, которым приедет
сын Рабинковых Андрей. Андрюшка - хрюшка, мягкая игрушка.

Врешь, врешь, врешь, ну, Андрюшка, ну, свинюшка, ну, еще туда-сюда, ну
а мягкая игрушка, это просто ерунда.

- Знаешь что, твой папаша пристает к Катьке, и за мною нагло
подсматривает.

- Это месть за мое счастливое детство у щелочки китайской ширмы.
Обратная сторона Эдипового комплекса. Актуализация сублимации.

- Андрюха, ты болтун и очкарик.

- И жид. Скажи, жид пархатый.

- Жид пархатый, жид пархатый.

- Ну, вот, придется теперь тебя наказать.

- Накажи меня, пожалуйста, my dear Andrew, my sweet boy.

- Да уж, придется, я вижу, с первого раза не доходит...

Девушки добивают грядку и разгибаются, Боже мой, Павел Ильич смеживает
веки, так даже лучше, этот несносный нейлон, дедерон и полиамид, дурацкие
тесемки и лямки, от которых лишь белая рябь полнолунья в глазах, воображение
сдувает, уууу-уф, и уносит, уносит... Клен, ты мой цветущий, ты, почему,
братишка, весь в разноцветных лоскутках и похож на елку в самый комариный
сезон? Волею-с Павла Ильича Рабинкова.

- Ку-ку, ку-ку, - от изумления начинает икать тупой организм кукушки в
ближней роще.

- Павел, ты, никак, уснул здесь в тенечке?

А? Да, слегка, нормальное состояние интеллигентного человека на
природе, легкая дремота, неосознанная необходимость, что поделать,
вакация...

Полуокружья ушей и щечек Марии Петровны светятся розовой четвертью
спектра.

- Павел, ну сходи, пожалуйста, к Бычковым, мы же обещали Алле.

- Мария, не знаю, что и делать, третий класс, в пятый пойдет, детина, а
все путает семь на восемь с девять на шесть.

- Павел, может быть, позанимаешься с Алешей?

Отчего же, конечно, восемь на семь, нет проблем, хотя доценту кафедры
Аналитической геометрии логика велосипедных биссектрис, блестящих
многоугольников и упругих плоскостей ближе и роднее таблицы, которую
запомнить надо подобно чудному мгновенью. Увы, серебряную стрекозу курочит
сам Бычков, кандидат энтомологических наук с наклонностями живодера.

Павел Ильич облачается в дачные брюки и университетскую тенниску.
Калитка поет на перенесших все невзгоды зимы и весеннее непостоянство
петлях.

У ограды стоит младшая из соседских барышень. Невероятно
соблазнительные горошины легкого сарафана пытается сдуть и рассеять по
плодородным окрестностям неугомонный сельский ветерок.

- Здравствуйте, Катерина.

- Добрый вечер, Павел Ильич.

Интересно, чертовски интересно, не испытыват ли девушка затруднений,
проблем, скажем, в теории комплексного переменного? Павел Ильич обгясняет
всегда увлекательно и с необычайным воодушевлением. Alas, девица выбрала
вечный постквантум перфектум романо-германской филологии, унылые суффиксы в
отрыве от животворящего корня.

- В этом платье Вы выглядите на ять.

- Спасибо.

С пригорка видно шоссе, непрерывная погоня белого за красным от лузы к
лузе разнообразных поворотов. Через полчаса приедет Андрей и станет
выпрашивать ключ от машины.

- Пап, ну, где же мне еще учиться, как не на прудах?

- В автошколе.

- Там инструкторами малопривлекательные менты в кожанных куртках.

Понятно. И все-таки, может быть, младшая?

Маленький мостик Павел Ильич едва ли не перепрыгивает, невидимая жизнь
земноводных будит приятные мысли о том, как осенним утром, шурша резиной о
траву, он пойдет с корзиной за лисичками.

Младший Бычков, Алеша, сидит на крыльце и молотком правит обод
переднего колеса. Над ним шевелится на прищепке полосатый аэроклубовский
носок, в траве валяются пропеллер и трещетка, не хватает пилотских очков и
перчаток с раструбами.

- Павел Ильич? - бухает с веранды.

- Я, Алла. Здравствуйте.

- Здравствуйте, извините, не могу к вам выйти, блины.

- Очень жаль, - радостно отзывается Рабинков и усаживается на крашенное
крыльцо рядом с сосредоточенным мальчишкой.

- Алексей, а девочки у вас в классе есть?

- Угу.

- Хорошенькие?

- Одна.

- И чем же она милее других?

- У ее брата есть лишние наклейки динозавров и она обещала уговорить
его сменяться на мой альбом Али-баба.

Все в нежных перышках и голубых прожилках на вечернем небе плодятся
облака. Павлу Ильичу хорошо видно, как на соседнем участке две бодрые
пенсионерки пытаются сладить с покосившейся изгородью. Летят в крапиву
пуговицы и шпильки, морщины, бородавки и веснушки подмигивают из самых
неподходящих мест. Нет, лучше забудемся с таблицей Пифагора, чертившего
гвоздем неунывающие медианы на тысячелетьями просеянном песочке древних
Сиракуз.

К себе Павел Ильич возвращается верхней дорогой вдоль рощи. Мелкая,
мягкая пыль делает пальцы за полумесяцем обрубленного носа сандалет похожими
на мелюзгу невовремя выкопанного картофеля. Этот путь вокруг тем хорош, что
на той стороне овражка, по пологим кочкам склона обычно гоняют на великах
переростки. Лихачат, кувыркаются и хохочут, не обращая внимания на
плотоядные тени, там, наверху между берез.

Сегодня ни одной девочки. Два белобрысых подростка, смахивающих на
толстоногих щенков. Один наблюдает, второй примеривается к маленькому
трамплинчику, пятки в землю, руки на руле всегда готовой поучаствовать в
членовредительстве "Камы", ни смеха, ни визга, ни солнышка уже оформившихся